Записки водолазного старшины. Взгляд зоолога-натуралиста

Борис набрал в ласты воды, а Шеф надел их. Олег, не выпуская ни на секунду страховочного конца, уселся на носу лодки. Борис, оттолкнувшись от берега, легко заскочил в неё и устроился на вёслах.

В обязанности Олега входило внимательное наблюдение за сигналами, которые будет передавать водолаз, и отслеживание его движения по пузырям выдыхаемого воздуха. Естественно, что он сам мог подавать сигналы ныряльщику, если в том была необходимость.

3

Взяв у Олега маленькую мерную раму, к краям которой были привязаны брезентовые ведра с крышками и сетчатым дном – питонзы, Шеф, осторожно ступая, зашёл по пояс в воду и, удерживая страховку в левой руке, исчез под зеленоватой поверхностью моря.

Находящимся на поверхности было видно, как быстро двигалась лодка. Под прикрытием берега юго-восточный ветер поднимал слабую волну и помогал движению.

Я почему-то вспомнил о том, что рассказывал Шеф накануне. Представил на его месте себя, на гравии бухты Круглой в Белом море, прижатым ко дну осевшим из-за отлива припайным льдом. Почувствовал, как медленно холодеют пальцы, обжатые прорезиненной тканью скафандра; в памяти живо возникли фрагменты кошмарного сна, когда-то виденного мной. Я будто бы пробираюсь по бесконечной, постепенно суживающейся трубе, далеко впереди свет, но труба все уже и уже… Жутко. Всё труднее двигаться, тело плотно сдавлено со всех сторон. Душно. Желание одно – вырваться, но нечем дышать, нет больше места для движения вперёд… но можно проснуться. А что можно сделать, когда придавлен льдом и воздух в баллонах на исходе?

– Олег, как там дела, – спросил я.

– Нормально, тянет вовсю.

Трудно не поддаться животному чувству самосохранения и не стремиться высвободиться из плена скорее, не слушая доводы разума. Ведь этот древнейший рефлекс, как ни парадоксально, губителен в данном случае – активные движения только быстрее израсходуют воздух в аппарате, вот и всё. Но легко рассуждать об этом, находясь в полной безопасности. Попробуй-ка собраться и медленно, очень медленно высвободить вначале одну руку, а затем другую, зная, что над тобой ледовая крышка, а воздуха в обрез. Не торопиться, когда вся твоя обузданная дикая суть требует спешки. Выжидая и задерживая дыхание до темноты в глазах, когда каждая клеточка желает кислорода, сначала по камешку, разрывая грунт под собой, подобно кроту, прорыть неглубокий тоннель и выйти из ледовых объятий. Смог ли бы я так? Не знаю!

Когда «клипер» почти подошёл к катеру, Олег крикнул:

– Поднимается! – и начал быстро выбирать верёвку. Мы увидели жёлтые фрагменты скафандра примерно с глубины три метра от поверхности. Шеф вынырнул с шумом, как большой разноцветный тюлень, удерживая в правой руке крупный пурпурного цвета предмет, который бросил на дно лодки. Затем он взял из рук Олега пробоотборник для мейобентоса и скрылся под водой, чтобы спустя короткое время вынырнуть снова.

Морская звезда Henricia beringiana. Фото В. В. Потина.

Пока Шеф отдыхал, держась за веревочный леер и прислонившись к влажному борту, Олег передал нам морскую звезду пурпурного цвета, пятилучевую, всю в пупырышках и респектабельную, как член парламента. Виктор сбегал за линейкой, и мы её измерили. Она составила 20 сантиметров в поперечнике. Все очень удивились, потому что не ожидали встретить такой большой экземпляр. Впоследствии выяснилось, что звезда принадлежит к виду Henricia beringiana и встречается в морях Тихого океана, а для Арктики такая находка была необычной.

Тем временем Шеф с помощью знаков, понятных, вероятно, только ему и Олегу, попросил опустить раму, как стало понятно по следующим действиям и, переключившись на аппарат, ушёл под воду, окатив брызгами сидевших в лодке.

Закончив со снастями, мы с Виктором ещё раз рассмотрели звезду, и Слава сделал несколько снимков на цветную фотоплёнку. Потом подошли к борту, где стоял капитан и матрос, которого тоже звали Виктор. Олег покуривал «Беломор» и переговаривался с Борисом.

– Шеф устал, – сказал он, указывая на пузыри, поднимавшиеся почти непрерывно, – дышит часто.

– Ещё бы не устать, – согласился Борис, – он так тянул лодку, что я едва поспевал за ним.

После того, как Борис и Олег втянули Шефа в лодку и, отстегнув акваланг и пояс, сняли, наконец, «балду», мы увидели усталое лицо и слегка пьяные от переутомления глаза.

– Очень богатый участок. Звезду видели? – первым делом спросил он.

– Видали. Весь аппарат съел, – проворчал в ответ Олег, проверяя давление в акваланге. – Разве так можно! Почему на сигналы не отвечал? Я, было, собрался тащить.

– Я бы тебе вытащил! Дай лучше закурить, – Шеф с удовольствием затянулся папиросой.

– Не забудь, Александр Николаевич, – пробурчал Олег, гася спичку, – на берегу отдашь две.

Ни Олега и уж, конечно, Шефа никто и никогда не мог бы упрекнуть в жадности. Впервые столкнувшись с этим странным законом, зная, что и тот, и другой в обычных условиях одалживали друг у друга курево и раздавали папиросы каждому, кто хотел закурить, разумеется, я очень удивился и попросил Олега объяснить, почему так заведено. Но Шеф, находившийся рядом, опередил:

– Мы с ним давно договорились, что в море тот, кто стреляет, отдаёт за одну папиросу две. Только этот злодей постоянно наживается на мне, ведь у меня папиросы скорее кончаются.

4

Борис, облачившись в легководолазный костюм, с нашей помощью надел шлем и с предосторожностями был препровождён в лодку. Мы передали туда же акваланг. Олега сменил сын Шефа – Алексей, а место на вёслах занял «Наш Ильич». Он был молод, ещё студент, мы звали его так в шутку, и обладал удивительно лёгким характером. Его улыбку по утрам можно было принимать вместо лекарства от дурного самочувствия.

Пока мы помогали Шефу разоблачиться, лодка подошла к месту отбора и Борис, откинувшись назад, бултыхнулся в воду.

Пока Борис выполнял работу, мы рассматривали диковины, которые достал со дна Шеф. Не менее, чем пойманная звезда, нас удивили две крупные розовые актинии, с трудом поместившиеся в десятилитровом ведре. Каждая достигала более 15 см в поперечнике, а в высоту – около 10 см. Постепенно актинии раскрылись и выставили щупальца, очень похожие на пальцы новорождённого. Полупрозрачные тела морских анемонов были в действительности более прочными, чем казались и, трогая их поверхность, можно было убедиться в упругости и надёжности поверхностного покрова. В Арктике актинии – не редкость. Здесь встречается довольно много видов, достигающих самых различных размеров – от малюсеньких и невзрачных до внушающих уважение, вроде тех, какие попали к нам на палубу. Вначале мы отнесли их к роду Tealia, но в дальнейшем они были определены, как Actinostola callosa.

Тем временем в лодке произошло оживление – «Наш Ильич» вытащил раму и отвязал питонзы, бросив их на фанерное дно лодки. Далее Алексей помог поднявшемуся на поверхность Борису переключится на атмосферный воздух. Затем лодка, довольно медленно передвигаясь вдоль верёвки, подошла к месту последней на сегодня станции…

5

После того, как с водолазными сборами было закончено и все непосредственные участники этих работ были благополучно приняты на борт, мы отошли подальше от берега, чтобы протралить дно на глубинах от 15 до 20 метров и взять там же дночерпательные пробы. За время, пока мы стояли на якоре, ветер не потерял своей мощи, а может быть, даже несколько усилился. Из-за дрейфа катера и сильной волны нам долго не удавалось зацепить должное количество грунта лёгким пробоотборником. Но наше упорство в конце концов было вознаграждено и мы получили то, что хотели.

Шеф, несмотря на только что выполненную тяжёлую работу, принимал живейшее участие в палубных делах.

Участники экспедиции Виктор Владимирович Петряшев и Алексей Александрович Голиков. Фото В. В. Потина.

Он с такой силой тянул верёвку трала, что рядом с ним я ощущал себя слабосильным ребенком. При этом он во весь голос распевал шэнти с не совсем приличным текстом, чем привёл всех стоящих рядом в безудержное состояние веселья. Вскоре и Борис, переодевшись, поднялся на палубу, чтобы присоединиться к нам.

Когда мы с Виктором принялись за промывку последней пробы, катер лёг на обратный курс. Хотя судёнышко «валяло» основательно, это как будто не мешало всем нам делать своё дело, да и окружающий мир приобрёл какие-то особые весёло-розовые оттенки. Даже вкус дыма из трубы катера почему-то стал отдавать «капитанским» табаком. Город, освещённый, казалось, медным и надраенным до блеска солнцем, выглядел прозрачным и чистым. Он жил одной жизнью с нами и морем.

У причала нас встретили моряки со стоявших тесным рядом катеров и буксиров.

– Слава Богу! – вместо приветствия сказал один из них. – Вернулись, наконец. А то один из ваших раза три прибегал – боялся, что потонули.

В машинном отделении, напоследок возвысив голос, замолчал двигатель. Капитан поблагодарил всех за работу, и мы, распрощавшись с командой и захватив фляги и вёдра с собранным материалом, побрели в лабораторию. Нам предстояла обработка проб, которая будет длиться не один день. У нас было всё, что делает людей счастливыми.

6

Беснуется Южак, его истерика отлично слышна в лаборатории. Повадки ветра (если, конечно, правомочно говорить о ветре таким образом) за прошедшие годы не поменялись. Не изменилось и население залива. Я смотрю, как в аквариуме распускается розовая актиния Stomphia coccinea, близкая родственница той, какую достал со дна тогда Шеф, только поменьше размером. Взяв кусочек мороженой ряпушки, подношу его к анемону на кончике «копья». Едва касаюсь щупалец, и наживка схвачена – на глазах «цветок» превращается в «плод» – бледно-розовый «помидор»: миллионами лет заучено и закреплено это движение. Рушатся империи, умирают города, вылетают в трубу банки, меняется лик планеты, но вопреки всему растения синтезируют сахар и выделяют кислород, а животные поедают растения и себе подобных. Ещё кусочек достаётся более скромной, сизого цвета хищнице.

Почему-то Южак теперь не веселит, как прежде. Он лишь швыряет снег в окна домов и отдаётся болью в голове. В стекле аквариума отражается уличный пейзаж. На берегу в гаражах ржавеет брошенная техника, дома зияют провалами выбитых окон; на рейде, когда-то оживлённом, нет ни одного судна. Ветер бешено хороводит с мусором. Не видно прохожих. Город, некогда полный жизни и желания трудиться, будто бы погружён в тяжёлый длительный сон. Он не один такой в Арктике. Его плоть – набережную, нервно, как мать потерявшегося и вдруг найденного щенка, лижет море. Как хотелось бы проснуться…

Уха из гольца

Моряк, это не только тот, кто ходит по морю. Практически все, кто изучает жизнь моря, считают себя моряками. Распространено мнение, что моряки к тому же народ суеверный. Уверяю вас, что это не совсем верно. Во всяком случае, я суеверием не страдаю. Что привести в доказательство? Ну, например, я спокойно продолжаю идти по своим делам, если дорогу мне перешла чёрная кошка или навстречу попалась женщина с пустым ведром. Какие предрассудки! Ведь известно, что достаточно скрестить пальцы в кармане или трижды плюнуть через левое плечо, и всё тебе нипочём. Можно ли выходить в море в понедельник, да ещё тринадцатого числа, свистеть, находясь на судне или плевать за борт? Ну, уж это слишком! Конечно, ни в коем случае! Это никакое не суеверие, а доказанный неоднократно факт. Если нарушаешь правило, будь готов к неприятностям.

Однажды получилось так, что выход нашей экспедиции в море пришёлся-таки на понедельник, да ещё тринадцатого числа. Мало того, на борту небольшого катера оказалось ни больше, ни меньше, а ровно 13 человек. Ну, как нарочно! Погода стояла изумительная. Полный штиль. Море – как зеркало. Но наш капитан был явно не в духе, можно даже сказать, что у него было плохое настроение (что само по себе – большая редкость). Находясь поблизости, я слышал, как он сдержанно проклинал понедельник и неладное число. Когда же он увидел, что на катер зашла наша черноглазая лаборантка, чтобы пожелать нам удачи, его настроение просто перестало существовать (как выяснилось позднее, капитан считал её, и явно не без основания, ведьмой). У всех остальных настроение было превосходное. Мы шутили, обменивались впечатлениями, насвистывали весёлые мелодии – радовались хорошей погоде, в Арктике на это – особые причины.

Вначале всё шло великолепно: мы благополучно добрались до места, удачно отработали, зашли в устье реки, высадили на берег трёх наших товарищей для работы на биостанции и разжились двумя замечательными гольцами. Голец, как известно, относится к семейству лососевых. В Чаунской губе встречается три вида гольцов: голец Таранца, мальма и арктический. Кстати, гольцы есть не только в Северном Ледовитом океане и сопредельных морях, но и в озере Байкал, конечно, другого вида. Питаются гольцы молодью рыб сайки, песчанки, бычков и ракообразными. Гольцами питаются млекопитающие: белуха, человек и пр. Мясо гольца розового цвета, нежное, особенно хорош голец малосольный, но жареный и вареный тоже недурён. Голец рыба проходная – во взрослом состоянии обитает в море, нагуливается, а на нерест – в августе и осенью, идёт в реки. Молодь обитает в пресной воде 2–4 года, а затем скатывается в океан, где проводит около 4–5 лет. Считается, что зимовать голец также заходит в реки, потому что пресная вода теплее. Встречаются девяностосантиметровые экземпляры при весе 9 кг (бывали случаи вылова 15-килограммового гольца; честно признаюсь – я таких не ловил). Рыба – голубоватого цвета с розоватым отливом, покрыта тёмными пятнами, чешуя мелкая и мягкая.

Гольцы. Фото В. В. Потина.

Мы сварили гольцов в большущей кастрюле, съели по тарелке вкуснейшей ухи и, пребывая в благостном расположении духа, приближались к мысу Матюшкина. Тем временем погода резко испортилась. Закрепив всё по штормовому, мы разошлись по своим местам. Дежурные по камбузу студенты Миша и Лёша закрепили кастрюлю с недоеденной ухой (лучше бы мы её доели), привязав её к плите кончиком верёвки.

В душном, жарко натопленном и прокуренном кубрике в носовой части катера качка переносится труднее. Не верьте тем, кто утверждает, что не укачивается вовсе. Укачиваются все без исключения – находиться в колебательном движении противоестественно для человека. Правда, все по-разному реагируют на качку. Я бы классифицировал людей по этому случаю на две группы. Одни во время качки стараются освободить от съеденного желудок, другие страдают от неуёмного аппетита. Привыкнуть к качке, как и к комарам, невозможно. Можно отвлечься, лучше всего работой. Однако есть люди, которые вообще не переносят волнения. Один мой знакомый укачивался уже на берегу, глядя, как волнуется морская поверхность. Другая крайность – индивидуумы, которые могут легко переносить самый жестокий шторм, классический пример – Иван Александрович Гончаров; по мнению экипажа фрегата «Паллада» он имел «морские ноги».

Погода совершенно испортилась, сизые море и тучи, снег с дождём, пронзительный северо-западный ветер в порывах до 27–30 метров в секунду, на палубу не выйти, да и нельзя – смоет мгновенно, видимость скверная; крепко привязанная на корме резиновая оранжевого цвета лодка трепещет и безуспешно стремиться взлететь. Рулевой держит катер носом на волну но, несмотря на полный ход, мы фактически остаёмся на месте. Движимый приступом чудовищного аппетита я, вспомнив об ухе, поднялся наверх, в малюсенький камбуз. Там царил кромешный порядок. Кастрюля висела на тоненькой верёвке, издавая ритмичные лязгающие звуки, а её содержимое, словно перемолотое мощным миксером, тонким и удивительно ровным слоем покрывало пол, стены и потолок помещения; лучшего места для получения производственной травмы вряд ли можно найти. Но я каким-то чудом преодолел опасное место и, открыв дверь в рубку, с трудом втиснулся внутрь. Там было тесновато. Стоящий за штурвалом помощник капитана как раз рассказывал перебравшимся сюда из кубрика членам экспедиции увлекательную историю о том, как он тонул в Карском море. Обретя в моём лице ещё одного благодарного слушателя, он приветливо улыбнулся. В этот момент катер развернуло и положило на борт. К счастью, он почти тут же выровнялся, а штурвал бешено закрутился под рукой помощника и судно вновь стало носом на волну. При полном нашем молчании помощник капитана меланхолично резюмировал происшедшее, кивнув при этом на прибор, показывающий крен судна во время качки: «Ещё четыре градуса, и закат».

Мы счастливо переждали тот шторм и благополучно вернулись в порт. Однако капитан до сих пор считает, что мы легко отделались, лишь потому, что трёх человек высадили на биостанции для работы, куда заходили перед штормом, тем самым оставив на борту не «чёртову дюжину», а лишь десять человек. Я с ним согласен. Только об ухе до сих пор вспоминаю с сожалением. Уж больно хороши были гольцы. Правда, есть слабое утешение – мой друг сфотографировал тех рыб, и как мне кажется, получился неплохой снимок.