Творчество Г. В. Свиридова в контексте русской музыкальной культуры. V том учебного курса «Отечественная музыкальная культура XX – первой четверти XXI века»

…Свиридов был тонким знатоком живописи. Куда бы он ни приезжал, он обязательно шёл в музей или картинную галерею. В доме на Большой Грузинской хранится коллекция книг и альбомов по живописи. У него были свои постоянные привязанности, были и короткие, но сильные увлечения. Он великолепно знал древнерусскую икону, любил народный лубок, прикладное искусство, особенно всё, что сделано из дерева. Из русских художников выделял А. Иванова, Репина, Сурикова, Нестерова, Петрова-Водкина, Малявина, Григорьева, братьев Кориных и Дейнеку, ценил пейзажи Шишкина и Левитана, миниатюры С. Щедрина и психологические портреты Федотова, книжную графику Билибина и Лебедева, Петербург Добужинского и Остроумовой-Лебедевой. …Он очень хорошо знал в подлинниках и любил французских импрессионистов, что не мешало ему восхищаться испанцами Сурбараном и Эль Греко, Веласкесом и Гойей, голландцами Рембрандтом, Брейгелем и И. Босхом. Из современной живописи его привлекали монументальные полотна Диего Риверы, он обожал «Тайную Вечерю» Сальватора Дали. Он ценил любое проявление национального своеобразия в живописи, ему были близки Пиросманишвили и Марк Шагал, фантастичный Анри Руссо и югославские примитивисты. В более молодые годы он не был равнодушен к фантазиям Ж. Миро, к детскому миру Пауля Клее или суховатому геометризму Пита Мондриана. …Свиридов знал и ценил скульптуру, Родена и Микеланджело Буонарроти, Матвеева; «Рабочего и колхозницу» Мухиной считал выдающимся произведением искусства. Ему очень нравилась современная архитектура, он ценил функционализм…» [3, с. 18 – 19].

5.Свиридов и поэзия

Свиридов много говорил о своей любви к русской поэзии и подчёркивал, что связан с нею всю свою жизнь. Он обращался к творчеству и зарубежных поэтов – Бёрнс, Шекспир, а из поэтов XX века особо отмечал такие имена, как Николай Рубцов, Велимир Хлебников, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов, Владимир Костров, Анатолий Жигулин, Станислав Куняев, Глеб Горбовский, Виктор Боков, Василий Казанцев и многие другие. Именно они, по мнению Свиридова, навели мосты между нашим временем и Пушкиным, Лермонтовым, Баратынским, Тютчевым, Фетом, Блоком, Клюевым, Есениным. В этой области русской поэзии, считал Свиридов, есть особая тема, стоящая выше просто поэтического самовыражения. «Это тема Родины, ощущение Родины как …великого целого, как мира, как осмысление себя, как части этого мира. Это особенно важно именно в наше переломное время, эпоху рубежа веков… Нужно как никогда остро чувствовать своё родство с поколениями людей, живших когда-то… Ощущая свою связь с прошлым, тогда только и можно правильно думать о будущем» [20, с. 117].

Исследователь А. Белоненко отмечает: «…Свиридов хорошо знал писательский мир. Здесь у него было много друзей, пожалуй, больше, чем среди композиторов. Он был в курсе всех событий в среде литераторов, пристально наблюдал за литературным процессом, за борьбой литературных направлений и журналов, внимательно следил за каждой новинкой…

Он познакомился с М. М. Зощенко, с поэтами Николаем Тихоновым, Н. В. Крандиевской, Александром Прокофьевым, Николаем Брауном, Вадимом Шефнером, позднее с М. Дудиным и Г. Горбовским. Песни на слова Роберта Бёрнса сблизили его с С. Я. Маршаком. Он был в дружеских отношениях с А. Т. Твардовским, который познакомил композитора с А. И. Солженицыным. Сочинения на слова Сергея Есенина и Владимира Маяковского привлекли внимание родных и близких людей великих поэтов. Он знал лично Екатерину и Александру Есениных, и Людмилу Маяковскую, Лилю Брик…

Свиридов был знатоком и ценителем современной русской прозы. Был знаком с Л. Леоновым, встречался с М. Шолоховым. Ф. Абрамов и В. Астафьев, В. Белов и В. Распутин, В. Крупин, Е. Носов и В. Лихоносов – книги этих писателей с дарственными надписями, также как и письма их, хранятся в библиотеке композитора… В писательском кругу он находил идейную поддержку, ибо в современной русской литературе ощущал важное для общества движение, в котором он видел и себя» [3, с. 15 – 16].

Свиридов первым из музыкантов представил личность С. Есенина как национального художника, одного из крупнейших поэтов начала XX века. Фактически первым Свиридов представляет в музыке поэтов Б. Пастернака и В. Хлебникова. Композитор, обладая огромной художественной смелостью, создаёт сочинения на стихи В. Маяковского.

Музыковед А. Сохор отмечает: «…в песнях о России», «Петербургских песнях», «Голосе из хора» и некоторых других сочинениях последних лет Свиридов представляет нам не совсем обычного, но истинного Блока – эпического поэта России, трибуна и пророка и в то же время художника демократической темы, продолжателя некрасовских традиций. А в «Весенней кантате» свежо, необычно прозвучала и поэзия Некрасова, обернувшись не обличительной своей стороной, а утверждающей, отразившей светлые идеалы народа, его представления о добре и красоте [22, c. 23].

Тема Поэта в свиридовском творчестве была одной из главных. Во многих сочинениях Поэт – главное действующее лицо, герой произведения. Это явление также принадлежит к традициям русского искусства. Для Свиридова художник, поэт, певец олицетворяется с голосом народа, его совести. Эта идеологическая позиция роднит Свиридова со многими великими именами русского искусства, размышлявшими о назначении Поэта.

6.Некоторые черты творческого стиля

Музыковеды – исследователи анализируя природу свиридовского гения, часто упоминают слово «символ». В этой связи уместно и поэтическое сравнение с силами самой природы и её родовым единством. Глядя на листок, упавший с дерева, можно понять и представить себе всю красоту и мощь самого дерева, его корней и кроны. Ведь листок – символ этого дерева. Так и у Свиридова – он мыслит и интонирует «по-родовому». Но в этом явлении он не уходит от настоящего, а старается найти некий идеал. Композитор ищет и в прошлом, ставшем легендой, и в настоящем, современном всем нам, изначальной близости человека к природе, гармонии человеческой души с окружающим миром. Только это, по его мнению, способно сохранить цельность личности, вызвать к жизни то гармоничное и доброе, что стало бы мечтой о будущем.

Музыкальный язык Свиридова – русский, бесконечно родной ему, а каждая распетая им интонация – и есть слово… «Язык Свиридова – современный музыкальный русский язык, …его новые фонды, новые резервы, ранее не использованные, им открытые и развитые, язык в своём движении, в своей реакции на современность, в обновляющей способности запечатлеть процесс познания мира, в котором участвует всё культурное человечество, все народы, все нации. И на этом языке Свиридов выступает в своём народе как представитель всего человечества и во всём человечестве – как представитель своего народа» [7, с. 36].

Предельно выразительный мелос Свиридова концентрирует напряжение музыкальной мысли. Но в сфере современного ему музыкально-выразительных средств, достигающих подчас непрерывного усложнения лада, тембра, полифонии, Свиридов предстаёт до крайности простым. Его вокальная мелодия, иногда очень пластичный распев или декламационно-речевая фраза, музыка и слово, поддержание аскетическим аккордовым пятном или звенящим органным пунктом, очень ясны и понятны. «Простота Свиридова отнюдь не проста – она тяжела и весома, она – плод большого пути, выработанного индивидуального почерка, больших знаний, и подобна простоте нейтронной звезды, где все сложные разнообразные элементы настолько плотно спрессованы, что как бы превратились в простые однообразные нейтроны» [5, с. 31]. Аскетичность Свиридова не была отказом от каких-либо новаторских идей, созвучных его времени. Точное прочтение и комментарий поэтической лирики, выявление музыкального начала в стихах, удивительный современный распев старинной русской народной песни и есть истинное новаторство. Просто композитор делает акцент на индивидуализированную, сжатую форму. Свиридов понимает новаторство «как ответ художника на новые запросы человечества, неукоснительно улавливает их ещё в зародыше и выдвигает новый идеал, показывает его красоту так, что для слышавших становится невозможной сама мысль о том, что этого может не быть, что это может исчезнуть, что об этом можно позабыть. Кажется, что музыка Свиридова не сочинена, а выросла, как вырастает сама истина» [7, с. 37].

Начиная с 70-ых годов становится особенно заметным стремление Свиридова к максимальному лаконизму выразительных средств. Семантической нагрузкой наделяется каждый элемент музыкальной ткани, вплоть до музыкальной единицы – одного звука. Музыковеды усматривают в этом общем для исторического периода развития современной русской музыки явлении направленность к глубинным первоосновам искусства. Некая созерцательная статика, глубочайшие раздумья человека, возросший интерес к духовному миру становятся сутью образности свиридовской музыки. Композитор стремится постигнуть умом насущные вопросы национального бытия. И особенно остро тяготеет к символам как выразителям «внутреннего видения», духовного прозрения. По-новому осмысливая пространство, время, интонационный язык, он разрабатывает иные типы организации формы. Можно отметить такую структурную особенность свиридовских произведений: цельность формы цикла достигается не путём сквозной разработки, а посредством чередования нескольких образов – символов, объединённых вокруг центрального. Этот метод наблюдается в живописи и связан с композиционным строением русской иконы – «житие».

Истоки и основы творчества Свиридова – в русской музыке всех эпох: от древнейших народных песен и старинных духовных песнопений, классической русской музыки XIX века (творчество Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова и др.) до произведений современных ему авторов. Так Свиридов перебрасывает мост из настоящего в прошлое, чтобы обратиться к опыту классиков с позиции художника XX века. В творчестве русских классиков Свиридову близки и общие эстетические принципы, и круг тем и образов, многие особенности музыкального мышления, опора на вокальную интонацию, синтез музыки и слова. Традиции Мусоргского выразились в отображении образов стихийной народной силы («Кузнец» из оратории «Декабристы»; «Всю землю тьмой заволокло» из цикла на стихи Р. Бёрнса).

7. Фольклор и русская духовная музыка в творчестве Свиридова

Свиридов считал русскую песню «заветной, извлечённой из глубины души». К русской народной песне композитор относится с глубокой любовью. Задолго до создания кантаты «Курские песни» в его сочинениях постоянно звучали русские народнопесенные интонации, гармонии, подголоски. Каждая народная песня воспринималась им как сущность русского характера, образец нравственной основы народной жизни. Интересный пример использования разных видов фольклора можно наблюдать в «Поэме памяти Сергея Есенина» – там представлены разные по происхождению народно-песенные жанры: лирическая протяжная песня, обрядовая сцена, сказ, городской романс, солдатская песня, частушка.

Свиридов воскрешает – в совершенно иных общественных условиях и на новой идейной основе жанры русской духовной музыки – хоровое пение, действо. Например, в мужском хоре на 12 голосов «Душа грустит о небесах» (сл. Есенина) воспроизводятся некоторые приёмы хорового письма, характерные для старинного (партесного) многоголосия. В хорах из музыки к драме А. К. Толстого «Царь Фёдор Иоаннович» (1973) Свиридов также возрождает древнерусскую традицию: хор «Покаянный стих» написан на слова и напев Фёдора Крестьянина (XVI век) в расшифровке известного исследователя знаменного распева М. В. Бражникова.

Ещё один своеобразный пример современного развития старинной русской традиции – «Концерт памяти А. А. Юрлова» (1973) для хора без сопровождения. Современная стилистика этого сочинения, выражающего чувство утраты близкого человека, сочетается с необычной трактовкой жанра русского духовного концерта эпохи М. Березовского, Д. Бортнянского.

8. Средства музыкальной выразительности в творчестве Свиридова

Огромный интерес исследователей представляет выбор композитором комплекса музыкально-выразительных средств, позволяющего запечатлеть «самое лучшее и высокое в человеке», создать романтизированные образы нашей современности, что в конечном итоге послужит всей великой цели свиридовского творения – создании Эпоса. Тонко выявленная ярко национальная ладовость – диатоника в мелодии и гармонии; «пентатоника или натуральные лады проступают везде, где композитор обращается к чему-то, идущему из глубины времён, или к будущему, когда хочет показать нечто непреходящее, «праосновное» [5, с. 27].

Так, например, в кантате «Деревянная Русь» пентатоника является ладовой основой; часто композитор пользуется пентатонными ладами в кульминационных зонах (части «Ночь под Ивана Купала» и «Небо – как колокол…» в «Поэме памяти Сергея Есенина»). Ладовая основа «Курских песен» – четыре звука в объёме тритона (так называемый «курский тетрахорд»). Этому ладу подчинены и гармония, и оркестровое сопровождение в дальнейшем развитии цикла, образуя принцип резонансной гармонии, основанный на «свёртывании» мелодии в гармоническую вертикаль. Так в данном случае выявилась одна из характерных тенденций свиридовского мышления, направленная на лаконизм выразительных средств и рационально-компактное использование тематического материала.

По мнению исследователей, интонационный стиль Свиридова формируется в основном в пределах диатонической гармонии в сочетании с новыми принципами её трактовки. Ясная и простая мелодическая интонационность проявляется, например, в хоровой партитуре одновременно во множестве голосов и подголосков, тонко и точно взаимодействуя. Заметное влияние на музыкальную стилистику хоровой музыки Свиридова оказали русская протяжная песня и старинный русский романс. Гармонически ясное изложение, как характерная черта этих жанровых прообразов развито и обновлено особым вибрирующим типом интонирования. Таковы композиции «Ты запой мне ту песню, что прежде…», «Как песня родилась».

В мелодии, и, соответственно, в гармонии композитор избегает нормы классического стиля – вводнотоновости, отдавая предпочтение натурально-ладовым оборотам, системе неполной диатоники, гексахордовым и, как уже было отмечено, пентахордовым структурам. Причём типовые интонационные обороты могут иметь необычное гармоническое истолкование. Так, характерной особенностью стиля Свиридова является единство мелодико-интервальной и ладогармонической структур; своеобразие его гармонического языка базируется на сочетании двух взаимодополняющих контрастных начал – области диатонических ладовых образований и фонически усложнённых хроматических построений. «Подобный метод …может быть определён как метод контрастно-стилевого синтеза. Он предполагает органичный переплав в уникальное художественно-стилевое единство музыкально-лексических компонентов, генетически восходящих к различным, подчас взаимно отдалённым эпохам, жанрам и стилям» [16, с. 203]. Так например, стиль «Трёх хоров из музыки к пьесе „Царь Фёдор Иоаннович“ сочетает общие черты мелодики знаменного распева (в „Покаянном стихе“ доминируют строгая диатоника, свободная метрическая структура, неширокий интервальный диапазон), и ярко выраженное начало, передающее повышенную интонационную экспрессию (партитура хора „Любовь Святая“ включает широкие „волны“ восходящих и нисходящих диатонических секвенций с чередованием гармонически насыщенных зон натурального минора и архаически разреженных „пустых“ квинт»).

Точно выверена и стилистически обоснована техника органных пунктов. Подобный принцип функционально-гармонического остинато используется композитором и в виде статичных, и ритмических комплексов, может располагаться в различных слоях музыкальной ткани. В хоре «Зорю бьют» из концерта для хора «Пушкинский венок» аккордовая группа перерастает в своеобразную форму вариаций на гармонию остинато.

Следует отметить широко используемый композитором принцип контрастного сопоставления и чередования созвучий различной гармонической плотности, создающий эффект резкой смены «прозрачных» квартовых или квинтовых созвучий насыщенными ярко выраженными диссонантными секундовыми (подобных примеров можно привести очень много, в частности, хоровая часть «Ночь под Ивана Купала» из «Поэмы памяти Сергея Есенина»). Этот особый выразительный приём создаёт своеобразную акустическую и фоническую перспективу, аналогичную эффекту пространственной перспективы и живописи.

Свиридов обогатил современную музыку и своим «именным» аккордом (наряду с «прокофьевской» и «равелевской» доминантами, «рахманиновской» субдоминантой и т. д.) – «свиридовской» тоникой, представляющей собой минорный секстаккорд с удвоенной терцией, строящейся на I (а не на III) ступени лада и вводимый как тоника с секстой (Т

).

Обращает на себя внимание отсутствие полифонии и полифонических принципов развития в музыке Свиридова – только в очень редких случаях, когда идея произведения требует особой образности, показа второго, «внутреннего» плана. Так, например, смысловой центр «Пушкинского венка»: в песне-гимне «Восстань, боязливый» намечены принципы фугированного развития, символизирующие призыв к трезвому мужеству – истинный художник должен слушать свой внутренний голос и повиноваться ему.

Свиридов часто утверждал: «Полифония – враг музыки!». Это явилось протестом против искусственно усложнённого музыкального языка многих сочинений II половины XX века. Композитор считал, что чистое многоголосие инструментально по своей природе, так как в нём скрыт от слушателя смысл, выразительность и словесная, звуковая красота поэтического текста. По свидетельству одного из учеников, «…для Свиридова Слово имело высший духовный смысл и материальный вес. Он любовался словесными сочинениями, как драгоценными камнями и с чрезвычайной тщательностью подбирал для них индивидуальную музыкальную оправу. Он справедливо полагал, что музыка и слово были едины в древнем искусстве, что Боговдохновенные стихи Библии первоначально предназначались для музыкального исполнения, что «в начале было пропетое слово» [6, с. 121].

Полифонический метод, давший непревзойдённые образцы в творчестве многих композиторов мира, оказался неспособным к музыкальному осмыслению насущных проблем современности, воплощённых в хоровой музыке Свиридова. На первый план как высшее средство художественного воплощения композитор выводит звучание единой хоровой массы, одухотворённой и объединённой великой национальной идеей. Этот аспект стал ещё одной характерной чертой творческого стиля Свиридова.

9. Особенность семантики тембров

Продолжая разговор о комплексе выразительных средств музыки Свиридова и анализируя выбор тембров, важно отметить отношение композитора к колокольному звучанию. Эта тенденция, ставшая важнейшим компонентом творческого мышления и стиля, связана со многими особенностями русской культуры.

Колокольному звону на Руси издавна придавалось исключительное значение. Православная церковь, ограничив духовную музыку хором

a cappella, наполнила колокольный звон тем глубочайшим смыслом, который в западной церкви воплощён в звучании органа. Колокол на Руси одухотворён, он – символ нашей Родины. Колокольный звон всегда считался и символом добра. Кроме того, народная любовь к колокольности зародилась ещё в древности, во времена язычества, и была связана с верой в магическую оградительную силу. Это значение колокола было воспринято и христианским.

Русский народ сложил о колоколе песни и легенды. Колокольные звоны вошли в профессиональную музыку – в творчество Глинки, Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского, Рахманинова, Прокофьева и многих других виднейших деятелей русской культуры. Голос колокола сравнивали с голосом Поэта, связанного с судьбой своего народа.

По мнению исследователей, «…для Свиридова колокольность – не просто рядовое средство выразительности, связанное с традицией русской классики, но, что важнее, черта его „мирослышания“. Колокольный звон в том или ином обличии… становится прототипом разнообразнейших красок в …произведениях композитора» [8, с. 167], прежде всего несущих в себе ощущение пространства (так, например, звуки, образующие аккорд колокольного звона, представляют собой излюбленный Свиридовым бесполутоновый звукоряд: аккорд f —as – c – es – b, или аккорд «синевы»).

Категория пространства является одним из важнейщих компонентов в формировании национального характера. Академик Д. Лихачёв отмечает: «…широкое пространство всегда владело сердцами русских. Оно выливалось в понятия и представления, которых нет в других языках. Для русских природа всегда была свободой, волей, привольем» [цит. 4, с. 177].

Генезис колокольности и понимание сложной семантики этого темброобраза в русской и мировой культуре неразрывно связано с вопросом тембровой драматургии в творчестве Свиридова.

Многие исследователи отмечают вокальную природу инструментализма Свиридова. Очень показательное в этом отношении сочинение для симфонического оркестра «Маленький триптих» (1964). Во всех трёх частях произведения «оркестр поёт, будто хор: смешанный, с „солирующими сопрано“ – гобоями (первая часть) или мужской, с „тенорами“, „баритонами“ и „басами“ (вторая часть). А в финале льётся …чудесная песня сопрановых голосов, сменяемая говорящими, но и певучими репликами-жалобами квинтета „певцов“ (деревянные духовые). И в целом „Маленький триптих“ – замечательный современный пример симфонической музыки, очень русской…, песенной, вокальной по природе» [22, с. 26].

Оркестровый фон инструментальных сочинений Свиридова – это одно из мощных действенных средств, помогающих композитору ввести в мир своего произведения. Почти нигде он не служит только поддержкой пению, а всегда образно насыщен, создаёт необходимую атмосферу и вносит ряд деталей, дополняющих слова и мелодию. Детали эти никогда не произвольны, а всегда следуют из текста, который их «подсказывает». Вместе с тем они не служат иллюстрацией, даже если вносят изобразительный подтекст.

10. Свиридов и русское национальное искусство 2-ой половины XX века

Особо следует отметить тот факт, что творчество Г. В. Свиридова в огромной мере повлияло на становление профессионального мастерства крупнейших личностей русского национального искусства II половины XX века. Среди них – знаменитые советские, российские оперные певцы Евгений Нестеренко, Ирина Архипова, Александр Ведерников, Владислав Пьявко, Елена Образцова; а также виднейшие советские и российские хормейстеры, педагоги, хоровые дирижёры Владимир Минин, Владислав Чернушенко и многие, многие другие.

Творческое содружество композитора с хормейстером Александром Александровичем Юрловым стало целым этапом развития русской музыкальной истории. Юрлов, как и Свиридов, пытливо искал новые пути развития хорового искусства, исполняя впервые после долгого забвения духовную музыку, от старинных распевов до петровских кантов и красивейших многоголосных концертов XVII века. Именно Юрлов, создавший исключительный по своим возможностям хор, монолитный и многокрасочный инструмент, прозорливо увидел в свиридовской хоровой музыке огромное будущее русской национальной певческой культуры.

Для Юрловской капеллы были созданы такие шедевры, как «Три хора к драме А. К. Толстого «Царь Фёдор Иоаннович», хоры на стихи Сергея Есенина, «Три миниатюры», «Курские песни», «Снег идёт», «Весенняя кантата», и, наконец, «Концерт памяти А. А. Юрлова» (1973), грандиозная фреска, 3-х частный реквием с очень сложной хоровой тканью – скорбное, мучительное отпевание, идущее из самой глубины плачущей души.

«Надо петь сердцем!» – это основа творческого метода юрловской капеллы, заповеданная Свиридовым.

Композитор Антон Висков вспоминает: «…репетируя свою музыку, он обладал способностью к буквальному преображению людских душ, и приобщению их к тайным, только им слышимых Божественных гармоний, к пробуждению скрытных доселе творческих сил человека, погружая души во всеобъемлющий восторг и восхищение перед сияющей красотой Божественного творения!.. Вот за что столь любим был он всеми артистами, он, давший им вкусить заветного счастья единения с Божественным» [6, с. 123].

11. Эмоциональные миры Г. В. Свиридова

Композитор А. Висков, вспоминая о поисках некоторых музыкальных решений Г. Свиридова, отмечает: «…И снова слышу одинокий, тоскующий женский голос, парящий в бесконечной вышине над бескрайними земными просторами: голос Богоматери, с великим состраданием взирающей с небесных высот на Богооставленное человечество. „Любовь Святая“. Во все времена во имя Любви, во имя жизни люди шли на страдание и смерть. Во имя Любви принял крестную смерть Сам Спаситель, и Россия вослед за Христом повторила его путь. Голос, поющий „Любовь Святую“, стал символом всей русской судьбы, русской истории, всего её трагизма и величия, в нём – вся боль осиротевших русских матерей, в нём – смысл бытия России – страдания за Любовь… Свиридов мучительно долго искал именно тот единственный, ускользающий образ (артистка капеллы Валерия Андреевна Голубева), как настойчиво добивался он того единственного, лишь ему слышимого звучания… Такими же долгими были поиски музыкального решения спектакля „Царь Фёдор Иоаннович“. Композитор „рисовал“ конкретный, зримый, осязаемый образ и заставлял петь только тогда, когда исполнитель чувствовал этот образ перед собой и находился в его власти… Музыка Свиридова поражает слушателя почти зримой достоверностью» [6, с. 125 – 126].

Исследователь А. Белоненко отмечает: «Любовь – святая, священное чувство – порождает и пронизывает мир свиридовской музыки. Любовь во всех её проявлениях становится темой многих сочинений Свиридова. Здесь и любовь матери («Изгнанник»), и тема женской верности, любви-страдания («Перстень-страдание»), и любовная лирика («Слободская лирика»), наконец, братская любовь, любовь к ближнему («Любовь»), любовь к Отчизне («Моя Родина», «Смоленский рожок», «В сердце светит Русь», «Топи да болота…»). Становится ясным и значение души для свиридовской поэтики. Ведь душа – средоточие любви, ведь «сущность души человека есть любовь…». Из страдания выпевается свиридовская песнь любви. Об этом слушатель может и не догадываться, но в глубине души он это чувствует. В этом, наверное, – необъяснимая притягательная сила музыки Свиридова». [3, с. 55].