Белая эмиграция в Китае и Монголии

пробилась к границам Персии

, а другая, под командованием А.И. Дутова, ушла в Семиречье.

Атаман Анненков, по соображениям надлежащего питания частей армии А.И. Дутова, расквартировал одну из них во главе с Александром Ильичом в районе селения Учь-Арал, а другую, корпус генерала Бакича

, – в районе станицы Урджар и с. Бахты.

Не долго пришлось отдохнуть оренбуржцам на новых местах. В марте месяце 1920 г. красные двинули на Семипалатинскую и Семиреченскую области громадные силы, и Семиреченский фронт пал. Атаман Анненков с остатками своей дивизии

ушел в граничившие с Китаем горы и засел в так называемом «Орлином Гнезде», возле урочища Сельке, откуда в мае перешел в Китай и интернировался.

В марте же А.И. Дутов объявил своим соратникам о невозможности дальше продолжать борьбу и о своем решении уйти в Китай. При этом он предупредил их, что в чужой стране их ждет далеко не радостная жизнь, и сказал, что он не будет препятствовать тем, кто решит остаться в России. Многие из его людей остались в Семиречье, а с ним добровольно пошли в Китай около 2000 казаков.

В то же время корпус генерала Бакича в количестве 12–15 тысяч человек перешел китайскую границу в районе селения Бахты и был интернирован вблизи г. Чугучак, в Тарбагатае.

Атаман Дутов со своим отрядом перешел покрытый льдами и глубоким снегом перевал Кара-Сайрык, высотою в 14 футов, и в половине марта вышел в населенную кочевниками монголами долину реки Боротолы, где пришлось сдать оружие китайским войскам.

В марте же месяце 1920 г. российское консульство в Кульдже было, по распоряжению пекинского правительства, закрыто и интернированные в Китай остатки белых армий оказались без всякой государственной защиты. К нашему счастью, синцзянским генерал-губернатором, в состав провинции которого входили долина реки Боротолы, район г. Кульджа (Илийский край) и г. Чугучак (Тарбагатай), был друг белых русских и враг большевиков, семидесятилетний генерал Ян. Он отнесся к интернированным русским весьма сердечно и приказал местным властям выдавать им по два паунда муки на человека в день и по столько же каменного угля для варки пищи. В мае месяце он разрешил отряду атамана Дутова перейти на стоянку в г. Суйдун, расположенный на главном пути из России в Кульджу, в 45 верстах от русской границы, где имелись наши казармы для консульского конвоя человек на двести. Вследствие же того, что в отряде было до тысячи человек, большая часть отряда разместилась в суйдунских казармах и вырытых казаками во дворе казарм землянках, а Первый Оренбургский имени атамана Дутова полк расположился верстах в 25 от Суйдуна, в селении Душегур.

На новых стоянках чины отряда получали от китайских властей вышеуказанный паек муки и угля, и только. Питались люди весьма скудно, но и для этого им пришлось продавать своих лошадей, седла и другое скромное имущество. Атаман продавал собственные вещи и выручку отдавал на содержание казаков.

В конце мая Александр Ильич приехал в Кульджу (50 верст от Суйдуна) и остановился у заведовавшего консульскими зданиями бывшего драгомана консульства г. Стефановича. Я в это время жил уже на частной квартире, вне консульства, и, узнав о приезде атамана, пошел в консульство. Александр Ильич гулял по аллеям консульского сада. Увидев меня, он пошел ко мне навстречу и еще на расстоянии шагов пятидесяти сказал: «Помните, я говорил Вам в Омске, что мы встретимся в Кульдже». Его слова в поезде, в Омске, я тогда принял за шутку, но они оказались пророческими.

В Кульдже русских людей со средствами было очень мало. Богатая же и многочисленная колония русских купцов, татар и сартов, после падения фронтов, старалась держаться в стороне от нас, опасаясь в будущем репрессий со стороны красных, агенты которых, хотя еще и не официально, уже шныряли по городам Синцзянской провинции.

С атаманом Дутовым вышел в Китай главный священник его армии, игумен отец Иона, ставший впоследствии епископом Ханькваским

и Маньчжурским. Он вывез с армией Табынскую чудотворную икону Божьей Матери.

Игумен Иона был близким другом Александра Ильича, по его поручению жил в Кульдже и там собирал среди русских людей некоторые денежные пожертвования в пользу отряда. Он часто бывал у меня и моего зятя, директора местного отделения Русско-Азиатского банка, С.В. Дуковича. В октябре месяце отец Иона принес мне письмо от Александра Ильича, в котором тот просил меня приехать к нему в Суйдун «по весьма важному делу». На следующий день я выехал в Суйдун. На постоялом дворе, где я остановился (в Суйдуне никаких гостиниц нет), меня встретил племянник атамана сотник Н.В. Дутов и проводил меня в квартиру Александра Ильича. Это была небольшая, в две маленьких комнаты, разделенных сенями, глинобитная сартовская сакля, но с деревянными полами и с самой примитивной туземной обстановкой. Одна комната была спальней и столовой атамана, а во второй помещалась его канцелярия, и там же спал Н.В. Дутов. В весьма небольшом дворе находилась еще однокомнатная сакля, в которой помещались два фельдъегеря атамана и его вестовые. Рядом стоял навес, под которым находились две лошади Александра Ильича.

Атаман принял меня в своей канцелярии и сообщил, что в недалеком будущем он намерен со своим отрядом выступить в пределы России. Я был весьма удивлен таким решением атамана и, зная, что в отряде нет никакого оружия, а лошади частью распроданы, частью пали от истощения, а также и то, что в отряде находилось всего 15–20 человек офицеров, большинство которых произведены из вахмистров и урядников, спросил Александра Ильича: с кем же и с чем вы выступите?

Здесь Александр Ильич сообщил мне, что он связался с некоторыми антикоммунистическими кругами на советской территории, что там его ждут и присоединятся очень многие даже из Красной гвардии, что они же снабдят его оружием и что его очень часто навещает, по поручению антикоммунистических организаций, начальник милиции города Джаркента (Джаркент находится в 33 верстах от китайской границы, т. е. в 78 верстах от Суйдуна), некто Касымхан Чанышев.

При нашем разговоре присутствовал капитан Д.К. Шелестюк, бывший командир одного из пехотных полков Отдельной бригады, оперировавшей некоторое время в конце 1919 г. в Джаркентском уезде, Семиреченской области, остатки которой рассеялись по Илийскому краю.

При упоминании атаманом имени Чанышева я невольно вздрогнул. Касымхана Чанышева я, как бывший председатель Джаркентской городской думы и управляющий Джаркентским уездом, знал очень хорошо. Это был молодой, лет 25, местный татарин, во время войны призванный в армию и служивший в г. Скобелеве денщиком у доктора квартировавшего там артиллерийского дивизиона. В конце 1917 г. он дезертировал из дивизиона, прибыл в г. Джаркент, где жили его мать и брат, и стал усердным сторонником коммунизма.

В первых числах марта 1918 г. квартировавший в Джаркенте 6-й Оренбургский полк ушел в Оренбург, Джаркент и весь уезд остались без всякой защиты. Касымхан Чанышев и писарь местного управления воинского начальника Шалин секретно организовали из всяких бродяг и преступников отряд в 78 человек, захватили никем не охранявшиеся военные склады с имевшимся там оружием и казармы и объявили себя местным отрядом Красной гвардии.

В моем распоряжении, как начальника уезда и председателя думы, было всего 35 милиционеров, которые немедленно разбежались, и город попал в руки этих бандитов. 14 марта я и целый ряд местных чиновников, находившихся в городе, прибывших с фронта офицеров и общественных деятелей были ими арестованы и заключены в тюрьму.

Все это я рассказал А.И. Дутову, умоляя его прекратить всякие сношения с Чанышевым, как с подосланным к нему советчиками провокатором.

Александр Ильич, улыбаясь, ответил мне:

– То, что было тогда, теперь совершенно изменилось, Чанышев – верный мне человек и уже доставил мне 32 винтовки с патронами, а в ближайшие дни доставит даже несколько пулеметов. Он и его группа дали мне обязательство сдать мне Джаркент без боя и вступить в мой отряд…

Как я ни старался убедить атамана не верить Чанышеву, он оставался при своем мнении. Тогда я просил Александра Ильича для его личной безопасности переселиться в казармы, чтобы быть постоянно под охраной отряда. На это Александр Ильич мне ответил, что, живя в казармах, он будет слишком стеснять своим присутствием офицеров и казаков в их повседневной, и без того весьма неприглядной, жизни и он на это пойти не может.

Наконец, я просил его принять более строгие меры к его охране в его резиденции и рекомендовал, чтобы дежурный офицер обязательно обыскивал каждого посетителя, прежде чем допустить его к атаману. «Бог с вами, Анастасий Прокопиевич, как я могу подвергать такому унижению людей, идущих ко мне с чистым сердцем», – возразил мне Александр Ильич. Мои просьбы ни к чему не привели.

Капитан Шелестюк во время нашего разговора с атаманом молчал, но они часто переглядывались, и мои доводы вызывали у обоих одинаковые улыбки. Из этого я видел, что капитан Шелестюк посвящен во все решения атамана и вполне согласен с ними.

Атаман не сказал мне, кто его и как познакомил с Чанышевым, но позже мне говорили близкие к Александру Ильичу, что это знакомство произошло через игумена Иону. Сам отец Иона мне никогда ничего об этом не говорил.

Александр Ильич пригласил нас в столовую позавтракать. Я и там, в присутствии его супруги, пытался еще уговорить атамана быть сугубо осторожным с посетителями, подобными Чанышеву, но он безапелляционно ответил мне:

– Я никого и ничего не боюсь, мне еще в Оренбурге одна весьма известная гадалка предсказала все то, что произошло со мною за последующее время, и даже то, что я попаду в Китай, где буду случайно ранен, но поправлюсь и вернусь в Россию с большой славой. Я верю в ее предсказания…

После завтрака он пригласил меня поехать с ним в казармы и посмотреть, в каких условиях живут его соратники.

Мы поехали в его экипаже. От его квартиры до казарм нужно было проехать версты две по дороге, идущей пустырями вокруг городской стены. Я обратил на это внимание атамана и сказал:

– Если Вы часто здесь ездите, то большевики могут Вас убить без всякого для них риска одним выстрелом или даже камнем.

– Какой же Вы трус, Анастасий Прокопиевич, – смеясь, ответил атаман, – я каждый день один верхом езжу подышать свежим воздухом верст за десять от Суйдуна в сторону России и ничего не боюсь. Я верю в предсказания моей гадалки…

В казармах Александр Ильич познакомил меня со всеми офицерами отряда. Побывали мы с ним в нескольких землянках-квартирах семейных офицеров, и я пришел в ужас при мысли, как эти несчастные люди будут жить в таких условиях зимой, т. к. морозы в этом районе доходят до 20 и ниже градусов по Реомюру.

С тяжкими мыслями об атамане и его отряде я возвратился в тот же день домой и вечером рассказал С.В. Дуковичу о нужде отряда. Мы тут же решили устроить в банковском помещении благотворительный в пользу отряда бал. В ноябре месяце такой бал был проведен и дал свыше тысячи серебряных долларов чистого дохода, что по местным условиям превзошло все наши ожидания. Кроме того, мы собрали некоторое количество медикаментов и оконного стекла, что было очень важно, т. к. и в том и в другом в отряде была большая нужда. Переданные нами выручка от бала и другие пожертвования значительно скрасили жизнь отряда.

Вскоре после этого Александр Ильич приехал в Кульджу и провел несколько дней в нашей среде. На устроенном нами в банковском доме в честь его большом ужине играл любительский эмигрантский оркестр, Александр Ильич и бывшие с ним здесь офицеры были в восторге от оказанного им кульджинцами приема и все веселились почти до утра.

На Рождество Христово атаман устроил в отряде елку, на которую пригласил нас и некоторых других беженцев. Елка прошла при общем веселье как гостей, так и милых хозяев. Расставаясь после этого с Александром Ильичом, никто не мог предполагать, что это была наша последняя с ним встреча. В ночь на 26 января в Кульджу прискакал из отряда гонец и привез нам печальную весть, что накануне вечером, в 7 часов, атаман опасно ранен большевиками. Я и некоторые другие кульджинцы с двумя докторами немедленно поехали в Суйдун. Прибыли мы туда около 9 часов утра. Мы нашли Александра Ильича уже мертвым. Он скончался рано утром от внутреннего кровоизлияния, вызванного ранением печени.

На следующий день гроб с телом Александра Ильича был опущен в могилу, приготовленную среди землянок, во дворе казарм отряда. Горько плакал отпевавший почившего отец Иона, навзрыд плакали осиротевшие чины отряда, плакали и все присутствовавшие.

Вот что рассказал нам свидетель покушения на атамана его фельдъегерь прапорщик Санков: «Касымхан Чанышев и киргиз, тоже Касымхан, часто бывали у атамана, и он подолгу с ними разговаривал один на один в своей канцелярии. Мы хорошо знали в лицо этих посетителей, и атаман приказал нам беспрепятственно пропускать их к нему. Около 7 часов вечера в роковой день, как только начало темнеть, мы заперли ворота в наш двор на засов. Часовые с винтовками в руках заняли свои посты: мой сын стоял у ворот, а казак Маслов в сенях квартиры атамана. Я и один вестовой сидели в нашей комнате. Кто-то постучал снаружи в ворота. Мой сын спросил, кто там. Ему ответили: «Касымхан Чанышев по спешному делу к атаману».

Сын отворил ворота, я в окно увидел вошедшим во двор киргиза Касымхана, а за воротами три верховые лошади и возле них Касымхана Чанышева и еще одного мусульманина. Так как эти визитеры посещали атамана очень часто, то я отнесся к этому спокойно, а только смотрел в окно и наблюдал за приехавшими. Я слышал, как Маслов доложил атаману о приезде Касымхана. Касымхан вошел в сени, прихрамывая. Атаман вышел к нему из своей спальни, поздоровался с ним и спросил, отчего тот хромает. Касымхан сказал, что он случайно по дороге ушиб ногу. Он вынул и передал атаману какой-то пакет. Маслов стоял рядом с Касымханом.

Как только атаман стал вскрывать пакет, Касымхан выхватил из своего кармана револьвер и в упор выстрелил в него, быстро повернулся к Маслову и вторую пулю выпустил в того. Атаман бросился к двери своей спальни, но убийца еще раз выстрелил в него и быстро выскочил за ворота. В момент стрельбы Касымхана в атамана и Маслова Касымхан Чанышев выстрелил и убил наповал моего сына. Я и бывший со мной вестовой бросились в дом атамана и увидели, что Маслов уже мертвый, пуля попала ему в шею. Атаман сидел на своей кровати, прижимая рукою на боку сильно кровоточившую рану. Другая рука у него тоже была ранена. Мы немедленно вызвали из отряда фельдшера Евдокимова, послали гонца в Кульджу к отцу Ионе и просили поскорее прислать доктора. Евдокимов делал все, что мог, но к утру атаман скончался. Убийцы, совершив свое каиново дело, быстро вскочили на лошадей и скрылись».

Так за свое чрезмерное доверие к людям поплатился жизнью один из наиболее выдающихся вождей Белого движения. Пуля подлого провокатора и кремлевского наемника отняла от нас признанного народного героя и борца за свободу русского народа и за нашу Родину. Он даже в изгнании был страшен кремлевским ворам, и они его убили.

Мы, почитатели погибшего за общее дело Александра Ильича Дутова, не можем его забыть, и его кровь нами должна быть отмщена палачам. Долгожданные сроки приближаются.

Руководитель убийства Касымхан Чанышев был вызван в Москву, принят Лениным и получил в награду золотые часы с бриллиантами, тоже, конечно, добытые путем убийства их бывшего владельца.

Через два года после смерти атамана казармы отряда были переданы китайскими властями Советам. Казаки, с дружеского разрешения католического духовенства, перенесли останки Александра Ильича на католическое кладбище в Суйдуне и на его могиле сложили пирамиду из крупного булыжника.

Покидая в сентябре месяце 1927 г. Илийский край, проездом через Суйдун, я посетил могилу Александра Ильича, вспомнил его рассказ о предсказаниях гадалки, и невольная слеза из моих глаз скатилась на могильный камень.

С. Рождественский

Гибель атамана Дутова