– Какого полка?
– 142-го батальона, да мы отбились…
– Куда вы шли?
– Так мы… думали домой пробраться.
– Другие части тут есть?
– Да не знаем, мы никого не видели.
Мне показалось странным, что они, не зная, где другие части, так открыто расселись на дорожке, даже без сторожевого охранения. Видно, я не один сомневался, Аверкиев ко мне подошел и сказал тихо:
«Что-то не то». Я кивнул.
Шаронов дважды свистнул двумя пальцами коноводам. Я никогда не умел так свистеть. Шаронов тем временем снял с винтовок штыки, связал их какими-то тряпками, поднял и разрядил винтовки и ремнями связал их по шести. Выбрал самых испуганных и дал им под мышки. Мы тронулись по тропинке в обратный путь, скоро прошли кусты и вышли в поле.
Я ехал сзади с Шароновым, перед нами шел командир и тот мальчуган. Командир оказался бывший унтер-офицер военного времени Дензенского пехотного полка. Меня интриговал этот малец, он на других был не похож. Я подозвал его:
– А вы откуда?
Он ответил, запинаясь:
– Я… из Ярославской губернии.
– Вас как зовут?
– Гр… граф Рос… топчин.
Что-то действительно не то. Какой он мог быть граф Ростопчин? Последний Ростопчин был московский губернатор в 1812 году. Позже уже никаких Ростопчиных не было.
– Кто был ваш отец?
– Полковник, он в отставке был, – сказал юноша тихо.
– Полковник? Какого полка?
– Лейб-гвардии Конно-гренадерского.
– Он жив?
– Не знаю.
В моем голосе, вероятно, ясно слышалось недоумение, Ростопчин сильно покраснел.
– Ну, идите вперед.
Шаронов со мной поравнялся:
– Кто этот малец?
– Да черт его знает, говорит, что он граф Ростопчин, да таких нет.
– Как нет, да тот, что Москву вспалил?
– Так это сто лет тому назад.
– Ну так потомок какой-нибудь.
– Да тот не женат был.
– Да ты же почем знаешь, кого он там обеременил.
– Такие потомки не графами были бы.
– Ну, значит, врет, каналья.
Мое удовольствие и возбуждение от захвата стольких пленных исчезло. Я вдруг сообразил, что нас совсем не за этим посылали. Расположения большевиков мы не нашли, а захватили каких-то третьестепенных пехотинцев, и что они там делали, тоже неясно. И Ростопчин этот меня покалывал. Если он не врет, то и доказать никак не сможет, документов-то у него, ясно, никаких нет. Он, может, никого не знает в армии. Я вот знал многих, и то поручик Турчанинов, императорский стрелок, мне не поверил, и, если б случайно не вошел Сергей Исаков, меня б уж, наверно, отослали в контрразведку как большевистского шпиона. Мне стало не по себе.
Наконец дошли до сторожевого охранения. Какой-то синий кирасир крикнул: «Вы же в разъезд ходили, где столько сволочи набрали?» По пыльной широкой улице, в тени тополей, прислонившихся к заборам, сидели несколько наших солдат, играли в очко.
Перед крыльцом эскадронной хаты в полном безветрии висел, не двигаясь, на бамбуковой английской пике эскадронный значок. Построили пленных перед крыльцом, и я пошел докладывать Стенбоку.
Сергей Стенбок, все говорили, очень милый. Я его мало знал раньше. Он был хороший, строгий командир эскадрона, но я никогда не видел его даже улыбающимся. Он отчеканивал приказы, говорил короткими фразами, и я его побаивался.
Я вошел к нему с докладом, он сидел за столом и писал. Он даже не поднял головы, наконец кончил, посмотрел на меня серьезно и спросил:
– Ну, что вы нашли?
Я отбарабанил все приключение. Он меня не перебивал.
– Так вы зря проездились? Вы не за пленными же ходили?
– Так точно, но мы на них наткнулись.
Он помолчал. Меня свербило, и я решился:
– Господин ротмистр, один юноша говорит, что он граф Ростопчин, сын полковника графа Ростопчина, конногренадера.
– Такого не помню. Вообще не слышал о графах Ростопчиных. Вероятно, врет. Идите.
Я повернулся и вышел. На крыльце встретил Андрея Стенбока. «Господин поручик, разрешите с вами поговорить?» Рассказал ему все, что знал.
– Почему ты думаешь, что он настоящий?
– Да вот он сказал, что ярославский, я тогда спросил, кто был их губернский предводитель, – он без запинки ответил, и верно. Но я больше ничего не мог спросить, я Ярославскую губернию мало знаю.
Тут подошел Николай Татищев. Слух о Ростопчине уже дошел до него.