Избранные рассказы

• университетский (1931–1936),

• первый бомбейский (1936–1941),

• делийский (1941–1942),

• второй бомбейский (1942–1948),

• пакистанский (1948–1955).

Творчество Саадата Хасана Манто вызывало бурный интерес еще при его жизни – в индийской и пакистанской прессе публиковалось множество критических заметок, обсуждалось содержание рассказов, стиль писателя, место Манто в литературе.

В произведениях Манто очевидны политические отголоски того времени. Тема антиколониальных выступлений затронута в таких рассказах, как «Новая конституция» и «Во имя свободы». Угнетение женщин и борьба за их права – в рассказах «Грубость», «Комната с ярким светом», «Лицензия». Национальным и религиозным противоречиям между индуистами и мусульманами посвящены «Теория двух наций», «Завещание Гурмукха Сингха», «Хинди – урду», «Рам Хилаван», «Сахаэ». С индо-пакистанским конфликтом читатель может ознакомиться в сочинениях «Собака Титвалы», «Кхол до» и «Последнее приветствие». Нередко произведения Манто носят автобиографический характер. В числе таковых – «Меня зовут Радха», «Бабу Гопи Натх», «Сирадж», «Мамад Бхай», «Пирун». Многие рассказы Манто посвящены жизни в Бомбее. Значительная часть произведений, вошедших в цикл «Бомбейские истории», также представлена в настоящем сборнике: «Хушия», «Десять рупий», «Дитя Хамида», «Радость поражения», «Конец царства», «Запах».

Большое внимание в творчестве Саадата Хасана уделено описанию судеб бывших людей, что роднит его с таким признанным классиком мировой литературы, как Максим Горький. Героями Горького нередко являются воры, убийцы, пьяницы, картежники, падшие женщины, банкроты – одним словом, люди социального дна, всевозможные антиобщественные элементы, склонные к распутному образу жизни и нарушению закона. И в рассказах Манто в качестве основных (а то и главных) персонажей можно нередко встретить скупщиков краденого, проституток, бандитов, сутенеров, бедняков и прочих ненужных людей, чье существование на первый взгляд лишь мешает нормальному общественному развитию. В качестве примера можно назвать девочку Сариту из рассказа «Десять рупий», которую мать с малых лет заставляет заниматься проституцией, убийцу, грабителя и насильника Ишара Сингха из «Холодного мяса», сутенера Джуху из «Сирадж».

При этом у обоих авторов подобные герои, при всех их безусловных грехах и пороках, нередко смотрятся более благородно, нежели добропорядочные члены общества. В произведении «Макар Чудра» безродная цыганка Радда гордо отвечает зажиточному магнату, готовому купить ее за любые деньги, что орлице не место в вороньем гнезде, и она выглядит несоизмеримо выше незадачливого поклонника, пытающегося добиться ее посредством своего богатства. В рассказе «Дитя Хамида» наемный убийца Дада Карим, помогающий успешному бизнесмену и уважаемому отцу семейства Хамиду умертвить его ребенка, рожденного от продажной женщины, смотрится в подобной жизненной ситуации более цельным, принципиальным, твердым и, как ни странно, порядочным человеком, нежели заказчик этого преступления, готовый любой ценой скрыть свой позор.

Некоторые произведения Саадата Манто близки по духу произведениям Ф. М. Достоевского. У обоих авторов бездна человеческого уродства, страданий и греха нередко служит мрачным фоном повествования, своей тяжестью как бы придавливая того или иного персонажа, постепенно доводя его до крайней степени отчаянья. В такой атмосфере одинокий рассказчик из произведения Федора Михайловича «Сон смешного человека» решает покончить жизнь самоубийством. Осознание того, как много женщин вовлечено в проституцию, понимание безальтернативности повергает в ужас главного героя рассказа Манто «Радость поражения». Оба классика рассказывают о падших женщинах, погрязших в грехе из-за чудовищного стечения обстоятельств, но сохранивших остатки природной чистоты и добросердечности. Примером этого в творчестве Достоевского служит Соня Мармеладова из романа «Преступление и наказание», которая ввиду крайней нищеты ее семейства вынуждена торговать своим телом, а у Саадата Хасана – бывшая проститутка Зинат из рассказа «Бабу Гопи Натх», искренне переживающая по поводу своего грязного прошлого.

Можно говорить о влиянии на творчество Саадата Хасана произведений И. С. Тургенева. Любопытно, что в одном из рассказов Манто («Гилгит Хан») – очевидная схожесть сюжета с тургеневским «Муму». В обоих случаях центральный персонаж – простой подневольный человек, страдающий физическим недугом (у Тургенева это глухонемой крепостной Герасим, у Манто – уродливый официант Гилгит Хан). В обоих случаях герои рассказов – трудолюбивые, исполнительные люди, прекрасно справляются со своими обязанностями. Оба испытывают привязанность к своим питомцам – собакам Муму и Тан-Тан. И обоим приходится сделать непростой моральный выбор, связанный с необходимостью предать смерти единственное, искренне любящее их живое существо. Отличие лишь в том, что герой Манто так и не смог довести начатое до конца, предпочел пожертвовать собой ради спасения близкого друга.

Некоторые рассказы Саадата Хасана пацифистское звучание роднит с произведениями Л. Н. Толстого. У обоих авторов – описание морально-нравственных проблем, духовного кризиса людей, вынужденных столкнуться с ужасами войны. Оба классика говорят, что хорошие люди могут быть с обеих противоборствующих сторон. Учтивый французский капитан Рамбаль в «Войне и мире» искренне признателен Пьеру Безухову за спасение. Он вполне порядочный человек – хотя и состоит на службе в неприятельской армии, пришедшей на чужую землю с враждебными целями. В рассказе «Собака Титвалы» индийские и пакистанские солдаты – обычные люди, лишь волею судеб оказавшиеся по разные стороны линии фронта.

Оба автора говорят о том, что ненависть подогревается предрассудками, из-за этого льются реки крови, в какой-то момент их уже невозможно остановить, как бы этого ни хотелось людям, втянутым в гущу событий. В «Войне и мире» князь Андрей говорит, что война – страшная необходимость, солдаты, убивая друг друга, нисколько не виноваты в этом. В рассказе «Сахаэ» мусульманин, живущий в Бомбее, делится с другом-индуистом пронзительной историей: знакомый индиец, умирая от ран, полученных в случайной стычке с грабителями, просил передать деньги работавшей на него мусульманке. Находясь под впечатлением от услышанного, друг-индуист признается, что ему будет сложно отказаться от мести мусульманам, которые убили его любимого дядю.

У Саадата Хасана, как и у Льва Николаевича, герои обретают духовное прозрение, понимая бессмысленность человеческих конфликтов перед лицом вечности. Андрей Болконский рассуждает о ничтожности мирской славы, разглядывая небо над Аустерлицем. У Манто Рам Сингх («Последнее приветствие»), получив смертельное ранение, в последние мгновения жизни делится с товарищами мыслью о ненужности войны, в которой им приходится участвовать, враждуя с теми, кого они всегда считали своими друзьями.

Стилистически рассказы Саадата Хасана Манто имеют много общего с произведениями Антона Павловича Чехова. Излюбленные стилистические приемы обоих авторов – неожиданные развязки, сочетание трагического и комического в одном рассказе, внимание к деталям, позволяющим лучше понять героев. Нетрудно увидеть схожесть произведений «Иду, господин» и «Спать хочется». Совсем еще маленькие дети, Касим и Варька, заваленные непосильной работой, страдают от хронического недосыпания, терпят унижения от неблагодарных господ. У детей примерно одинаковый круг повседневных обязанностей. В какой-то момент оба они доведены до того, что готовы пойти на крайние меры, лишь бы получить долгожданный отдых. Варька душит ребенка и радуется, что наконец-то сможет уснуть. Касим сознательно калечит себя, чтобы получить освобождение хотя бы от части своих обязанностей и испытывает чувство восторга, когда его замысел удается.

Несмотря на очевидную схожесть произведений Саадата Хасана Манто со многими шедеврами русской классической литературы, они практически не переводились на русский язык. До настоящего времени в России не было напечатано ни одного сборника его рассказов. И это при том, что пакистанский писатель давно обладает мировой славой, а его сочинения публикуются на многих языках мира. Насколько нам известно, до издания этой книги на русском языке было переведено всего восемь его произведений – еще в СССР, и разбросаны они по разным изданиям: «Новая конституция», «Кхол до», «Конец царства», «Крысенок Шаха Даулы», «Цивилизованное кладбище», «Музель», «Тоба-Тек-Сингх» и «Лицензия». Этот сборник рассказов знаменитого кашмирца познакомит с его творчеством широкий круг русскоязычных читателей. Это будет способствовать укреплению культурных связей между Пакистаном и Россией, лучшему пониманию человеческой природы, в тайны которой пытался проникнуть Саадат Хасан Манто.

P. S. Посвящается самой прекрасной женщине на Земле, чье имя, в силу ряда причин, не может быть упомянуто на страницах представленного вашему вниманию сборника рассказов.

    к. ю. н. Струков К. В.

Запах

Бесконечные дождливые дни. За окном, омываемые водой, мерно покачиваются листья пипала. На тиковой пружинной кровати, которая теперь немного отодвинута от окна, девушка-маратхи прильнула к Рандхиру.

Листья, словно длинные серьги, громко звенят в мерцающей тьме. Девушка-маратхи прижимается к Рандхиру, будто пытаясь слиться с ним воедино.

Был почти вечер. Он весь день читал новости и объявления в английской газете, а сейчас вышел на балкон глотнуть свежего воздуха. Именно там он и увидел ее, скорее всего, простую работницу канатного завода, укрывшуюся под тамариндом. Громким кашлем он привлек внимание девушки и жестом пригласил подняться к нему.

На протяжении многих дней он ощущал одиночество. Из-за начала военных действий большая часть бомбейских девушек-христианок, которые еще совсем недавно были такими доступными, записалась в Женский вспомогательный корпус. Прочие устроились в танцевальные заведения, расположенные в окрестностях форта, куда разрешалось проходить только белокожим солдатам. В этом крылась подлинная причина затянувшейся печали Рандхира: с одной стороны, доступных христианских девушек становилось очень мало, с другой – Рандхир, считавший себя более утонченным, образованным, здоровым и красивым, нежели бледнолицые солдаты, обнаружил, что двери увеселительных мест закрыты для него по той лишь причине, что его кожа была недостаточно светлой.

До войны у Рандхира были сексуальные связи со многими христианскими девушками, коротавшими вечера недалеко от Nagpara и Taj Hotel. Он прекрасно понимал природу подобных отношений. Ему было известно гораздо лучше, чем этим презренным бледноликим дворнягам, что девушки стремятся заводить романы, отдавая дань моде, но выходят замуж неизменно за какого-нибудь придурка.

Зная об этом, он пригласил к себе девушку-маратхи только для того, чтобы отомстить Хейзел, своей соседке из квартиры этажом ниже. Каждое утро она надевала красивую униформу цвета хаки и выходила на улицу с таким видом, словно ожидая, что все прохожие тотчас же лягут к ее ногам. Рандхир не мог понять, почему его так непреодолимо тянет к девушкам-христианкам. Несомненно, они умели слегка обнажить те части своего тела, которые заслуживали особенного внимания; им было свойственно честно и без особых колебаний заявить, что у них наступили эти дни; они рассказывали пикантные истории о бывших любовниках, а услышав ритмичную музыку, эти прекрасные создания тут же начинали в такт ей подергивать прелестными ножками… Это было обворожительно, но ведь, с другой стороны, многие другие девушки также обладали этими достоинствами.

Рандхир не собирался переспать с девушкой-маратхи, когда приглашал ее подняться к себе. Увидев ее промокшую насквозь одежду, он подумал лишь о том, что бедняжка может подхватить пневмонию, именно поэтому и предложил ей раздеться.

По всей видимости, она поняла сказанное, ибо ее глаза вспыхнули яркими искорками. Рандхир молча вынул из шкафа белое дхоти и протянул ей. Она сняла джинсы, казавшиеся еще более грязными, чем были на самом деле, из-за того, что пропитались влагой. Девушка отложила их в сторону и поспешно обернула дхоти вокруг бедер, попыталась снять обтягивающую блузку, но ее концы были завязаны тугим узлом. Она долго развязывала его изломанными ногтями – намокнув, узел стал слишком плотным, – но, выбившись из сил, сдалась и сказала Рандхиру на маратхи примерно следующее:

– Как мне быть? Он не поддается…

Рандхир сел около нее и начал борьбу с непокорным куском ткани. Вскоре это утомительное занятие переполнило чашу его терпения. Он взял по одному концу узла в каждую руку и резко дернул в разные стороны. Узел разорвался.

Руки Рандхира стали изучать ее тело. Взору его предстали две пульсирующие груди. На мгновение ему показалось, что его руки, словно руки опытного мастера, вылепили из глины две красивые чаши на теле девушки-маратхи.

Ее груди были того же наполовину созревшего, притягательного и наполненного живительной влагой вида, который можно найти в посуде, только что созданной руками гончара. При этом они источали схожее тепло. От этих молодых, идеальных грудей исходил странный внутренний блеск, будто их темный бархат скрывал великолепное сияние, одновременно и существовавшее, и не бывшее. Они напоминали глиняные лампы, горящие в мутной воде.

Бесконечные дождливые дни. И развевающиеся за окном листья пипала. Промокшая насквозь одежда девушки-маратхи валялась, скомканная, на полу, а сама она прижалась к Рандхиру. Тепло ее обнаженного грязного тела вызывало у него такое же ощущение, как купание в суровую зиму в замутненном подогретом бассейне.

На протяжении всей ночи она тянулась к Рандхиру. Эти двое будто слились воедино. Между ними было сказано не более двух слов, но все, что действительно следовало сказать, было выражено их губами, дыханием и руками. Всю ночь руки Рандхира легко скользили по груди девушки-маратхи. Ее крошечные соски с черными кругами пробуждались от этих прикосновений, вызывая в теле такую страстную дрожь, что и тело самого Рандхира начинало дрожать.

Эта дрожь была ему хорошо известна. Он всегда принимал ее с неописуемым удовольствием. И раньше были безумные ночи, когда он прижимался к упругим грудям юных красавиц. Ему уже доводилось спать с девушками, у которых не было хорошего образования, они изливали ему свою душу – хотя этого никогда не стоит делать с посторонними людьми. У него были женщины, которые брали инициативу в свои руки, и ему практически ничего не приходилось делать, чтобы овладеть ими. Но эта девушка-маратхи, промокшая, стоявшая под тамариндом, поднявшаяся к нему в ответ на всего лишь один его жест, почему-то казалась совсем иной.

На протяжении всей ночи Рандхир с упоением вдыхал волшебный аромат ее тела. Он был одновременно притягательным и отталкивающим, исходил отовсюду – от волос, груди, спины, подмышек. Он становился частью каждого вдоха Рандхира. Всю ночь он думал о том, что эта девушка-маратхи, несмотря на все прочие достоинства, никогда бы не показалась ему такой близкой и родной без этого чудесного запаха, исходившего от ее обнаженного тела. Он проникал во все чертоги его разума, будоража мысли.

Именно этот запах слил воедино Рандхира и девушку-маратхи. Они познали друг друга. Достигли запредельной высоты, стали воплощением блаженства, которое, несмотря на скоротечность, кажется вечным в момент ощущения. Эти двое уподобились птице, взмывшей высоко в небо и застывшей над облаками.

Рандхиру казалось, он понимает природу этого запаха, но ему не удавалось ни с чем его сравнить. Чем-то он напоминал запах воды, разбрызганной по грязи. Но это было нечто совершенно иное: в нем не было искусственной приторности, как от лаванды и аттара, он был слишком реальным, таким, как интимные отношения между мужчиной и женщиной.

Рандхир ненавидел потеть. После купания обычно наносил туалетную воду под мышки и другие части тела или же использовал какое-нибудь иное средство, перебивающее запах плоти. Сейчас его удивляло, что он не чувствовал никакого отвращения, когда прильнул к волосатым подмышкам девушки, вместо этого испытал странное блаженство. Ее мягкие волосы под мышками стали влажными от пота. Их запах был загадкой. Рандхир чувствовал, что он ему известен, но не смог бы внятно его описать.

Бесконечные дождливые дни. Он выглянул в окно, увидел развевающиеся промокшие листья. Их стук и шум ветра, казалось, слились воедино. Стояла тьма, но свет мерцал в ней, словно блеск звезд, отраженный каплями дождя и проникающий во мрак ночи. Такие же дождливые дни, как в то время, когда в комнате Рандхира стояла единственная кровать из тикового дерева. Теперь появился еще и диван, а в углу – новенький туалетный столик. Это были такие же дождливые дни в то же самое время года, когда капли дождя несут в себе свет звезд. Но теперь воздух был пропитан ароматом хны.

Диван был пуст. На кровати, где Рандхир повернулся набок, наблюдая за тем, как капли дождя барабанят по листве, засыпала светлокожая женщина, слегка прикрыв руками верхнюю часть обнаженного тела. Ее шелковый шальвар-камиз, бюстгальтер и трусики лежали на диване. Все эти вещи, как и сама женщина, источали великолепный аромат хны. Маленькие блестки, словно пыль, скопились в ее волосах. Румяна, помада и белила на ее лице слились воедино, дабы произвести нужный эффект – сильный, но лишенный подлинной жизни. Ремешок бюстгальтера оставил небольшие борозды возле груди. Груди были молочного оттенка, разбавленного небольшой синевой. Подмышки выбриты так, что казалось, будто их слегка присыпали углем.

Увы, эта красота была не властна над Рандхиром. «Разве это не похоже на то, как если бы я открыл красивую коробку и вынул из нее дорогую книгу или фарфоровую посуду? У нее даже есть царапины, похожие на те, что имеются на богатых обложках и изделиях из фарфора», – думал Рандхир.

Подобные мысли, как правило, посещали его, когда он расстегивал узкие, плотно прилегающие бретели ее бюстгальтера, отпечаток от которых можно было с легкостью разглядеть на спине и груди. На талии также были борозды, но уже от туго затянутого корсета. Тяжелое ожерелье с острыми камнями оставляло на теле вмятины, подобно вонзившимся в древесину гвоздям.

Бесконечные дождливые дни. Капли воды падают на гладкие мягкие листья пипала, издавая звук, который Рандхир слышал в ту далекую, незабываемую ночь. Погода была по-своему прекрасна: внезапно подул приятный прохладный ветерок, к нему примешивался сильный аромат цветов хны.

Руки Рандхира, словно дуновение ветра, пробежали по груди бледной светлокожей женщины. Его пальцы всегда заставляли дрожать ее мягкое тело. Прижавшись к ней, он тут же услышал ее божественный стон. Но как же услышать стон, который он ощутил вместе с запахом той девушки-маратхи, – стон, который был непосредственнее крика младенца, жаждущего молока, стон, который растворился в вечности?

Рандхир продолжил смотреть поверх женщины на оконные решетки. За ними развевались листья пипала. Он стремился разглядеть что-то гораздо более далекое: взгляд был устремлен сквозь мутные облака, где виднелся странный тусклый свет, похожий на свет в груди девушки-маратхи, свет, смысл которого, подобно всем истинным тайнам бытия, был одновременно скрыт и очевиден.

В объятиях Рандхира лежала светлокожая красавица. Тело ее было мягким, как тесто, смешанное с молоком и маслом. От нее исходил опостылевший запах хны, он был неприятен Рандхиру, как может быть неприятен последний вздох в предвкушении смерти. Бесцветный. Безрадостный. Угнетающий.

Рандхир посмотрел на женщину, лежавшую у него на руке, взглядом, подобным тому, как смотрят на простоквашу с ее безжизненными белыми комочками, плавающими в бледной воде. Несомненная красота этой женщины была ему совершенно безразлична. Разум и тело мужчины все еще были поглощены запахом, исходившим от девушки-маратхи, – запахом, во много раз более тонким и приятным, чем у хны, запахом, который он не боялся вдыхать, который пронизывал все его естество.

Рандхир сделал последнюю попытку прикоснуться к бледному телу засыпавшей возле него женщины. Увы, он не ощутил блаженной дрожи. Новоиспеченная жена Рандхира, дочь главы магистрата, получившая степень бакалавра и считавшаяся первой красавицей курса, не могла заставить чаще биться его сердце. В убийственном запахе хны мужчина искал тот самый запах, который в бесконечные дождливые дни, когда из открытого окна доносился шелест листьев пипала, он вдыхал, находясь возле грязного тела девушки-маратхи.

Лицензия

Кучер Абу был очень популярен, а его экипаж слыл самым красивым в городе. Он возил только постоянных клиентов. Ежедневно парень зарабатывал на них от десяти до пятнадцати рупий, этого ему вполне хватало на нормальную жизнь. В отличие от других кучеров он не любил алкоголь, но питал слабость к модной одежде.