Встречи с Просветлением: истории из жизни Будды

Введение

Когда я был подростком, к нам в Джерси переехал мой дядя. Он провел большую часть своей жизни в Бирме и рассчитывал там и умереть, но новое националистическое правительство вынудило его уехать. Когда я начал интересоваться восточными религиями, он дал мне одну книгу из своей обширной библиотеки. Это была «Жизнь Будды», собрание историй и учений из Палийского канона, составленное английским буддийским монахом Нанамоли.

Десять лет я почти не открывал этой книги. Затем, через несколько месяцев после того, как я серьезно занялся буддизмом, я отправился в первый одиночный ретрит и решил взять ее с собой. За две недели этого ретрита Будда и мир Древней Индии предстали передо мной так ярко и живо, как никогда прежде. Я получил представление о Будде как о реальном человеческом существе, которое ело и спало, болело и старело, как и мы, и в то же время передавало нечто совершенно необычайное не только посредством своих слов, но и в простых вещах – в том, как оно ходило, ело и смотрело на других людей. В его учениках я распознал те же надежды и страхи, трудности и разочарования, мелочность и великодушие, – те же противоречия, что можно обнаружить в его последователях в наши дни. Я возвращался к «Жизни Будды» снова и снова, поскольку в этой книге я открыл врата к великим сокровищам Палийского канона, благодаря которым я смог начать исследовать многочисленные его тома, доступные в переводах. Прежде эти тома казались мне довольно пугающими и недоступными, но теперь их великая сокровищница открылась мне.

Будда жил в Северной Индии две с половиной тысячи лет назад. Обретя Просветление в возрасте тридцати пяти лет, последующие сорок пять лет своей жизни он провел, странствуя по дорогам и тропам «срединных земель», территории Северной Индии, которая управлялась соперничающими королевствами Магадхи и Косалы. Он учил всех, кто был готов слушать его: королей и нищих, философов и крестьян, домохозяек и куртизанок, убийц и святых. Среди его учеников были все. Истории многочисленных встреч Будды, а также пересказы его учений заучивались наизусть, читались его учениками-монахами на регулярных собраниях и так передавались столетиями. Когда-то существовало огромное количество собраний подобных историй и учений, составленных различными школами развивающейся буддийской традиции. Насколько нам известно, до наших дней дошло лишь одно полное собрание. Оно было записано в Шри-Ланке спустя примерно пятьсот лет после смерти Будды и стало известно как Палийский канон. Это собрание доступно на английском языке в ряде переводов, и подробные сведения о некоторых из них указаны в конце данной книги.

Это собрание историй составлено главным образом из того, что я прочел в этих английских переводах. (В Палийском каноне очень мало говорится о раннем периоде жизни будущего Будды, поэтому для рассказа об этом раннем периоде я также воспользовался гораздо более поздним поэтическим текстом под названием «Лалитавистара»). О Будде существует огромное множество историй, и я выбрал те, которые тронули меня и так или иначе вызвали мою реакцию, будь это слезы, смех или тихие раздумья. Некоторые из этих историй заключают в себе прекрасные в своей глубине учения Будды и обеспечивают очень хорошую основу для изучения и обдумывания. Я также включил в эту книгу истории, в которых нашли отражение различные качества Будды – его мудрость, рассудительность и ясность ума, таинственность, практичность, замечательная сила, мягкий юмор, смелость и бесстрашие, и, что самое главное, его доброта и сострадание.

Я не просто сопоставил разные переводы, а пересказал истории, поскольку даже в лучших переводах устойчивые выражения и буддийские термины устной традиции могут оказаться препятствием для новичка, а мне хотелось, чтобы эти истории были понятны как можно большему числу людей. В то же самое время я пытался не увлекаться своей ролью рассказчика и оставаться как можно ближе к духу и настроению первоисточника. Например, люди в Древней Индии обращались друг к другу, соблюдая изящные формальности, и мне хотелось сохранить некоторые из них вместо того, чтобы заменить неформальными обращениями, более подходящими для современной манеры говорить.

При чтении этих историй нам необходимо помнить, что люди, которые читали и слушали их изначально, жили совсем в другом мире, нежели наш, и думали не так, как мы. Истории о встречах Будды с крестьянами и странствующими святыми довольно естественным образом перемежаются с историями об его встречах с богами (которые были разнообразны), якшами (что иногда переводят как «гоблины» или «феи») и марами (злыми существами). Я просто излагаю истории о встречах Будды с этими странными и потрясающими созданиями так, как они передавались, оставляя место для ваших собственных выводов и интерпретаций.

В конце каждой истории приводится строфа из «Дхаммапады», одного из старейших разделов Палийского канона. Ученые пришли к выводу, что собрание лаконичных и глубоких учений, легшее в основу этого текста, было «приведено» в подобную форму на очень раннем этапе. Следовательно, эти учения очень близко подводят нас к тому, чтобы услышать подлинный голос самого Будды. Я оставил эти строки в том виде, в котором они были переведены, и добавил примечания для того, чтобы уточнить некоторые термины, с которыми читатель, возможно, окажется не знаком.

Эта книга предназначена не для того, чтобы прочитать ее от корки до корки, а для того, чтобы снова и снова погружаться в нее. Я надеюсь, что в этих историях и строфах из «Дхаммапады» для вас будет оживать сам Будда, по мере того, как вы будете в своем воображении путешествовать вместе с ним по пыльным дорогам Древней Индии. Более того, я надеюсь, что эта книга вдохновит многих людей обратиться к самостоятельному исследованию великих сокровищ Палийского канона, и они найдут в нем то же вдохновение и руководство, за которые я так благодарен.

Глава 1. Уход

Давным-давно в Древней Индии у подножий Гималаев обитало жестокое и гордое племя воинов под названием шакья. Они жили в богатстве и процветании, и хотя правители соседних царств смотрели на земли шакьев с завистью, они оставили их в покое: было очевидно, что плата за любую попытку сразиться с ними будет огромной. Избранный царь шакьев носил имя Шуддходана, и весь народ любил его, поскольку он был сильным и справедливым правителем. Его жена, царица Майя, была дочерью правителя соседнего царства. В то время, когда начинается эта история, она ждала скорого появления на свет своего первенца и, по обычаю тех дней, отправилась в царство своего отца, чтобы ребенок мог родиться в доме ее предков, а ее мать и другие женщины ее рода помогали ей в родах. Однако она слишком поздно отправилась в путешествие из Капилавасту, столицы шакьев. Путешествие заняло несколько дней, и во время отдыха в прекрасной роще у нее начались роды. Посреди деревенской глуши, стоя и держась за ветвь дерева, царица Майя произвела на свет мальчика. Гонец вернулся в Капилавасту с радостной вестью о том, что у царя и царицы родился сын и наследник.

С великой радостью Шуддходана отправился навстречу своим жене и сыну, но по дороге его встретил еще один гонец с новостью, которая затуманила его радость. Царица Майя умерла, пробыв рядом со своим сыном лишь семь дней. Маленького царевича привезли в Капилавасту и назвали Сиддхартхой. Его отдали на попечение сестры Майи Паджапати, также жены Шуддходаны, которая сама недавно родила.

Святой мудрец по имени Ашита, услышав о рождении царевича, пришел во дворец, и Шуддходана велел принести ребенка. Долгое время они стояли рядом, не говоря ни слова. Затем старик произнес предсказание. Мальчику уготовано самое благоприятное будущее, и перед ним могут открыться два пути. Он станет или великим царем, властелином мира, или, разочаровавшись во власти и богатстве, откажется от всего и станет выдающимся духовным мастером и учителем всему миру. Ашита не мог сказать, какой из двух путей изберет Сиддхартха, но царь, помнящий о воинском наследии своих предков и гордый им, решил, что это будет путь правителя.

Возмужав, Сиддхартха освоил искусство своего гордого народа. Он научился сражаться верхом на коне и на колеснице, пользоваться мечом, луком и копьем. Он вырос сильным, храбрым и красивым, и все любили его. Он знал, что ему суждено стать правителем своего народа и наслаждаться властью и привилегиями царствования и, как и подобает царю, выполнять свои обязанности.

Помня о предсказании Ашиты, Шуддходана сделал все возможное, чтобы дать Сиддхартхе возможность насладиться сладчайшими удовольствиями мирской жизни. Он жил в прекрасных дворцах, в окружении прудов и благоухающих цветов, изящной музыки, танцовщиц и юных слуг. Когда ему настало время жениться, в жены ему избрали прекрасную царевну по имени Яшодхара, и в свой срок на свет появился сын, которого они назвали Рахулой. Казалось, что жизнь Сиддхартхи полна, и он наслаждается самым лучшим из того, что она может предложить. Однако теперь, когда его жизнь должна была быть полна счастья, странное беспокойство, тревога и неудовлетворение стали посещать царевича. Он попытался отделаться от них, но удовольствия, к которым он привык, показались ему пустыми и жалкими, и, не принося ему счастья, лишь усилили неудовлетворение. Чувствуя, что с царевичем происходит что-то неладное, Шуддходана пытался отвлечь его новыми развлечениями и увеселениями, но все было бесполезно.

Однажды, ощущая беспокойство и тяготясь дворцовой жизнью, Сиддхартха вызвал своего возничего Чанну и приказал ему запрячь лошадей в колесницу. Вдвоем они понеслись по городу, и во время этой скачки Сиддхартха начал ощущать, что его подавленное настроение только усиливается. Внезапно он увидел нечто, что заставило его схватить Чанну за руку и повелеть ему остановиться. Когда колесница застыла на месте, царевич указал на согбенную фигуру, волокущуюся по обочине.

– Посмотри, Чанна, посмотри! Что это? Что это? – требовал он ответа.

– Что, это? – сказал Чанна удивленно и в то же время встревоженно, потому что увидел, как побледнел и задрожал Сиддхартха. – Это всего-навсего старик. Он потерял волосы и зубы. Его кожа покрылась морщинами, тело согнулось и износилось. Года проходят, и именно так и случается. Это просто старик. Что тут странного, мой царевич?

– Стану ли я стариком, Чанна? Станет ли стариком мой сын Рахула? Станет ли подобна ему Яшодхара?

– Все старятся, царевич. Царь ты или нищий, боюсь, ни для кого нет исключения. Мы все состаримся.

Сиддхартха замолчал, потрясенный до глубины души. В первый раз в своей жизни он увидел неизбежность старения и того страдания, которым оно сопровождается, и эта жестокая правда жизни поразила его. Теперь он уже не мог видеть жизнь глазами невинного юноши. Отрезвленный, погруженный в глубокие размышления, он приказал Чанне возвращаться во дворец.

Несколькими днями позже Сиддхартха и Чанна снова отправились в поездку. Они проехали совсем немного, когда Сиддхартха снова крикнул Чанне, чтобы тот остановился. Его глазам преставилось существо, которое лежало на обочине дороги, корчилось в муках и металось от боли, не замечая тех, кто пытался успокоить его.

– Чанна! – закричал Сиддхартха. – Что происходит? Что не так с этим человеком?

– Этот человек болен, царевич. Он страдает от боли. Такое случается. Такова жизнь!

На этот раз в сознании Сиддхартхи отпечатался тот факт, что существуют болезни, которые в любой момент могут украсть у человека здоровье и счастье, и он, как никогда прежде, осознал хрупкость человеческой жизни. И снова он вернулся во дворец потрясенным и глубоко погруженным в размышления о том, что увидел.

Прошло лишь несколько дней, и Сиддхартха снова повелел Чанне готовить колесницу. По дороге они попали на перекресток, где Чанне пришлось остановиться, потому что перед ними прошли четверо мужчин с носилками на плечах. На носилках лежала неподвижная фигура, завернутая в белое полотно, лицо ее было окрашено в белый цвет, а грудь усыпана цветами. Это была похоронная процессия: члены семьи несли тело родственника на площадку для сожжения трупов около реки. На этот раз царевич столкнулся с реальностью смерти. Он как будто впервые осознал ее неизбежность. Мы родились и рано или поздно должны умереть. «Но как человеку обрести смысл в жизни, которая так скоро приходит к старости, всегда уязвима перед болезнями и должна закончиться смертью?» – спрашивал себя царевич. – Как человек может обрести счастье, испытать удовольствие, если жизнь такова?»

По-видимому, этот вопрос полностью завладел Сиддхартхой, поскольку он отдалился даже от самых близких ему людей и мало интересовался едой и другими удовольствиями и занятиями своей обычной жизни. Где-то глубоко внутри себя он ощущал, что должен быть ответ, ключ к этой тайне, и что он должен сделать все, что в его силах, чтобы отыскать его.

Погруженный в беспокойство и размышления, Сиддхартха предпринял еще одну поездку с Чанной. Во время этой поездки на колеснице глазам царевича представился четвертый знак. Он увидел странствующего святого, бредущего по обочине дороги и одетого в лохмотья, с посохом и чашей для подаяния – спокойного, безмятежного и умиротворенного. Странный покой овладел Сиддхартхой, и, глядя на этого бездомного искателя истины, он понял, что должен сделать он сам. Он должен отказаться от богатства, семьи и власти, уйти и тоже стать бездомным странником. Другого выхода не было. Ради себя самого, ради блага тех, кого он любит, ради блага всех живущих он должен полностью, совершенно посвятить себя поискам истины, которая принесет освобождение от старения, болезней и смерти.

Когда Сиддхартха рассказал отцу о своем решении, тот не принял его. Он вспомнил предсказание Ашиты и понял, что его наихудшие страхи воплощаются в реальность. Он попытался призвать царевича к здравомыслию и переубедить его. Он взывал к его чувству долга. Он напоминал царевичу о его власти и обязанностях, обо всем, что, по его мнению, могло заставить сына остаться. В качестве последнего предупреждения он окружил дворец новыми силами охраны. Но Сиддхартха был непреклонен в своем решении.

Поэтому через несколько дней, посреди ночи, Сиддхартха встал и посмотрел на спящую жену и ребенка, боясь даже поцеловать их на прощание, чтобы не разбудить. Они были так прекрасны, так безмятежны. Помня о своем великом решении, он повернулся прочь со щемящим сердцем и прокрался из дворца к тому месту, где верный Чанна ждал его с лошадью. Он сел верхом, и Чанна следовал за ним. Они ехали всю ночь и на рассвете добрались до реки, которая отмечала границу территории шакьев. Здесь они отдохнули, и Сиддхартха приготовился к тому шагу, который он вознамерился предпринять. Он медленно снял с себя все украшения и пышные одеяния и отсек мечом свои длинные волосы. Мимо проходил охотник, одетый подобно странствующему святому, и царевич подозвал его и попросил обменять его шафрановое одеяние на королевские шелка. Охотник не мог поверить в свою удачу. Сделка совершилась быстро, и Сиддхартха завернулся в лохмотья грубой ткани. Он срезал себе грубый посох и подобрал чашу для подаяний – для того, чтобы просить себе пропитание. Тепло попрощавшись с Чанной, он оставил ему письмо для отца. Затем бывший царевич направился к реке и пошел вброд. Непреклонный в своем решении, Сиддхартха устремился к новой жизни, так и не обернувшись ни разу, чтобы взглянуть на свой дом и все, что оставил.

Глава 2. Странник

Так царевич Сиддхартха стал странствующим отшельником Готамой, которого теперь называли просто по имени его семьи. Он привык к роскоши дворцовой жизни, и поначалу жизнь скитальца показалась ему очень сложной. Раньше он всегда ел самую изысканную пищу, яства, приготовленные искусными поварами и поданные на изящной посуде. Теперь он впервые отправился просить милостыню у бедных крестьян, а потом сел под дерево на окраине деревни, чтобы съесть ее. Когда он посмотрел на эту пищу бедняков, перемешанную в его чаше для подаяния, его стошнило и вырвало, но он продолжал попытки, и намерение его было столь твердо, что вскоре он привык к этой простой, тяжелой жизни и смог обратиться умом к своей великой цели.

Готама отправился в путь в поисках истины, но где он собирался ее искать? Вскоре он обнаружил, что не одинок в своих поисках. Он родился во времена великого духовного подъема в Индии, и, подобно ему, многие становились бродячими отшельниками. Они жили за пределами обычных ограничений общества, были бездомны и не имели собственности, но пользовались большим уважением и охотной поддержкой и богатых, и бедных. Ему пришло в голову, что кто-нибудь среди них уже нашел то, что он ищет. Он решил отправиться на поиски величайших учителей своих дней.

Прежде всего, он отправился к учителю по имени Алара Калама, который учил как величайшей истине осознанию состояния, которое он называл «невещественностью». Готама стал его учеником и следовал его наставлениям в однонаправленности ума и преданности. Вскоре он сам постиг этот состояние «невещественности». Пребывая в состоянии глубокой медитации, он ощутил великое блаженство и покой, но когда он вернулся в обычное состояние сознания, он, к своему разочарованию и ужасу, обнаружил, что великие вопросы старения, болезней и смерти все еще стоят перед ним. Он попросил Алару Каламу дать ему новое учение, но старому мудрецу больше нечему было его учить. Понимая, что в лице Готамы он обрел выдающегося ученика, Алара Калама предложил ему разделить с ним руководство всеми своими учениками и славу одного из величайших духовных учителей того времени. Однако Готама, несмотря на огромное уважение и благодарность к своему первому учителю, не мог удовлетвориться никакой иной целью, кроме той, что впервые позвала его в путь, – преодоления старения, болезней и смерти, – поэтому он попрощался и отправился дальше.

Оставался только один учитель, слава которого могла сравниться со славой Алары Каламы. Его звали Уддака Рамапутта, и он учил, что высочайшее осознание можно обрести в состоянии, которое он называл «ни восприятие, ни не-восприятие». Готама отыскал его и попросил научить ему всему, что тот знал. И снова Готама, обладавший великой устремленностью и усердием, вскоре достиг этой цели, но и это не удовлетворило его. Погрузившись в прекрасные и возвышенные состояния ума, он мог забыть о старении, болезнях и смерти, но как только он выходил из медитации, главный вопрос о том, как обрести смысл в этой жизни, вставал перед ним с новой силой. Как и Алара Калама, Уддака Рамапутта распознал в нем редкие духовные качества и предложил передать Готаме руководство своими учениками. И снова, ощущая, что это будет тупиком, Готама отказался и отправился дальше.

Еще и года не прошло с тех пор, как он покинул дом, а Готама уже успел обучиться у величайших наставников своего времен и понял, что им чего-то не хватает. Ему больше не у кого было учиться. Что ему делать теперь?

Среди его собратьев-странников было много тех, кто следовал пути аскетизма. Они верили, что, если человек полностью задушит в себе все чувственные желания, подчинит тело и в то же время будет полностью контролировать ум, рано или поздно возвышенные состояния сознания будут приходить сами собой, и человек обретет разгадку тайны жизни. В их методы входили многие способы изощренной аскезы. Готама решил последовать этому пути и вступил на него с непоколебимой решительностью. Он оправился на поиски самых пустынных и ужасающих мест, среди которых были и те, которые населяли призраки и дикие звери, и когда подступали ужас и страх, он был тверд и не поддавался им. Чем бы он ни занимался, когда на него нападал страх, он продолжал делать это до тех пор, пока страх не утихал: если он сидел, он оставался сидеть, если он шел, он шел дальше, если он лежал, он продолжал лежать. Так он постепенно преодолел страх и ужас.

Он упражнялся в практиках контроля дыхания, которые приводили его к ощущениям, что в его голове как будто бы проносится дикий ветер, кто-то рассекает ее мечом или стискивает грубой полосой кожи. По временам ему казалось, что мясник вспарывает уму живот или его поджаривают на горящих угольях. Однако он упорно продолжал упражнения, и, хотя его постигло умственное и физическое истощение, он ни разу не позволил возникающим болезненным ощущениям завладеть его умом. Он ел все меньше и меньше и стал худым и изнуренным. Его конечности выглядели, как стебли бамбука, спина – как «верблюжье копыто». Ребра торчали, как стропила разрушенной хижины, а глаза глубоко запали в глазницы, и заглянуть в них было все равно, что заглянуть в глубокий колодец и увидеть блеск воды на дне. Прикасаясь к животу, он мог почувствовать позвоночник, а когда он потирал кожу, волосы, отмершие у корней, выпадали.

Около пяти лет Готама следовал этому пути аскетизма с твердой решимостью, которая внушала благоговение и восхищение всем, кто встречался ему на пути. Его слава росла по мере того, как он продвигался дальше, чем хватало смелости или силы ума любому другому аскету. Пять ближайших учеников повсюду следовали за ним, ожидая его окончательного прорыва.

Но однажды, купаясь в реке, Готама упал и понял, что он ослабел настолько, что едва может подняться. Он едва не утонул, и это заставило его понять, что если он продолжит изнурять себя дальше, он скоро умрет, так и не приблизившись к своей цели. Он зашел в тупик. Осознав это, он отверг путь сурового аскетизма, принял простую питательную пищу и ощутил, что силы возвращаются к нему. Увидев, что он ест эту пищу, пятеро его последователей покинули его в отвращении, убежденные в том, что он предал их, вернувшись в жизни в роскоши, а Готама невозмутимо предался глубоким размышлениям о том, что ему делать дальше.

Вдруг ему на ум пришло детское воспоминание. Он вспомнил, как однажды весной, сидя в тени дерева розового яблока, наблюдал, как отец работает в поле, по традиции вспахивая первую борозду, и ощутил внезапный покой, блаженство и счастье. Они захлестнули его, и он провел, поглощенный ими, много часов. В этом переживании он почувствовал новый путь.

Глава 3. Просветление

Суровости аскетизма предыдущих пяти лет были отвергнуты. Принимая в качестве подаяния простую, но питательную еду, Готама медленно восстанавливал силы и здоровье, и в своем путешествии он набрел на прохладную и приятную рощу деревьев неподалеку от реки Неранджара. Она находилась довольно далеко от полей или деревень, и он мог не опасаться, что будет потревожен, однако достаточно близко от селения, чтобы иметь возможность ежедневно просить милостыню и поддерживать свою жизнь. Он решил остаться здесь и исследовать новые перспективы, открывшиеся перед ним воспоминанием о его мальчишеском ощущении блаженства под деревом розового яблока. Набирала силу летняя жара, когда он предался медитации. Новые глубины ума и существования стали открываться ему. Наконец, в прекрасную ночь полнолуния, ощущая, что его время настало, Готама устроился под раскидистым деревом фикуса на охапке травы куша, данной ему пастухом. Он поклялся, что, даже если его плоть ослабеет и кровь иссохнет, он не поднимется с этого места, пока не достигнет своей цели. Он погрузился в еще более глубокую, ясную, безмятежную медитацию, не позволяя себе загрязняться приятными и радостными ощущениями, которые захлестывали его, не позволяя им обретать власть над его умом.

Он увидел, как разворачиваются перед ним его бесконечные прошлые жизни, одна за другой. Он увидел, как возникают и разрушаются вселенные. Он увидел, как рождаются живые существа и как они уходят согласно своим поступкам: благие и искусные поступки ведут к счастливому перерождению, а дурные и неискусные – к болезненному перерождению. Он заглянул в самую сердцевину существования и понял, как страдание возникает из страстного желания и неведения и как, укоренившись умом в страстных желаниях, ненависти и заблуждениях, существа снова и снова попадают в бесконечный круг рождения, болезней, старения и смерти. Увидев и постигнув все это, он, наконец, освободил свое сердце. В недрах его существа совершился глубокий переворот. Он стал Буддой, Просветленным, тем, кто знает.

Несколько недель только что пробудившийся Будда почти не покидал рощи. Он сидел и погружался в безмерные чудеса своего нового видения и понимания. Затем, постепенно, он начал обращать свой ум к миру и к тому, что он должен поделиться с другими покоем и мудростью, которые он обнаружил. Он подумал: «Истина, которую я обнаружил, так тонка и так глубока. Она находится далеко за пределами всего, что можно выразить словами. Если я попытаюсь передать ее другим, они лишь неверно поймут меня. Это, несомненно, принесет страдания и им, и мне». Эта мысль Будды стала немедленно известна всем богам на всех небесах. Они следили за его продвижением с глубоким удовлетворением и испытали огромную радость, когда он, наконец, достиг своей цели. Но, когда они увидели, что он колеблется, они исполнились беспокойства и опасений.