Ничего здесь да! Сказка путешествий

Технический соавтор – Саид Абишев

О фотографиях и Праге

До поездки в Прагу я не воспринимал всерьез свои фотографии – я делал фото, раз уж у меня есть профессиональный фотоаппарат, который, к слову, я приобрел, чтобы снимать качественное видео.

Но в именно Праге у меня стали получаться кадры, которые стали нравиться и мне самому, и за которые я стал слышать приятные слова от других людей, в том числе – от профессионалов. В Москве такого не происходило, я мог выйти в город утром и вернуться к вечеру лишь парой каких-то ситуативных фиксаций моментов.

Нам неинтересно повседневное. Иностранцы под наш снисходительный хохот с удовольствием увозят из России матрешки и шапки-ушанки. Парижане и лондонцы также потешаются, видя тонны вывозимых сувениров с изображениями Эйфелевой башни и Тауэра.

Когда я показывал пражанам этот кадр, постоянно слышал:

– Ух-ты, это в Париже?

Нет, ребята, это в Праге.

Я приехал в Прагу после нескольких подряд тяжелых проектов, основательно измотанный ими. Прожив в Москве на тот момент 15 лет, я перестал удивляться ей, видеть неожиданное. К этому приложился профессиональный кризис – видео перестало интересовать, каждый новый проект, которого я раньше ждал с нетерпением, превращался в муторное, вязкое преодоление себя.

Фотоаппарат, который, можно сказать, увязался за мной в дорогу, в Праге неожиданно оказался моей своеобразной терапией: нажимая на кнопку я каждый раз испытывал тот самый микродзен, и каждый день на глаза попадалась либо интересная ситуация, либо занятный персонаж – который самим чехам за повседневностью незаметен, непривлекателен. Для меня он становился героем, ядром моего микродзена. Мактуб щедро сыпал карамелек на моем пути, а Ужупис вовремя обращал мое внимание на них.

Я стал получать колоссальное удовольствие от удачного кадра.

Женско-мужское.

Фотографии постепенно стали привлекать внимание друзей и незнакомых мне людей, давали повод для историй, а иногда становились визуальным эпиграфом или иллюстрацией к текстам, которые я стал писать – так проявились черты моего нового будущего – в котором прежняя профессия перестала быть основной, уступив место и время рассказам и фотографиям.

Зеленый загадывает желание.

Постепенно мои микродзены превратились в один большой настоящий дзен, который помог мне выйти из всех моих кризисов, у меня появились два важных нетерпения – утреннее, которое звало меня побыстрее выйти из дома, и вечернее – побыстрее увидеть отснятые за день фотографии на экране компьютера, уединиться с ними, погрузиться в работу – чтобы получить от них впечатление того момента, когда палец нажал кнопку затвора.

Сейчас я, конечно же, понимаю – во всем этом активно участвовали Мактуб и Ужупис, приводя меня последовательно – к трамваю, в который незадолго до этого сел Владимир Ханзл, к Genius, к собаке с веткой.

Ах, да, я еще не показал собаку с веткой.

Я шел по пражской улице, увидел ветку и сделал кадр, удивляясь вкусу и чувству композиции неизвестного автора пражского стритарта.

Краем глаза заметил бегущую собаку – и сделал еще один кадр:

Не откажите себе в удовольствии отметить чувство прекрасного собаки – она вовремя впрыгнула в кадр и оказалась точно в отведенном для нее месте, создав собой безупречную композицию. Хвост составил отличную рифму к ветке; ветка, получив такую рифму – и движение от хвоста – заколыхалась на ветру, собака внесла дополнительную динамику в кадр, он перестал быть неподвижным изображением, в нем появилась жизнь, жаркое дыхание мокрого носа, порыв упругих мышц, звук коготков.

О пражских собаках стоит написать больше.

Я толком здесь собачьего лая и не слышал – пара мелких бестолочей не в счет.

Все взрослые собаки полны великой чешской грустью. Посмотрите на вот этого – запросто напишет пару глав к Швейку, глазом не моргнет. Но не напишет.

Потому что наполнен великой чешской созерцательностью.

Здесь все размеренно. Быстрые здесь только трамваи и официанты.

Так что он все напишет – но в следующей жизни.

Каждая чешская собака обязательно в следующей жизни будет – Чапеком, Кафкой, Фрейдом – обязательно.

А сейчас он стоит и терпеливо ждет своего хозяина.

Который неспешно чего-то там выбирает в магазине – с великой чешской основательностью.

Вот еще один пес – сидит ровно у порога кухни кафе. Ни на полкоготка за порог. Он полон великого чешского ожидания.

Вот две подружки обсуждают свое неспешное чешское бытие:

Чешский язык придумывали явно для оборонного значения. Шпионы из стран с латинским алфавитом угадывали все буквы, но не могли прочесть слово, добавок половина букв заминированы гачеками, чарками и кроужеками.

Шпионы же из кириллических стран были дезориентированы смыслами знакомых, вроде, слов. Наш вполне понятный позор – Pozor! – здесь означает «внимание», ovoci – здесь фрукты, а слово «привет» – Ahoi! – удивительно похоже на наше «до свидания» в самой категоричной и бескомпромиссной его форме. И только pivo здесь тоже пиво, оно и понятно – надо же где-то находить общий язык.

Кафе и ресторации тут на каждому углу по пять штук не считая тех десяти, которые ждут вас в засаде за углом – чтобы захватить вас, когда вы обессиленные, полные на убой трапезой, пытаетесь, наконец-то, оторваться от еды – захватить вас в новый кулинарный плен. Все они похожи на слегка прибранные питерские коммуналки, с соответствующей домашней атмосферой и невероятно, опять же – по-домашнему – вкусной кухней.

Улицы неспешны, машины дрессированы даже больше собак, собаки вызывают желание поговорить с ними о Канте, трамваи вызывают желание остаться в них жить, особенно новые. А самые новые, видимо, после незначительной доработки можно отправлять на Луну и Марс. Надо просто посильнее проконопатить окна и двери.

Трамваи тут прекрасны, ездят часто и быстро – по-моему, это единственное быстрое, чего я тут обнаружил. Все остальное – неспешно, и, где-то, даже печально. Печальны облака, по-питерски серые стены, и даже внутри быстрого трамвая на плакате с маршрутом есть остановка «Крематорий».

Еду утром в трамвае и мысли мои тоже были печальны: новый язык-ребус, погода сыра, и вообще, чего, зачем и куда меня опять понесло. Обычные такие мысли мигранта.

Вдруг на соседних – через проход от меня – местах возникает пара малоприятных типов, говорящих на русском языке, но с заметным нероссийским говором. В основном говорил явный полууголовник-неудачник – говорил много, громко, не по делу, постоянно сокрушаясь о какой-то своей ошибке, из-за которой у него явно какие-то неприятности.

В какой-то момент погружаюсь в самоанализ – пытаясь понять, почему именно мне этот тип не нравится, и пытаясь найти гипотетическую точку соприкосновения, если бы вдруг пришлось с ним общаться. Зависнув над ситуацией, вспоминая все рекомендации друзей-психологов пришел к выводу, что никакого общения не получится – у меня с ним ничего общего.

Задумавшись я отвлекся от их беседы, но именно в этот момент слышу, от него:

– Ты же видишь, я же думаю, мне (далее с нажимом!) ПСИХОЛОГИЮ человека ПОНЯТЬ интересно!…

Оппа…

Коллега…

Не успел я обдумать новую подробность пражского бытия, как эти ребята вышли в среднюю дверь и, обходя трамвай, рассекли очередь, заходившую в первую.

– Не, ну это нормально?! – вдруг завопила на чистом русском девушка, впрыгивая в салон, и вытаращившись на свою подругу. – Он меня за задницу ущипнул!..

А вчера вечером в магазине продавец-вьетнамец (в основном тут продавцы – вьетнамцы) на чистом английском объяснял мне, где у них тут в отделе чай.

В чешском языке кто-то украл все гласные. Вот, например «четверг» – чтвртек!

Обязательно купите себе в Праге zmrzlinu, если не сломали глаза об это слово.

Эди – мой сосед – вернулся с новогоднего пати, куда он уезжал на сутки. Под глазом – заметная царапина.

– Kamaradka? – спрашиваю, имея в виду намеки Эди на то, что он собирался встретить НГ в компании с новой девушкой.