«Страсти по Борхесу» и другие истории. Современная проза

– Только между нами, Джулия, – Роман протянул мне руку. – А теперь иди спать, я освобождаю тебя от наказания.

«Прощай, прощай, а разойтись нет мочи!» – я вернулась в палату счастливая. «Я очень ценю доверие и не подведу тебя, Рома! – шептала, засыпая. – Dream sweet dreams for me, dream sweet dreams for you».

3

А утром Людмила устроила нам мелкую пакость. Не сама, конечно, а через подлую Тыковку, которой места по понятной причине в палатах не досталось, и она заселилась в вожатской в качестве «адъютанта её превосходительства»; вела себя так, словно она командир отряда, хотя никто её на эту должность не выдвигал.

– Хрулёва, назначьте на сегодня дежурных, – донёсся из-за дверей недовольный голос, едва прозвучал подъём.

Сомнений не было: первое и самое ответственное дежурство выпадало на нашу троицу. Дежурство заключалось в том, что, пока все идут на зарядку, нам предстоит вымыть полы на своей половине корпуса. После того как зарядка закончится, нужно поспешать на завтрак, а потом спешно домывать веранду. Но нам никак не удавалось успеть: все мешались, ходили взад и вперёд за вещами, и мы решили, что сначала домоем всё, как положено, а потом уже со спокойной душой пойдём завтракать.

Старательно исполнив обязанности, вбежали в столовую. Все в новеньких отглаженных шортиках, пилотках и оранжевых лагерных галстуках. Радостные и довольные, в самых лучших ожиданиях. Не зря же говорят: «Голод – лучший повар», – с каким наслаждением вдыхали мы ароматы простенького лагерного омлета и какао! Однако повариха на раздаче оказалась не в настроении и решила свредничать. «Опоздали, значит, ничего получите, привыкайте к порядку!» – таков был смысл её неожиданной брани. Что и говорить, подобного поворота событий мы никак не ожидали и в недоумении уставились на нашу вожатую, которая была здесь же, но она сделала вид, что ничего не заметила, отвернулась и даже не попыталась заступиться за нас.

Мы вернулись в палату понурые и несчастные. Честно сказать, слёзы на глаза наворачивались, так обидно было. И тут, смотрю, девчонки из палаты, ничего не говоря, стали скидываться: у кого был зелёный лук, у кого – карамель, у кого-то кусочек хлеба завалялся, и всё то богатство было предложено нам. Подумать только, никогда я не ела ничего вкуснее зелёного лука с карамелью! с благодарностью я смотрела на девчонок из нашей палаты. Вот Ася, пигалица с короткой стрижкой типа «я у мамы дурочка», которая раздражала меня тем, что никогда не расставалась с наушниками, слушала отстойную музыку, при этом каждые полтора часа звонила матери и громко, чтобы все слышали, докладывала, что с ней происходит, не забывая повторять, как хорошо ей в лагере. И сразу же по приезде портрет мамы на тумбочку поставила. (Я посмотрела как-то внимательно, не взрослая женщина, а девушка невзрачная на фото, и улыбка неестественная, натянутая – так бывает, когда фотограф просит улыбнуться.) А при всём при том не скажешь, что Ася маменькина дочка. Конечно, она доставляет определённые неудобства, зато сколько в ней скрытых достоинств! Или вот взять Алсушку – совсем неприметная девчонка, переживает, что у неё волосы редкие, и завидует мне. А если разобраться, то совсем и не редкие, просто тонкие очень. Веснушек, конечно, у неё могло бы быть и поменьше, но я читала, что некоторые парни от этих, на первый взгляд уродливых рыжих крапинок прям с ума сходят. Так что, как говорится, всё относительно. Я жевала карамель с зелёным луком и понимала, что теперь мы связаны одной цепью, никогда я не предам новых подруг, а если кто попытается их обидеть, то, как волчица, перегрызу обидчику глотку.

«Для начала Людмилу будем игнорировать – не замечать её и не слышать», – предложила я план мести. А насчёт Ромы договорились так: если он попытается проявить строгость – будем слушаться и притворяться, что безумно боимся его.

Наш план был донесён до мальчишеской палаты и утверждён на высшем уровне самим Йоршиком, которого я вчера так нелепо короновала на царство. Светило в окно утреннее солнышко, и настроение поднималось.

* * *

– Адель, что такое любовь? – задала я Лизкин вопрос подруге. Она ответила не задумываясь и совершенно по-философски: «Любовь – это игра, исход которой либо осчастливит, либо навсегда оставит боль в сердце». И где только набралась такого?

– Любви нет, – вмешалась Эдита. – Её придумали себялюбивые ничтожества, чтобы можно было пострадать и пожалеть себя напоказ.

– Ага, – неожиданно подтвердила Ася, снимая наушники (ох и хитрая бестия, а делает вид, что, кроме попсы, её ничего не волнует), и добавила лукаво: – Потом этих подонков стали называть поэтами и писателями.

– А я бы влюбилась, только не знаю как. И, если честно, то не в кого. Разве что в Романа Анатольича, – расхохоталась Алсу, и веснушки её засветились, разбежались тонкими лучиками. – Давайте попробуем!

– Романа не трогать! – встрепенулась я, и Алсу понимающе возвела руки к небу, вернее – к потолку.

Я посмотрела на неё и помотала головой. «Нет, – сказала я не вслух, а только глазами. – Твои подозрения ошибочны, ничего нет». «Не будем спорить, правда все равно откроется», – её губы также остались неподвижны, но в красноречивом взгляде отразились коварные мысли.

– Что ж, тогда давайте поиграем в любовь, – предложила Адель (она выдумщица и заводила не хуже меня). – Пусть у нас каждый день будет Днём святого Валентина.

Мы с радостью согласились, не предполагая, к каким последствиям может привести неразумный порыв, и с этого момента начали бурно осыпать знакомых валентинками. Наша игра оказалась заразной, быстро вышла за пределы отряда, и вскоре обмен валентинками превратился в повальную эпидемию. Только и разговоров было, кто кому когда и где что подарил. Зараза распространилась и на персонал. Как мало, оказывается, нужно людям для счастья. Подумать только, старший вожатый Жора с восторгом рассказывал, как за один день получил пятнадцать валентинок, раскладывал их на столе и хвастался перед друзьями-товарищами незамысловатыми сокровищами. Людмилу мы не любили, но и она каждый день получала причудливые валентинки. Эти валентинки были потрясающе красивы, у меня не хватило бы ни ума, ни фантазии их так разукрасить. Конечно, подозрение в первую очередь пало на подхалимку Тыковку, но трём «А» – Адель, Алсу и Асе – удалось подсмотреть тыквенное производство, и стало понятно, что уровень её художественных возможностей не позволял изготовлять шедевры, которые получала вожатая.

Тем не менее, всё было прекрасно, пока не случилось нечто, повергшее меня в смятение. Однажды ночью я проснулась от плача. Оказалось, что Адель, чья кровать находилась рядом, тихо рыдала в подушку. Испуганная, я дотронулась до её плеча и спросила:

– Кто тебя обидел?

Она приподняла голову, заревела ещё громче, а потом сквозь всхлипы пожаловалась:

– Прикинь, кажется, я доигралась. Я люблю его!

– Кого? – удивилась я, искренне недоумевая, поскольку всегда была рядом с Адель и никаких признаков влюблённости не наблюдала.

– Помнишь, вчера прикалывались над парнем из четвёртого отряда в синей футболке?

«Факин шит!» – выругалась я про себя и спросила:

– Тот придурковатый лох с выпученными глазами?

– Угу. Видно, моя судьба – влюбляться в одних лохов, – и она снова уткнулась в подушку.

М-да, действительно, любовь – это игра, которая никогда не надоест. Sweeter than honey and bitter as gall, Cupid he rules us all.

* * *

Всю ночь я ломала голову, как помочь моей несчастной подруге, но заснула, так и не придумав ничего путного.

Утром после зарядки, как всегда, построение – перед тем как попарно отправиться в столовую. Строем, разумеется.

– Нале-во! – командует Людмила уверенным, хорошо поставленным голосом.

Который день уже мы игнорируем приказы: пол-отряда неохотно поворачивается – кто направо, кто налево, – другая половина будто не слышит: одни шнурки на кроссовках завязывают, другие о чём-то оживлённо беседуют. Вожатая краснеет; кажется, вот-вот взорвётся; она понимает, что это саботаж, но не хочет признавать очевидного и выглядит весьма обескураженно. Старший пионервожатый, глядя на всё это безобразие, прикалывается над Людмилой – похоже, красавец и весельчак Жора – наш союзник. Но тут из корпуса появляется Рома, идёт мимо нас быстрыми шагами, глаза под ноги, и, тихо так чертыхаясь, недовольно бубнит: «Ну чё встали? Повернулись и пошли!» – и дальше себе чешет не оборачиваясь. Уговор помогать Роме срабатывает мгновенно, делаем вид, что жутко боимся его начальственного гнева, и дружной колонной маршируем следом:

Все в «Берёзке» знают нас,

Лучше всех отряд «Техас»!

Не вижу, но чувствую, как Рома смущается и краснеет. Ничего, пусть привыкает к популярности. То ли её будет!

Наш отряд идёт вслед за четвёртым, и я наконец замечаю объект поклонения Адельки.

– Как зовут этого красавца? – спрашиваю.

– Кажется, Артур, – отвечает Адель.

«Кажется, – повторяю удивлённо и ворчу про себя: – Действительно любовь, даже имя не уточнила».

– Пирожков, что ли?

– Не думаю.

– Неужели король Артур? – пытается сыронизировать Эдита.

– Ладно, для начала давай попробуем привлечь его внимание, – предлагаю я и, как идиотка, иначе не скажешь, начинаю во весь голос орать камедиклабовскую песню: – Артур Пирожко-ов наставит мужу рожко-ов!

Все оглядываются на сбрендившую девчонку – все, кроме самого Артура. Мне уже неудобно как-то, но, раз ввязалась, надо продолжать, успех должен быть где-то рядом.

– Артур Пирожко-ов! – воплю я, безбожно разрывая связки.

– Больная, что ли? – спрашивает, не выдержав, Гусь и крутит пальцем у виска, намекая на моё слабоумие.

– Нет, уже лечусь, – успеваю ответить и снова: – Артур Пирожко-ов…

Однако мои героические потуги остаются безуспешными, но зато как весело мы доходим до столовой!