О королях. Диалог мэтров современной антропологии о природе монархической власти
Суровые наказания за неуважение к обитателям леса проистекали от отдельных бессмертных существ из Верхнего и Нижнего миров – Танко, мужского божества грома, и Первозмеи – женщины, обитающей в первобытном подземном море, которая несет главнейшую ответственность за поддержание подобных правил. Среди самих чевонгов никогда не было людей, подобных Танко и Первозмее,– ни один из людей не был наделен силой, подобной их силе, что бы ни утверждало расхожее мнение о том, что божественное является зеркальным отражением общества. Танко обитает на небе, откуда раздается гром, который он обрушивает на нарушителей табу, и этот гром, согласно меткому утверждению, является звуком его смеха над человеческими невзгодами. Известно также, что его громы и молнии карают за инцест, вызывая сильную боль в суставах, а если нарушитель этого табу упорствует в своих действиях, то его настигает смерть. Во время своих частых посещений земли он предается противоположному сексуальному поведению – связям с отдаленными, а не близкими родственницами,– а последствия этого являются благими, а не фатальными: без сексуальных подвигов Танко не было бы народа чевонгов. Он спускается с небес, чтобы вступить в половую связь с любыми женщинами – человеческими и животными,– что и делает их плодовитыми. Менструальная кровь символизирует рождение детей, которых он зачал, детей, невидимых и неведомых своим матерям, поскольку они поднимаются на небеса, чтобы жить со своим отцом. При этом семя мужчин из рода человеческого неспособно произвести на свет детей до тех пор, пока Танко не совокупится с их женщинами, то есть пока у них не начнется менструация,– эмпирически из этого следует, что бог действительно выступал условием возможности человеческого воспроизводства.
Первозмея иногда отождествляется с небесной супругой Танко – культурной героиней, которая передала чевонгам огонь, табак и ночь,– однако в своей более привычной форме огромной змеи, обитающей в хтонических водах, она особенно известна своими злонамеренными действиями. Снося деревья и жилища, ее дыхание создает разрушительные ветры, которые наказывают людей, нарушающих наказ о том, как следует обращаться с животными. Кроме того, когда Первозмея находится в подземном море, можно вызвать ее движение, приводящее к подъему воды, в которой тонут нарушители табу, после чего она поглощает их тела и души [27]. Однако это не значит, что Первозмея была единственным пожирателем людей в мириаде постоянно пребывающих среди них и свободно перемещающихся сверхчеловеческих существ, с которыми сталкиваются чевонги – чаще себе во вред, нежели на благо. Здесь едва ли стоит приводить их громадный перечень, составленный Хауэлл (Howell 1989),– достаточно лишь указать их диапазон: феминные фамильяры [28], обручающиеся с людьми, для которых они служат духовными наставниками,– различные виды привидений, особенно опасных для маленьких детей, и существа, чье благоволение приносит плоды в сезон урожая,– и двадцать семь подтипов вредоносных существ, когда-то бывших людьми. О последних чевонги говорят: «Они хотят нас съесть» (ibid: 105). Если граница между космосом и социусом [29] действительно отсутствует, то перед нами не вполне то, что кое-кто назвал бы «простым обществом», не говоря уже об обществе эгалитарном.
Поспешу ответить на очевидное возражение, что в могущественных божествах чевонгов отражена долгая история их отношений с прибрежными малайскими государствами. Дело в том, что в общем схожие космологии преимущественно встречаются и среди в целом аналогичных обществ, но обитающих вдали от подобных влияний. Для начала обратимся к примеру центральных инуитов [30], а затем – к жителям горной части Новой Гвинеи, австралийским аборигенам, коренным жителям Амазонии и другим «эгалитарным» народам, также подвластным метаперсонам, которые обладают значительным численным превосходством над ними.
Об инуитах в целом утверждается, что человек у них «никогда не должен ставить себя выше других или демонстрировать хоть малейшие амбиции контролировать других людей» (Oosten 1976: 16), а о нетсиликах из центральной части Арктической Канады, в частности, говорится, что у них «не было никаких родословных или кланов, никаких институтов вождества или формальной государственности» (Balikci 1970: xv). С другой стороны, вот что писал о тех же нетсиликах Кнуд Расмуссен (Rasmussen 1931: 224):
Силы, которые правят землей, и всеми животными, и жизнью рода человеческого,– это великие духи, обитающие в море, на суше, в космосе и в Небесной Стране. Разновидностей духов – великое множество, но действительно великих и действительно независимых – только трое, их имена – Нулиаджук, Нарссук и Таткек. Эта троица считается непосредственно действующими духами, и самый могущественный из них – это Нулиаджук, мать животных и повелительница моря и земли. Испокон веков она заставляет род человеческий ощущать свою бдительную и беспощадную заботу о том, чтобы всем душам – как животных, так и людей,– оказывалось уважение, которого требуют древние правила жизни.
Упомянутые три «великих духа» были широко известны под разными именами на пространстве от Восточной Гренландии до арктической части Сибири (Нулиаджук, или Седна, правила на море и на земле, Таткек (Лунный человек) – в небесах, Нарссук, или Сила (Sila),– в воздухе, где он управлял погодными явлениями) – и это прибавляет уверенности, что упомянутые духи действительно древние и исконные для этих земель. Хотя поклонялись всем троим, значимость каждого духа из этой троицы различалась от региона к региону: Лунный человек обычно почитался как главный дух в районе Берингова пролива, Сила – в Гренландии, тогда как Седна, на что указывал Франц Боас, была «верховным божеством центральных эскимосов», имеющим «высшую власть над судьбами человечества» (1901: 119) [31].
В центре нашего внимания будут находиться центральные инуиты, и в особенности Седна – эта «неумолимая богиня судьбы у эскимосов», как охарактеризовал ее Кнуд Расмуссен (Rasmussen 1930: 123). Распоряжаясь источниками животной пищи, света, тепла и одежды, без которых существование инуитов было бы невозможным, Седна играла «заведомо самую важную роль в повседневной жизни» (ibid.: 62). По сути, она стояла выше Силы и Луны, которые часто выступали в качестве ее наместников, «наблюдающих за повиновением ее воле» (ibid.: 63). Соответственно, в своей этнографии иглуликов Расмуссен описывает божественный пантеон антропоморфной силы, управляющей человеческим обществом, которому была неведома институциональная власть. Поэтому при любом нарушении установленных Седной правил или табу, связанных с охотой,
в дело вмешивается сам морской дух. Лунный дух помогает ей следить за тем, чтобы правила жизни соблюдались каждодневно, и спешит на землю, чтобы совершить наказание при первом же случае пренебрежения этими правилами. Лунный и морской духи задействуют Силу для исполнения любых наказаний, каким-либо образом связанных с погодой» (Rasmussen 1930: 63; cр. р. 78).
Не утихают научные споры о том, можно ли считать такие сущности, как Седна, «богами». Слишком уж часто какой-нибудь многообещающий кандидат в боги отвергается исследователями из-за неполного соответствия нашим собственным представлениям о Божестве – в результате имеем, как заметил Даниель Меркур (Merkur 1991: 37–48), акт религиозной нетерпимости с примесью иудео-христианской догмы о том, что существует только один Истинный Бог. Но «почему бы не назвать их богами?» – ведь так уж вышло, что Хокарт поставил именно этот вопрос применительно к некоему «нематериальному существу, которое властвует над различными видами животных» – близкому аналогу Седны среди народа виннебаго (Hocart (1936} 1970: 149; ср.: Radin 1914). Однако Седна, Сила и Луна выступали не просто тотемными существами – они еще и обладали божественными атрибутами бессмертия и универсальности. Вся эта троица первоначально была людьми, достигшими своего высокого положения, порвав с земными родственными связями, что позволило им отделиться от людей вообще и возвыситься над ними. В различных версиях своего происхождения Седна изображается как сирота, подвергнутая жертвенным увечьям своим отцом и/или как виновная в его смерти. Божественная стезя Лунного человека включала матереубийство и инцест с его сестрой. А Сила покинул землю, когда его родители-великаны были убиты людьми. Люк де Еш (de Heusch 1962) определял многое из перечисленного как «деяние» в устных традициях о короле-чужеземце – а именно как те преступления основателя династии против существующего в народе порядка родства, благодаря которым он тут же преодолевает этот порядок и обретает одиночество, необходимое для правления обществом в целом, свободное от какой-либо узкогрупповой принадлежности (см. главы 3 и 4). А что касается монархической власти, то следует добавить вот что: будучи силами, правящими землей, морем, воздухом и небом, все божества инуитов, порывая с порядком родства, тем самым становятся повелителями территории. Преодолевая родство, они обретают своего рода территориальный суверенитет. Этот переход «от родства к территории» был свершившимся фактом задолго до того, как произошла его реорганизация в классическую формулу образования государства. Это означает не только то, что у инуитов присутствует дискурсивный или духовный прообраз монархической власти и государства. Более того, поскольку у инуитов, как и у чевонгов, «человеческий социальный мир неотъемлемо выступает частью более масштабного мира, где границы между обществом и космосом отсутствуют», эта всеохватная космическая полития вписана в практику.
Подобно чевонгам, инуитов можно было бы принять за модель (так называемого) «простого общества», если бы они фактически и практически не были интегрированы в (так называемое) «сложное общество» космических масштабов. На территориях богов обитала многочисленная популяция сверхчеловеческих субъектов – как сверхъестественных существ анимистического типа, пребывавших в тех или иных местах, предметах и животных, так и бестелесных свободных духов наподобие призраков или демонов. «Вслед за Седной наиболее примечательными существами выступают невидимые повелители любого предмета. У всего есть свой инуа (владелец)»,– писал Боас (Boas (1888) 1961: 591) [32]. По всей Арктике, от Гренландии до Сибири, люди знают об этих инуа (множ. число инуат) – данное понятие означает «субъекта» (person of) того предмета (имени существительного), который ей предшествует,– и борются с ними. Либо же инуа имеет значение «его [данного предмета] человек», как Владимир Богораз переводит родственное чукотское слово, и эта формулировка ясно подразумевает, что «человекоподобный дух увязывается вместе с вещью» (Bogoras 1904–1909: 27–29 / Богораз 1939: 3) [33]. (Мог ли Платон вообразить себе ответ на свою знаменитую аллегорию теней на стене пещеры с точки зрения чукчей? «Даже тени от стен,– говорят они,– составляют целые племена, они живут в шатрах и выходят на охотничий промысел» [ibid: 28 / там же: 5}.) Обратим внимание на повторяющееся утверждение о господстве над вещью ее человека – «всё имеет своего владельца». Точно так же, как пребывающие в различных предметах хозяева собственных владений, сами боги выступали высшими инуат, наделенными чем-то вроде прав собственности на свои территории и присутствующих там различных лиц. Как поясняет Дж. Г. Остен, «инуа представлял собой антропоморфного духа, обычно связанного с каким-либо объектом, местом или животным – своим духовным владельцем или двойником. Инуат моря, луны и воздуха могли считаться духовными владельцами закрепленных за ними территорий» (Oosten 1976: 27). Соответственно, более значимые духи, такие как Седна, мать морских животных, имели родительские отношения с существами своего царства, что позволяло им добавлять скрытые божественные силы творения и защиты к силам обладания и господства. Подлежащий дальнейшему осмыслению предварительный вывод, который можно сформулировать в связи с дополняющими их силами разрушения, выглядит так: в социальном и категориальном смысле божественность представляет собой некую форму анимизма более высокого порядка.
Вот как выглядит в описании Боаса реакция Седны на нарушение установленного ею табу на охоту на морских животных. Согласно хорошо известной легенде, морские животные произошли от отрубленных пальцев Седны – отсюда возникает определенная взаимность бытия, связывающая ее с ее детьми-животными. Со своей стороны, тюлень, на которого охотятся, в описании Боаса наделен бóльшими силами, чем обычные люди. Тюлень может почувствовать, что охотник прикасался к мертвому животному, по испарениям крови или смерти, которые он источает, нарушая табу на охоту в таком состоянии. Затем омерзение животного передается Седне, которая при обычном ходе событий забрала бы тюленей в свой подводный дом либо, возможно, отправила бы Силу наслать кару в виде метели, из-за чего охотиться было бы невозможно, а всё человеческое сообщество оказалось бы под угрозой голода. Отметим, что во многих антропологических трактовках анимизма – в силу того что они сводятся к индивидуалистическим или феноменологическим рефлексиям об отношениях между людьми и животными – данные взаимодействия характеризуются как реципрокные, эгалитарные или горизонтальные. В то же время в социальной практике они зачастую являются по меньшей мере отношениями трехсторонними, включающими также тотемное существо соответствующей группы, и в этом случае они имеют иерархический характер: покусившийся на табу оказывается в позиции зависимого. Либо в подчиненное положение попадает вообще всё сообщество инуитов, поскольку санкции применяются и к товарищам нарушителя. А поскольку последствия аналогичным образом распространяются на всех тюленей, случившееся тем самым затрагивает большую и разветвленную социальную целокупность во главе с богиней-правительницей [34].
Многочисленные запутанные табу, формирующие социальную и материальную жизнь инуитов, точно так же влекут за собой подчинение метаперсонам, которые применяют санкции в их отношении вне зависимости от того, соблюдаются ли эти запреты систематически либо по какой-либо причине нарушаются. Разумеется, подчинение властям очевидно уже в принятии наказаний за нарушение табу. Это подчинение очевидно вдвойне, когда предписанное табу не просто соблюдают, но само его соблюдение подразумевает элементы жертвоприношения, включая отказ от какой-либо обычной практики или общественного блага в пользу высшей силы, которая устанавливает табу. (ср.: Leach 1976; Valeri 2000). В этом отношении уклад жизни инуитов в чем-то напоминает уклад чевонгов, и тот и другой организованы вокруг замысловатого набора «правил жизни» (согласно определению Расмуссена), регулирующих все разновидности поведения людей всех типов. Поскольку даже основные табу касались охоты, распоряжения добычей и практик, связанных с менструацией, деторождением и обращением с мертвыми, постольку предписанные правила поведения могли варьироваться в широком диапазоне – от того, как срезать первый пласт снега при строительстве иглу, до того, может ли беременная женщина выходить на улицу в варежках (категорически нет) (см.: Rasmussen 1930: 170). В большой работе Расмуссена об «интеллектуальной культуре» иглуликов представлен перечень подобных тщательно составленных предписаний, занимающий тридцать одну страницу (ibid.: 169–204). Вот один из примеров:
• Мозговые кости животного, убитого первенцем, строго запрещено есть с помощью ножа, вместо этого их следует раздавить камнями (ibid.: 179).
• Если мужчине не удалось добыть достаточно дичи на охоте, то, придя в другую деревню и садясь за стол, он не должен есть вместе с женщиной, которую раньше не видел (ibid.: 182).
• Люди, охотящиеся на тюленей, соорудив снежную хижину на льду, не могут обрабатывать тальковый камень (ibid.: 184).
• Юные девушки, находящиеся в доме во время разделки тюленя, должны снять камики и оставаться босиком, пока идет работа (ibid.: 185).
• Если женщина изменит мужу, пока он охотится на моржа, особенно на дрейфующих льдинах, то мужчина вывихнет бедро и будет испытывать сильные боли в носовых пазухах (ibid.: 186).
• Если женщина видит кита, она должна указать на него средним пальцем (ibid.: 187).
• Вдовам категорически не разрешается ощипывать птиц (ibid.: 196).
• Женщине, у которой умер ребенок, категорически запрещается пить воду из растаявшего льда – только из растаявшего снега (ibid.: 198).
По этому поводу Боас дал такой комментарий: «Выяснить бесчисленные правила, связанные с религиозными идеями и обычаями эскимосов, конечно, непросто. Но еще труднее обстоит дела с обычаями, которые относятся к рождению, болезни и смерти» (Boas (1888) 1961: 201–202).
Еще большее количество этих «правил жизни» касалось Седны. Если эти правила соблюдались, то морская богиня становилась источником человеческого благополучия, обеспечивая охотнику добычу. Но когда они нарушались, Седна или силы, находившиеся под ее эгидой, насылали на инуитов всевозможные невзгоды – от болезней и несчастных случаев до голода и смерти. Наказания обрушивались как на справедливых, так и на несправедливых: они могли поражать не только нарушителя, но и его или ее окружение, а возможно, и всю общину, хотя другие люди могли быть невиновны или вообще не знать о проступке. Порой утверждается, что Седна еще и является матерью человечества, поэтому она особенно опасна для женщин и детей – отсюда многочисленные табу, касающиеся менструации, деторождения и новорожденных. Но более общей и надлежащей мотивацией была бы следующая: Седна является матерью животных, поэтому принцип, на котором основана ее враждебность к женщинам,– это формула «око за око» в ответ на убийство ее собственных детей (ср.: Gardner 1987; Hamayon 1996). Опять же, всё это следует из сложной в анимистическом смысле ситуации, когда люди выживают, убивая себе подобных. Как пояснял Расмуссен,
все существа, которых нам приходится убивать и есть, все те, кого нам приходится сражать и уничтожать, чтобы сшить себе одежду, имеют такие же души, как и у нас. Эти души не погибают вместе с телом, поэтому их требуется умилостивить, чтобы они не отмстили нам за то, что эти души были отняты (Rasmussen 1930: 56).
Среди нетсиликов, иглуликов, жителей Баффиновой Земли и других групп центральных инуитов бестелесные души умерших – как людей, так и животных – выступали вездесущей угрозой для здоровья и благополучия живых. «Всевозможные бесчисленные духи зла находятся повсюду, стремясь принести болезнь и смерть, плохую погоду и неудачу на охоте» (Boas 1888) 1961: 602; ср. Rasmussen 1931: 239; Balikci 1970: 200–201). По сути дела, именно люди и животные, чья смерть не получила должных ритуальных почестей, и преследовали живых впоследствии. Но в этом отношении Расмуссен дает подтверждение гипотезы, которую можно уверенно сформулировать, исходя из масштаба и сложности «правил жизни»,– а именно, что боги часто действуют способами, таинственными для людей:
Никаких писаных правил ни для чего нет, ведь может случиться и так, что умершему человеку удастся каким-то таинственным образом напасть на своих еще живых родственников или друзей, которых он любит, даже если они не сделали ничего плохого… Таким образом, люди беспомощны перед лицом любых опасностей и сверхъестественных вещей, которые случаются в связи со смертью и мертвецами (Rasmussen 1930: 108).
Едва ли найдется хоть один человек, который соблюдал бы правила жизни в соответствии с законами, установленными мудростью древних (Rasmussen 1930: 58).
В некотором смысле правление сверхлюдей, облеченных властью, носило классический гегемонистский характер, и это помогает объяснить внешне конфликтующие друг с другом сообщения обычных путешественников о благодушии инуитов и их собственном ощущении, что «люди бессильны в тисках могущественной судьбы» (ibid.: 32) – «мы не верим – мы боимся» (ibid.: 55). Допущу, что эта амбивалентность представляет собой различные аспекты одной и той же ситуации, в которой оказываются люди по отношению к сверхлюдям, облеченным властью. Но одно всегда остается недвусмысленным и неизменным: в системе вселенской социальной иерархии эти «слабо структурированные» люди – зависимые субъекты. В изображении Гоббса естественное состояние наблюдается «в течение того времени, когда люди живут без общей силы, которая держала бы их всех в страхе» [35]. Однако в описаниях Расмуссена, посвященных инуитам – народу, который в ином случае можно было бы назвать приближающимся к этому естественному состоянию,– «человечество держится в благоговейном страхе», учитывая страх голода и болезней, насылаемых теми силами, которые им правят (Rasmussen 1931: 124) [36]. Если этот нюанс объясняет тревоги инуитского народа, то он же поможет объяснить и его стоический, сдержанный и зачастую приятный характер, о котором сообщают наблюдатели. Такой относительно приветливый нрав не просто связан с сезонами годового цикла – с тем, что какой-то период удачен в смысле охоты и заготовки продовольствия,– поскольку эта удача сама по себе объясняется тем, что люди соблюдают правила, установленные Седной, а она, в свою очередь, обеспечивает им животных, которых можно легко добыть. Здесь присутствуют определенное удобство и уверенность, исходящие от согласия людей с высшими властями, которые управляют их судьбами,– или, если угодно, их согласия с «господствующей идеологией» (ср.: Robbins 2004: 212). В итоге оказывается, что жители приполярных территорий страдали биполярным расстройством – с тем исключением, что, помимо страха и самообладания, исходивших из их уважения к божеству, они порой также знали, как ему противостоять и бросать вызов.
Точнее сказать, если великие шаманы порой могли заставить божество воздержаться от причинения вреда людям, то происходило это при помощи уравновешивающих его метаперсон, находившихся в распоряжении шаманов,– духов-фамильяров, которыми они обладали либо сами были ими одержимы. Наделенный такими способностями, шаман мог сражаться с Седной или даже убить ее, чтобы заставить ее выпустить на волю охотничью добычу (после того как Седна возрождалась) во время голода (см.: Weyer 1932: 359; Merkur 1991: 112). Чаще всего опасные путешествия в подводный дом Седны, которые предпринимают шаманы, завершаются тем или иным тактильным контактом с ней, направленным на то, чтобы утихомирить ее гнев, вычесав грехи людей из ее спутанных волос. Альтернативным сценарием была охота на Седну, подобно зимней охоте на тюленя через прорубь во льду: ее вытаскивали из-под воды с помощью петли и, пока она находилась во власти шамана, требовали от нее выпустить животных – либо призывали подняться песнями-заклинаниями, а затем в тех же целях закалывали острогой.
Последний драматический сценарий – нападение на бога – был частью значимого для нетсиликов праздника осени, целью которого было завершить этот напряженный сезон и обеспечить хорошую погоду предстоящей зимой. И главным в этом действе был не столько шторм и аккомпанемент дрейфующих и трескающихся льдин, сколько «бесчисленные злые духи», которые являли себя совершенно открыто, в том числе как мертвецы, бешено стучавшие в хижины,– «и горе тому несчастному, в которого они могли вцепиться» (Boas 1888) 1961: 603). Всевластным и худшим из них была Седна – во всяком случае, именно так можно судить, исходя из того, что в тот момент, когда ее подвергали ритуальному преследованию и били острогой, вместе с ней изгонялось и всё полчище злых сверхчеловеческих сил. Седна ныряет в глубину, и в отчаянной борьбе ей удается освободиться – в результате этой стычки она получает тяжелые раны, крайне разгневана и настроена схватить и утащить своих мучителей-людей. Однако это может привести к еще одному нападению на нее, ведь если шаману-избавителю не удастся заставить ее освободить жертву каким-то иным способом, то ему, возможно, придется избить ее (см.: Rasmussen 1930: 100). Силы шаманов, позволяющие им противостоять божеству при помощи таких методов, не принадлежат им самим, но нельзя ли предположить – как это подробно делает Дэвид Гребер в главе 7,– что здесь присутствует зачаток человеческого политического общества, то есть человеческое правление само напоминает власть сверхлюдей?
Несколько слов о терминологии. В дальнейшем понятие инуа будет использоваться для обозначения всех анимистических форм личностей, пребывающих внутри чего-либо или кого-либо, вне зависимости от того, идет ли речь о каких-либо существах или вещах и присутствуют ли они в единственном или множественном числе. Для всех тех существ, которых обычно называют «духами» – включая богов, призраков, предков, демонов, инуа и т. д.,– предпочтительным для меня термином является «сверхличность» (metaperson), альтернативный вариант – «сверхчеловек» (metahuman). Что же касается самого понятия «дух» (spirit), то, за исключением цитат, где оно присутствует непосредственно, оно будет использоваться лишь в качестве исключительного стилевого приема либо в целях удобочитаемости текста, причем в этих случаях оно обычно берется в кавычки. Основания для такого подхода представлены ниже в истории Такунаку, женщины из народа иглулик: