Кишот

Прощены, да не совсем. Уже в 1987 году банда дотбастеров, “точканенавистников”, чьими жертвами в первую очередь становились индийские женщины, традиционно наносившие себе на лоб точку-бинди, превратила в ад жизнь индо-американцев в Джерси-Сити. Местная газета “Джерси джорнал” опубликовала письмо с угрозами дотбастеров: “Мы пойдем на самые крайние меры, чтобы индийцы убрались из Джерси-Сити. Если я встречу хинду на улице и обстановка позволит – я изобью его, мужчина он или женщина! Мы готовим ряд жестоких нападений, будем бить окна в их домах и машинах, врываться на их семейные сборища и крушить все вокруг”. Угрозы были претворены в жизнь. Один из подвергшихся нападению индийцев умер через четыре дня после случившегося. Еще один впал в кому. Произошла целая серия ночных атак и ограблений.

А потом случилось 11 сентября 2001 года; после теракта молодые индийцы надевали футболки с надписью “Я хинду, я ни при чем!”, сикхи, которых часто принимали за мусульман из-за тюрбанов на голове, становились жертвами нападений, а водители такси родом из Южной Азии украшали свои автомобили наклейками с американским флагом и девизом “Боже, храни Америку!”, и тогда Брат внезапно осознал, что ему ни в коем случае не стоит сбрасывать маску и отказываться от псевдонима. Слишком уж много пристальных враждебных взглядов было устремлено на таких, как он. Лучше уж мутный хулиган Сэм де Шам. В лучших шпионских традициях.

Разведывательный альянс “Пять глаз” (FVEY) был создан разведслужбами Австралии, Канады, Новой Зеландии, Великобритании и США сразу после Второй мировой войны для обмена данными, полученными глобальной системой наблюдения и разведки ЭШЕЛОН и ее аналогами, а позже и результатами мониторинга информации в сети Интернет. Главной темой, вокруг которой Сэм Дюшан выстраивал свои романы, был разлад среди пяти союзников, их тотальное недоверие друг к другу. Никто не верит американцам, потому что они не умеют хранить секретную информацию и тем самым подставляют под удар главное достояние альянса, тайных агентов на местах. Никто не верит британцам, потому что несмотря на то, что они лучшие спецы по “кротам” и перебежчикам, и Секретная разведывательная служба не раз доказывала это в своих операциях в России, Иране и арабском мире, она сама кишит внедренными в нее перебежчиками и “кротами”. Никто не верит канадцам, потому что свою песню “Благочестиво-лицемерный” “Металлика” явно посвятила их стилю работы. Никто не верит австралийцам просто потому, что они австралийцы. Никто не верит новозеландцам, потому что за все время они не предложили ни одной толковой идеи в части наблюдения и разведки. (Все последовавшие за ЭШЕЛОНом программы компьютерного слежения – PRISM, XKeyscore, Tempora, MUSCULAR или STATEROOM – координировались либо Центром правительственной связи Великобритании (GCHQ), либо Агентством национальной безопасности США (NSA) при определенной поддержке со стороны Канады и Австралии.) Совсем недавно этот альянс не доверяющих друг другу союзников показал себя в невольной поддержке сепаратистского движения “Малая Англия” в Британии и травле популистов в США, что бесспорно сыграло на руку всем врагам, особенно России. Брат всегда гордился тем, как достоверно выглядит на страницах его романов придуманный им шпионский мир, но теперь он стал бояться этого правдоподобия. Возможно, он был слишком близок к нелицеприятной правде. Возможно, главными читателями книг о работе “Пяти глаз” были сотрудники “Пяти глаз”. Возможно, они решат навеки закрыть слишком пристально наблюдающий за ними шестой глаз.

Привлечь недружественное внимание Фантомов ровно тогда, когда спешишь покинуть Страну Фантомов, какая неуместная ирония. Теперь, когда окружающая его реальность стала гораздо таинственнее, чем в его книгах, он был слишком стар и слаб, чтобы предугадывать развитие событий. Вот почему появился Кишот, герой авантюрного романа, безумный и опасный, рыцарь, стремящийся вырваться из патового положения на шахматной доске. Вот почему перед его недавно открывшимся внутренним взором все чаще вставали картины прошлого, и он тосковал о доме, оставленном на Востоке. Свое прошлое он оставил в прошлом так давно, что и оно впоследствии оставило его. Он очень долго притворялся, даже наедине с собой, что принял такую судьбу. Он был человеком с Запада, Сэмом Дюшаном, и не жалел об этом. Когда его спрашивали о его корнях, он отвечал, что он – не вырванное с корнем, не оборванное, но пересаженное растение. Лучше даже сказать – растение с мультикорне-вой системой, вроде старого баньяна, чьи придаточные воздушные корни со временем крепнут и сами превращаются в стволы новых самостоятельных деревьев. У него слишком много корней! Тогда истории, которые он сочиняет, – его крона, богатая и густая, под которой можно укрыться от палящих, несущих смерть лучей солнца. Это значит, что он может прижиться в какой угодно климатической зоне, на почве любого типа. Он говорил всем, что это дар, но в глубине души знал, что его оптимизм не более чем обман. Он уже оставил позади библейское “дней наших – семьдесят лет”, и благодаря “большей крепости” приближался к “восемьдесят лет”[2 - Псал. 89,10.], и все чаще чувствовал себя китсовской Руфью в тяжкий час, когда в чужих полях брела она, тоскуя об оставленном доме, стране забвенной[3 - Отсылка к стихотворению Джона Китса “Ода соловью”. Перевод Е. Витковского.].

Он подходил к последней черте и ощущал, что костлявая с косой уже близко. Она уже в городе, в районе, даже в его квартале. Он больше не чувствовал, что обеими ногами стоит на твердой земле, скорее одной ногой в могиле. Печально знать, что впереди тебя по большому счету ничего не ждет, что почти вся твоя жизнь уже прожита. Пока в его жизнь на своем стареньком “шевроле крузе” не въехал Кишот в компании своего придуманного сына, Брат думал, что его ремесло навсегда оставило его, что он никогда не сможет писать, пусть даже жизнь его еще продолжается. Дело, увы, весьма незначительное, которому он посвятил всю жизнь, отдал лучшее, что было в нем самом, в которое вложил весь свой оптимизм, было где-то рядом, но говорят ведь, что под конец золото иссякает даже в богатой жиле. Когда ты сам себе и жила, и добытчик, когда порода, которую ты разрабатываешь, залегает где-то очень глубоко, в самых недрах твоего естества, приходит время, когда внутри остается одна лишь пустота.

Брось, откажись! – шептал ему в левое ухо бес-искуситель. Никому, кроме тебя, это не нужно.

Но бес-искуситель за левым плечом теперь стал лишь тенью. Ангел-хранитель, стоящий справа, проливал на Брата как никогда много света, не давая впасть в греховное уныние, подгоняя, запрещая себя жалеть. Солнце по-прежнему встает каждое утро. В нем еще остались решимость, энергия и умение работать. У него такое же сердце, как у Мохаммеда Али, великого боксера, который после долгих лет забвения вернул себе корону, победив в Заире Джорджа Формана. Тот поединок назвали “Грохот в джунглях”. Еще есть надежда, что и Брат сотрясет благоволящие ему джунгли победоносным грохотом. Стреляй, Сэм Дюшан, bomaye. Ты одолеешь его, Сэм зэ Шам.

Здесь важно место рождения Кишота – которое было и его собственной родиной, – важно исследовать каждую деталь, каждую личную мелочь, такую близкую, но одновременно такую далекую. Эти мелочи складываются в то, что мы привыкли называть рабочим термином семья. С нее и следует начать историю о безумце, утратившем разум из-за любви.

Все началось много-много лет назад, когда океан еще не был загрязнен, а ночные прогулки не были опасны, на улице под названием Уорден-роуд (теперь она носит другое название) в районе Брич-Кенди (до сих пор называется примерно так же) в городе под названием Бомбей (тоже сменившем имя). Все началось именно там, и хотя обе их истории, его и Кишота, были историями странников, прошедших через много мест и прибывших в странную фантастическую страну под названием Америка, если прокрутить все назад, станет ясно, что все дороги ведут в Бомбей. Для Брата мир начинался в малюсеньком, домов десять-двенадцать, квартале на небольшом холме, к которому вела, и там же обрывалась, узенькая дорога, такая незначительная, что у нее не было даже имени (реальная, ныне нанесенная на карты и громко зовущаяся там Шакари-Бхандари-лейн, хотя никто по-прежнему не знает, где она находится); теперь этот квартал совсем потерялся среди окружающего его мегаполиса. Брат закрывал глаза и сквозь года и континенты отправлялся назад к началу, поигрывая тросточкой, словно идущий задом наперед Радж Капур, имитирующий походку Чарли Чаплина. Вот он миновал более не безымянную улочку, прошел мимо (реального) многоквартирного дома Дильпазир, в котором жила когда-то (вымышленная) семья Смайл; его название можно перевести как “милый сердцу”… вот он стоит перед как две капли воды похожим на него (реальным) домом под названием Нурвилль, город света, вот поднимается на последний этаж, в квартиру с просторной террасой, полную мягких подушек и колючих кактусов; в гостиной играет радиола орехового дерева (с инкрустацией, стиль ар-деко), непревзойденные сестры Лата и Аша в воскресной передаче “Бинака Гитмала”, выходящей в эфир благодаря спонсорской поддержке известной марки зубной пасты, своими золотыми голосами исполняют последние кинохиты. А на персидском ковре в центре гостиной, как в прокручиваемой назад замедленной съемке, с бокалами мартини в руках, обнявшись, танцуют Ма и Па.

(Брич-Кенди был маленьким миром, совсем не похожим на внешний, нежизнеспособным, словно уже утраченным, и воспоминания о нем так же экзотичны, как навсегда застывшее в кусочке янтаря доисторическое насекомое. Он был похож на маленькую композицию, надежно укрытую стеклянным куполом – стеклянный шар с тропическим сюжетом, новогодняя игрушка без снега, внутри которой копошатся маленькие человечки, носятся со своими маленькими жизнями. Как же они испугаются, если шар вдруг уронят, он пойдет трещинами, и их глазам предстанет настоящая действительность, какой ужас испытают в окружении гигантов; как был напуган он сам, когда покинул его пределы и оказался один на один со взрослым миром титанов! В одну минуту все будущее просто вытекло из них. Новогодняя игрушка без снега, стеклянный шар с тропическим сюжетом – вот откуда он родом; это все, что есть Брат, и все, что он сделал.)

Любимой пластинкой родителей была “Songs for Swingin

Lovers!” Синатры. Ma, всегда более передовая по сравнению с мужем, также любила смазливых американских мальчиков. Рики Нельсон. Бобби Дарен. Но не только белых. Также Клайда Макфаттера, особенно исполненный с группой “Дрифтере” сингл “Money Honey”. Но не Элвиса! Этого шоферюгу из Тьюпело она терпеть не могла. Кому вообще может нравиться его широкий зад и пошлая верхняя губа? Неужели кого-то вправду приводят в восторг его синие замшевые туфли, которые до него носил Карл Перкинс?

Не раскрывая глаз, он запускает фильм с самого начала. Его отец был владельцем и управляющим большого ювелирного магазина “Зайвар бразер” на Уорден-роуд, у подножия холма, где стоял их дом. Давным-давно этот магазин открыл дедушка Брата, отец отца, которого Па, делавший удивительно красивые украшения, превзошел и в искусстве дизайнера, и в мастерстве ювелира. Слово “зевар” переводится с урду как ювелирные украшения, а слово “зайвар” их патриарх-англофил придумал, желая, чтобы местное слово походило на английское. Этот пожилой человек был единственным ребенком в семье, а потому не мог использовать казавшееся ему коммерчески перспективным слово “брат” во множественном числе. Так появился “Зайвар бразер”, “Брат-ювелир”, брат без братьев. Со временем все вокруг стали обращаться к пожилому джентльмену в бакенбардах не иначе как мистер Брат или Брат-сахиб, и имя прижилось. После смерти дедушки люди стали называть Па мистером Младшим Братом, а значит, рано или поздно наш герой Брат тоже превратился бы в мистера Брата. Мистер Третий Брат.

Через всего несколько домов от ювелирного магазина располагалось придуманное Ма уникальное заведение, маленькая “Антикварная кондитерская”, в первом зале которой подавали лучшие во всем Бомбее пирожные, а во втором были собраны все ценности Южной Азии – идеально сохранившиеся бронзовые скульптуры эпохи Чолов, картины индийских художников, написанные по заказу британцев, печати из Мохенджо- Даро с изображением неизвестных животных, вышитые кашмирские шали прошлого века… Ма часто спрашивали, как она решила разместить под крышей одного салона столь несовместимую продукцию, и она всегда отвечала одинаково: “Просто это то, что я люблю”.

Нестандартность этих заведений вкупе с высоким качеством предлагаемых там товаров и невероятной харизмой обоих родителей превратили “Зайвар бразер” и “Антикварную кондитерскую” в Места-Куда-Ходят-Все. Амитабх Баччан покупал изумруды для своей жены Джаи только в “Зайваре”, Марио Миранда и Р. К. Лакшман всерьез предлагали Ма оригинальные пленки своих мультипликационных шедевров в обмен на рецепт ее шоколадных пирожных, а знаменитый журналист Бехрам Контрактор, более известный под псевдонимом Бизиби, дневал и ночевал в обоих магазинах, создавая “Бомбей каков он есть”, собирая для него сплетни, в непринужденной атмосфере наблюдая за сливками общества и фиксируя все в своей журналистской хронике.

Дома у Ма и Па тоже часто собирались творческие люди и знаменитости. В их двухуровневой гостиной перебывала вся богемная тусовка того времени. Здесь бывали великие закадровые певицы Болливуда Лата Мангешкар и Аша Бхосле (разумеется, они не пересекались!). Захаживали крикетисты Вину Манкад и Панкадж Рой, герои мадрасского матча с Новой Зеландией в январе 1956 года, когда они совершили 413 пробегов и установили новый мировой рекорд. Часто приглашали Ниссима Изекиля, бомбейского барда, певца островного города, “который ни воспеть, ни возлюбить”. И даже великая художница Аурора Зогойби не чуралась заглянуть туда вместе со своим начисто лишенным таланта кривлякой-приспешником Васко Мирандой, что, впрочем, совсем другая история. И конечно – мы же в Бомбее – здесь перебывало бесчисленное множество киношников. В этом доме повсюду царил талант, порой немного отдающий похотью и виски. Случались политические диспуты, споры об искусстве, эротические приключения, и текли реки мартини. И над всем этим, недостижимые для других, словно отсутствовавшие тогда, но очень быстро отстроенные и навсегда изменившие лицо города небоскребы, владычествовали царственно высокая Ма и еще более царственно высокий Па. Медленно, обнявшись, они кружились в танце, не выпуская из рук бокалов с мартини, она такая прекрасная, он такой мужественный, оба такие влюбленные.

Благодаря своему экзотическому затянувшемуся на годы детству, когда круг его общения сводился к творческим гениям всех мастей, Брат, как и его герой, стремительно терявший разум Кишот, начал страдать редкой формой душевной болезни – с годами, как нам известно, к ней прибавилась еще и паранойя, – он перестал различать искусство и жизнь, не чувствовал границ между реальным и вымышленным, не видел, где кончается одно и начинается другое, и, что еще хуже, как это ни глупо, верил, что плоды творческой фантазии, созданные художниками изображения-фантомы обладают своей, самостоятельной жизнью, что они сходят с полотен и живут реальной жизнью, в буквальном смысле делая наш мир лучше, изменяя его. Люди, встречавшиеся Брату в жизни тогда и теперь, смотрели на это с пренебрежением и шли своей дорогой в прагматизм, идеологию, религию, самопочитание либо коммерцию, то есть в одну из сфер, к которым, по большей части, сводится реальная жизнь. Брат же – стоит сказать спасибо родителям и их окружению – был неизлечим. Даже будучи взрослым писателем с вечно насупленными бровями, зарабатывающим свой хлеб популярными романами невысокого жанра, он с неизменным уважением взирал на высоколобых представителей высокой литературы. И вот много лет спустя “Кишот” станет его лебединой песней, последней попыткой преодолеть границу, отделяющую его от мира высокой литературы.

Он ставит фильм на паузу. Это неправда. Сказка. Эдакое озаренное любовью и искусством детство в стиле бохо. Такие родители, как у него, были непонятны своим детям во времена его детства. Они не тратили на отпрысков много времени, а чтобы заботиться о детях, нанимали домашнюю прислугу, не разговаривали с детьми о собственной жизни, никогда не отвечали на вопросы как и почему, и очень редко на что-где-когда. Как и почему были слишком большими вопросами, накладывавшими на родительские уста печать. Родители Брата поженились рано, в их браке родилось двое детей, Брат и Сестра, которую Па прозвал щебетуньей, поскольку она единственная в семье по-настоящему могла петь. Затем – тут и сказочке конец – когда Брату было десять, а Сестре пять, родители разошлись. Ма вместе с детьми переехала в новую квартиру, второй для них дом в (реальном) здании Суна-Махал на углу Марин-драйв и Черчгейт (сейчас, соответственно, Нетаджи-Субхаш-Чандра-Бос-роуд и Вир-Нариман-роуд). Ходили слухи, что Ма и Па расстались из-за череды взаимных измен – вот к чему приводит эта богемная жизнь, что за дикие, безумные люди, дичь какая! – но дети ни разу не видели ни Чужой Женщины в отцовской спальне, ни Другого Мужчины в новом доме, куда Брат с Сестрой переехали вместе с матерью. Если предполагаемая неверность и имела место, то все происходило или продолжало происходить в строжайшей тайне. Па продолжал трудиться в “Зайвар бразер”, Ма – в “Антикварной кондитерской” всего в нескольких шагах; жизнь потекла по-прежнему, выглядела нормальной, но каждый, кто заходил к ним в дом, отчетливо слышал, как с хрустом ломаются внутри его обитателей несказанные слова, и даже жужжание настенных вентиляторов было не в силах заглушить этот звук. Прошло почти десять лет и – вуаля! – родители неожиданно сошлись снова, а ставший за это время для обоих детей домом Суна-Махал – пшик! – вновь сменился на Нурвилль, родители возобновили свои танцы с мартини в руках, словно выдумкой было их Расставание, а не эта вновь наступившая идиллия.

Внесем коррективы: к моменту воссоединения родителей Брату исполнилось двадцать, он учился в Кембридже и не мог наблюдать их возобновившихся танцев. На дворе стояли шестидесятые, он уже глотнул пьянящего воздуха Запада и больше не считал своим домом ни Суна-Махал, ни Нурвилль. Сестра же, которой было пятнадцать, все это время жила в Бомбее. Поначалу брат с сестрой, как могли, поддерживали отношения, на расстоянии играя в шахматы, как положено хорошим детям из приличных индийских семей; из Кембриджа в Бомбей и обратно по почте летели открытки со старомодными описательными нотациями: Р-К4, P-Q4, РхР. Однако все закончилось трещиной между ними. Брат был старше, но Сестра играла лучше, и он, постоянно терпевший поражения, не захотел играть дальше. Тем временем запертая дома и вынужденная наблюдать за ночными кружениями родителей Сестра испытывала настоящее отчаяние, понимая, что никакие блестящие успехи в учебе не помогут ей выпросить у родителей такую милость, как учеба за границей. Она чувствовала себя (вполне справедливо) нелюбимым ребенком и обижалась (также справедливо) на незаслуженно больше любимого Брата, изливая и на него весь переполняющий ее, словно готовую взорваться звезду, гнев на родителей. Трещина между ними росла всю оставшуюся жизнь. Они крепко поссорились, перестали разговаривать друг с другом, разъехались по разным городам – он осел в Нью-Йорке, она (отвоевав себе право на жизнь за пределами семейной клетки) в Лондоне, – и больше никогда не встречались. Вот уже несколько десятков лет. С ними случилась драма, которой счастливым образом избежали их родители. После Великого Воссоединения Ма и Па до последнего дня прожили вместе душа в душу. Их история закончилась счастливо. Сестра же и Брат всю свою оставшуюся жизнь молча хоронили свою Утраченную Любовь.

Семнадцать лет тому назад их мать тихо умерла во сне; ее последний день был насыщенным и радостным, она каталась на машине, навещала друзей и обедала в ресторане. Она пришла домой вечером идеального дня, легла в кровать, и ее душа отлетела в мир иной. Узнав о ее смерти, Сестра немедленно полетела домой, но когда ее самолет приземлился в Бомбее, Па, неспособный жить без Ма, был тоже мертв. На прикроватной тумбочке стояла пустая склянка из-под снотворного, а он лежал рядом в кровати, убитый ее невыносимым отсутствием в этом мире. Сестра позвонила в Нью-Йорк, чтобы сообщить брату о двойной утрате. Тогда они разговаривали друг с другом в предпоследний раз. Их следующий телефонный разговор уничтожил все родственные чувства, которые их связывали, и стал последним.

Так все закончилось. На месте семьи ничто, пустота. Брат никогда не видел Дочь – дочь Сестры, подающего надежды фэшн-дизайнера. Сестра никогда не встречалась с Сыном, давно исчезнувшим сыном Брата. Его единственным сыном, тоже навсегда покинувшим его, исчезнувшим из жизни обоих родителей. (Теперь в его жизни появился Кишот – отец, придумавший себе сына и отыскавший путь возродить его к жизни. Вполне понятно, откуда он взял эту идею.) Временами Брату казалось, что он всю жизнь был единственным ребенком в семье. Наверняка что-то похожее чувствовала и Сестра. Вот только в глубине душе единственных в семье детей нет глубоких ран в тех местах, где должны были быть сестринские девичьи поцелуи и братские надежные объятья. Единственные в семье дети не мучаются в старости упреками со стороны своего же собственного внутреннего голоса. Как ты можешь так поступать с сестрой, она же твоя сестра, не пора ли уже все исправить, неужели ты не видишь, что ты должен сделать это? Последнее время Брат часто думал о Сестре, он думал обо всех, кого потерял, но более всего о ней, разрываясь между желанием покончить со старой ссорой и, пока не поздно, возобновить родственное общение и страхом вновь испытать на себе всю ядерную мощь ее неприязни, ему не хватало духу просто решить, что делать. Если бы он был до конца честным с самим собой, то решил бы, что первый шаг должен исходить от него хотя бы потому, что она переживала их ссору сильнее. В конфликтах, продолжающихся десятилетиями, ни одна из сторон не бывает невинной жертвой. Их правда была проще: он поступил с ней гадко.

Глава третья

Возлюбленная Кишота, Звезда из династии Звезд, переселяется в иную Галактику

Мисс Салма Р., исключительная (при этом совершенно незнакомая Кишоту) женщина, в вечном поклонении которой он поклялся, происходила из семьи, женщины которой вот уже несколько поколений вызывали всеобщее обожание. Расскажем о них так: представьте, что Бабушкой Р. была Грета Гарбо, великая актриса, которая в один прекрасный день резко порвала с внешним миром, начала бояться людей и открытых пространств и стала затворницей. Мама Р., Мэрилин Монро, невероятно сексуальная и такая же хрупкая, увела у Грейс Келли ее жениха, спортивного короля (который был к тому же настоящим принцем), будущего Папу Р., который затем также оставил ее и, пока она снималась в своем последнем фильме, ушел к фотографу-англичанке; это потрясение привело Маму к быстрому закату и безвременной кончине в собственной постели в компании пустых аптечных склянок на прикроватной тумбочке, так пугающе похожей на смерть Мэрилин. А что же мисс Салма Р.? Все сходились на том, что ей не передались ни актерский талант Бабушки, ни невероятная сексуальность Мамы, однако ее генетическим наследством стали безупречная красота и полное отсутствие страха перед камерой, а также резкие перепады настроения и зависимость от сильнодействующих болеутоляющих и седативных препаратов. Неудивительно, что в конце концов эта женщина оказалась в Голливуде.

Так звучит краткая история ее бомбейского детства в переводе на американский. Ее краткую официальную версию можно сформулировать следующим образом: “Всю свою жизнь она купалась в роскоши. Родилась богатой и знаменитой, а после сумела преумножить славу и капиталы, став первой индийской актрисой, сделавшей себе в Голливуде большое (по-настоящему большое) имя, как по мосту, перейдя по джунглям «-вуда» из «Болли-» в «Голли-», после чего переросла и Голливуд, превратилась в своего рода бренд, сделалась суперзвездной ведущей ток-шоу, пользующейся безграничным влиянием и авторитетом – и в Америке, и в Индии”. Правда была сложнее. Вот более подробная версия: да, по рождению она принадлежала к самой высокой индийской киноаристократии, была представительницей третьего поколения женщин – легенд кино. Ее бабушка, мисс Дина Р., в начале карьеры снялась в пяти-шести ставших культовой классикой неореалистических картинах, вышедших на экраны в первое десятилетие после обретения Индией независимости. Однако эта экранная дива имела склонность к целому букету фобий и тяжелых душевных расстройств, приводивших к затяжной меланхолии, когда она не произносила ни слова и порывала связь с внешним миром (страдавший от того же недуга Уинстон Черчилль называл депрессию “черным псом”, мисс Холли Голайтли говорила, что у нее “красные крысы на душе скребут”, а англичане привычно страдают от “синей хандры”), сменявшейся продолжительными, до пены изо рта, истериками. Дина Р. укрылась от мира в своем прибрежном особняке Джуху, где под покровом строжайшей секретности прожила до самой смерти, никак не реагируя на грязные домыслы о ее безумии, которые долетали до нее сквозь высокие стены ее жилища; до конца своих дней она не позволяла гасить свет в спальне, поскольку смертельно боялась в темноте тараканов и ящериц. Она полностью перестала общаться со своим мужем, известным всему Бомбею врачом, которого благодарные пациенты называли исключительно “Бабаджан”, где “баба – обращение к уважаемому человеку, а “джан – “дорогой”, хотя и не развелась с ним. Каждый из них жил на своей собственной половине особняка Джуху своей собственной жизнью. Случайно столкнувшись с ним в коридоре, женщина отскакивала в сторону, как от чего-то омерзительного и опасного, и чаще всего убегала. После ее самоубийства (передозировка снотворного) Бабаджан со скорбью в голосе признался друзьям, что рассудок и душевные силы покинули ее уже давно и подобный конец был “лишь вопросом времени”.

Ее дочь, мать мисс Салмы Р., признанная индийская секс-бомба мисс Аниса Р., в начале жизни была довольно близка с отцом, но в какой-то момент, еще до смерти матери, они перестали поддерживать любое общение. Довольно скоро после того, как она перестала разговаривать с Бабаджаном, мисс Аниса Р. соблазнила капитана национальной сборной по крикету, жениха своей лучшей подруги, еще одной культовой актрисы Наргиз Кумари. Этот спортсмен был к тому же удалым молодым раджей небольшого североиндийского княжества Большой Баквас (не путать с не идущим ни в какое сравнение – ни по территории, ни по влиянию – Малым Баквасом), которого все называли просто “Радж”, то есть “Принц”; один из его предков чуть не нанял себе в секретари некоего англичанина нетрадиционной ориентации, г-на Форстера, который мечтал написать о путешествии в Индию роман и отчаянно нуждался в работе. (Он так и не взял его на работу. Это сделал другой мелкопоместный князек.) Да! Голубая кровь! Однако истинный аристократизм этот человек являл, демонстрируя не свое фамильное древо, а грацию и силу на крикетном поле – грациозные броски, величественные удары, аристократичные пробеги. Три дня он праздновал свою свадьбу с будущей матерью мисс Салмы Р. в бомбейском отеле “Тадж-палас” (это было пышное и одновременно авангардное бракосочетание, ведь в то время, как и по сей день, хинду-мусульманские браки были большой редкостью даже в самых элитарных кругах). Вскоре после свадьбы в страшной аварии на Марин-драйв (которую брошенная им невеста Наргиз Кумари предпочитала называть “Божьей карой”) отец Салмы Р. потерял нижнюю часть правой ноги. Однако он не собирался соглашаться с приговором высших сил и сумел – с деревянным протезом и всеми вытекающими – вернуться в команду, став поистине бессмертной легендой спорта. У них родилась их единственная дочь, которую отец любил больше жизни, вскоре ставшей для него невыносимой из-за обрушившихся на жену депрессий всех цветов радуги – черные псы, красные крысы, синяя хандра одолевали ее все разом, и приходящая им на смену маниакальная стадия тоже отличалась разноцветьем, хотя преобладающим был долларово-зеленый: когда болезнь временно отступала, мисс Аниса Р. начинала неконтролируемо скупать на черном рынке всевозможные антикварные штуки бешеной стоимости. В конце концов он бросил крикет, оставил свою жену мисс Анису Р., их дочь мисс Салму Р. и даже свое княжеское наследие и сбежал в Лондон, где – покалеченная нога вновь не стала препятствием – в роскошном номере отеля “Кларидж” в очередной раз начал жизнь заново с уже упоминавшейся женщиной-фотографом Маргарет Эллен Арнольд, прибывшей провести выездную съемку для материала о брошенной мужем кинозвезде, а в результате занявшей место этой самой звезды.

Никто и не подумал обвинять в чем-то принца, бросившего двух женщин; со временем он оставил также фотографа, занял свой богато украшенный и устеленный подушками трон и провел остаток жизни в счастливом опиумном тумане. Строже всех отнесся к этому персонажу журнал “Filmfare”, опубликовавший большую иллюстрированную статью под названием “Мой принц однажды убежит”. Но даже ее автор (дама) придерживалась позиции, что “мальчики есть мальчики” и какой бы мужчина, окажись он на месте Раджа, не пошел по его, пусть и отчасти деревянным, стопам – конечно, если бы только смог. Однако мисс Аниса Р. не могла пережить публичного унижения. Как заявила Наргиз Кумари, не упустившая случая привлечь внимание к бедственному положению своей заклятой подруги, “Аниса испытала на себе силы мусульманской кисмат и индуистской кармы, законов высшей справедливости, которые всегда воздают по заслугам изменникам и греховодникам”. Ее слова достигли цели. Мисс Аниса Р. завершила свою актерскую карьеру и занялась благотворительностью, посвятив себя помощи вдовам и брошенным женщинам, надеясь искупить свои страшные преступления, ведь она сначала увела мужчину у женщины, которая его любила, а потом, что представлялось еще более постыдным, не смогла удержать собственного мужа. Она распустила себя и потеряла физическую форму. Из песни слов не выбросишь: она стала жирной и неопрятной (это еще мягко сказано) и сильно сгорбилась; несмотря на все совершаемые ею добрые дела, ее тело стало физическим воплощением переживаемого ею горя.

Она никогда не была хорошей матерью – для этого она была слишком на себе зациклена, – но у нее все же выросла прекрасная дочь. Мисс Салма Р. – склонная к наукам, правильная во всем, с безупречными манерами и идеалистическими представлениями о жизни – взяла на себя заботы о стремительно впадающей в детство матери, став для нее взрослой. Многим на светских вечеринках доводилось видеть, как она ходит за пьяной матерью по пятам и незаметно выплескивает виски из ее стакана в горшки с цветами. “Если бы не забота дочери, – говорили люди, – она не протянула бы так долго”. Увы, дочерней преданности оказалось недостаточно. После смерти Дины они переехали в особняк Джуху, но переезд не принес ничего хорошего. Бабаджан все так же бесцельно бродил по дому, но теперь уже Аниса, как прежде ее мать, делала вид, что не замечает его. Мисс Салма, в детстве очень любившая дедушку, сделала все для того, чтобы разрушить стену, отделявшую мать от ее собственного отца, но было слишком поздно. Тьма, поглотившая Дину, быстро затягивала Анису. Скольких женщин подняла она с самого дна, но и сама канула в глубине. Мисс Салма Р. обнаружила ее однажды умершей от передозировки в той же спальне, где умерла бабушка, свет также не был потушен. По безжизненно свисавшей руке Анисы полз таракан.

Мисс Салма Р. – ей тогда было всего девятнадцать, и она только что снялась в своем первом фильме – не издала не единого звука. Не выключая света, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, а затем, педантично обзвонив всех, кому следовало позвонить, поднялась к себе, собрала сумку и навсегда уехала из этого дома смерти, чтобы больше никогда не переступать его порог; все связанное с ним она поручила другим людям: они описывали и пускали с молотка мебель, элементы декора, сувениры из мира кино и даже личные вещи ее матери: наряды, любовные письма, фотоальбомы – все, в чем она, даже после смерти, продолжала жить. Она была уверена, что никогда не вспомнит об этом ненужном хламе, и не слушала тех, кто уговаривал ее одуматься и не совершать под влиянием травматического шока поступков, о которых она впоследствии пожалеет. Она шла вперед с той холодной решимостью, которая очень скоро поможет ей стать профессионалом номер один сразу на двух континентах. Ее старый дедушка тоже был частью прошлого.

– Он уже давно сделался призраком, – объясняла она людям, – больше я не потерплю ни одного призрака рядом с собой. Ему придется подыскать себе другое жилье, этот дом будет продан, как только это станет возможно.

По одному из тех невероятных совпадений, которые наполняют нашу жизнь, но вызывают подозрение в литературе, она поселилась в небольшой квартире в Брич-Кенди, на том самом небольшом холме, где – тридцать лет тому назад – прошло детство Кишота, ее будущего пылкого воздыхателя.

Квартал Вестфилд-эстейт (ах эта ничтожная крупинка урбанизма, породившая целый мир!) объединял всего несколько вилл и многоквартирных домов и был плодом фантазии предпринимателя-англофила Сулеймана Умера, которому принадлежал также соседний жилой комплекс Умер-парк. Умер любил давать принадлежащим ему зданиям звучные английские имена: вилла Винздор, вилла Гламис, вилла Сандрингем, Балморал, Девоншир-хаус и даже местная “Ночь перед Рождеством”, вилла Кристмас-Ив. Именно там, в доме, жители которого были обречены ежедневно переживать бесконечный сочельник, и поселилась мисс Салма Р. Именно там на третий день после смерти Анисы она согласилась принять непрошеную гостью, заклятую подругу матери Наргиз Кумари, в присутствии которой дала волю своему горю. Актриса – к этому времени уже заслуженный ветеран сцены – появилась в ее доме, сотрясаясь от звучных рыданий, и ее безграничная скорбь растопила ледяной стоицизм дочери покойной.

– Какой же дурой я была, – рыдала Наргиз Кумари, демонстрируя отличную сценическую речь и талант трагедийной актрисы, – как допустила, чтобы какой-то мужик разрушил нашу дружбу. Мы были сестрами, родственными душами, никакой мужик с этим не сравнится. Он просто тень, эпизод. Случайный чих. Короткий ливень в солнечный день. Я должна была находиться рядом с ней каждую минуту, и в дождь, и в зной. Я полностью опустошена, жизнь вытекла из меня, как вино из бутылки. Я без нее – слово, которое осталось в словаре, но никто не помнит, что оно значит. Я трухлявое гнилое дерево.

Из глаз мисс Салмы Р. потекли слезы.

– Я все для тебя сделаю, все возьму на себя, – Наргиз Кумари перешла к клятвам, – спокойно оплакивай свое горе! Я сама организую все, что нужно, отдам необходимые распоряжения!

Через несколько дней мисс Салме Р. сообщили, что Наргиз Кумари побывала в их особняке Джуху, перемерила там все самые дорогие наряды покойной и многие забрала с собой, прихватив подходящие к ним драгоценности. Она позвонила актрисе, чтобы обсудить случившееся.

– Ты же сама говорила, что тебе ничего не нужно, – заявила Наргиз Кумари без тени стыда. – Это всего лишь сувениры, память о дорогом мне человеке, хранить которые следует у самого сердца, правда?

Мисс Салма Р. молча повесила трубку.

Перепады настроения начались у нее после того, как она впервые заплакала о смерти матери, словно горе, как магический канал, способно передавать что-то от мертвых живым. С тех пор она – как прежде ее мать и бабушка – жила, словно на американских горках, разрываемая собственными эмоциями. Невозможно обмануть наследственность и биохимию. Помешательство было бичом ее семьи; мисс Салма Р. чувствовала, что тьма, как пантера, где-то в углу ждет своего часа.

Некоторое время спустя ей позвонил американский продюсер с телевидения и начал искушать ее калифорнийской мечтой. Поначалу она не поддалась его чарам.

– В этом городе, – разъясняла она американцу, угощая его коктейлями на своем балконе в Кристмас-Ив, – в нашей индустрии есть всего шесть актеров и четыре актрисы, и чтобы фильм был успешен, в нем должны сняться как минимум один из актеров и одна из актрис, лучше два и одна. Будущие сборы фильмов напрямую связаны с тем, какой выбор мы сделаем. Это очень ответственное решение, от него зависят тысячи людей и их заработки. Поэтому мне будет очень непросто принять ваше предложение сняться в сериале.

Американец приехал издалека, чтобы сделать то, что всегда требуют болливудские звезды первой величины: лично “поведать” им идею сериала. Мисс Салма Р. угощала его самосами и гулаб-джамун, подливала “грязный мартини” (классический, с оливками) и внимательно слушала, пристально разглядывая своими большими серьезными глазами; это выражение лица с распахнутыми серьезными глазами выручало ее на многих крупных планах. С ним она была так же неуязвима, как опытный игрок в покер. Оно было ничуть не хуже непроницаемого лица игрока в покер. Американец не мог разобраться: его предложение могло быть ей глубоко интересно, слегка интересно или глубоко неинтересно. Он попытался зайти с другой стороны.

– Я знаю, что вы мечтаете расширить свой актерский диапазон, – заявил он.

Она закивала с энтузиазмом, но блеска в ее глазах почти нельзя было различить.

– Я предлагаю вам не просто роль. В этой роли вы сможете раскрыть весь свой потенциал, показать, какой глубокой вы можете быть.

На миг из-под маски проступило ее настоящее лицо. Раскрыть потенциал, показать глубину — волнующие слова. Теперь она слушала его по-настоящему внимательно.

– Я знаю, что ваши фильмы популярны не только здесь, но и по всему арабскому миру, и в странах Дальнего Востока, – говорил американец, – и что любой ваш выход на сцену оплачивается по самым высоким расценкам.

Популярны, высокие расценки, думала она. Какие точные, правильные слова. Какой умный человек!

– Сериал, который мы планируем снимать, будет транслироваться во всех странах мира, – говорил американец, – вас полюбят до обожания гаучо из аргентинской пампы, ковбои из Вайоминга, исполнители раггетона из Пуэрто-Рико, короли бокса из Лас-Вегаса. В каждом городе, в каждой деревеньке от Йоханнесбурга до Ванкувера подростки в колледжах будут вожделеть вас, а пенсионеры – жалеть, что вы не их внучка! Для сотен миллионов парней – обычных работяг, белых воротничков, людей, живущих от зарплаты до зарплаты, возможно, безработных – вы станете главной ценностью, они будут день и ночь смотреть на вас на экране и чувствовать, что их безрадостная, нищая жизнь наполняется смыслом.

– И девушки тоже, – пропела она в ответ.