Двойное алиби

Марк кивнул, взял деревянную доску и большой узбекский нож с ручкой из маральего рога. Последовал за ней.

– Угостить особо нечем. Мы здесь были в воскресенье. А сегодня у нас – среда. Все, что нашла. Негусто, но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Словом, дареному коню в зубы не смотрят.

– Это называется негусто?! – усмехнулся Славин.

– А как это называется?

– Это называется, у кого щи пустые, а у кого жемчуг мелковат.

Мария несколько секунд сердито смотрела на него, а затем захохотала. Отсмеявшись, сказала:

– Спасибо, рассмешил. Вот нож, а вот – продукты. Режь и ешь. Хлеба жалко нет.

– Хлеб будет лишним за этим столом. Со свиным рылом да в калашный ряд.

Мария опять засмеялась. Смех был заразителен, Марк тоже улыбнулся.

– Почему я смеюсь? Мне сегодня плакать надо, а я смеюсь, – удивленно сказала Мария.

– Может, это смех сквозь слезы?

– Слез не будет, не дождетесь. Это я не тебе.

На огромном Жостовском подносе лежала вяленая свиная рулька, именуемая благородным испанским словом – хамон, шмат твердого желтого сыра, банка с оливками и дижонская горчица. Так было написано на ее этикетке.

– Извини, что скудная закуска и все без сервировки. Кажется, я это уже говорила. Я повторяюсь.

– Ничего, я тоже могу повторяться. Чтоб я так жил скудно.

– Уже не смешно, угощайся.

Марк отрезал несколько ломтиков хамона, сыра, открыл банку с оливками.

– Ну что? Выпьем?

– Я не буду.

– Я да, а ты сделай вид.

– Хорошо, – согласился Славин.

Он взял стакан, чокнулся и поставил на стол. Мария сделала большой глоток и сказала:

– Нет, так не пойдет. В этом есть что-то извращённое. Когда женщина пьет, а мужик комедию ломает.

– Это грубо, – сказал Марк.

– Извини, я в таком состоянии сегодня, мне простительно. Я же баба деревенская, из Брянской области, скажи спасибо, что матом не ругаюсь. В Москву приехала двадцать с лишним лет назад. Институт закончила, Плешку, между прочим, замуж вышла и т. д. и т. п. Снимай куртку, здесь уже тепло.

Марк стянул кожаную куртку и бросил на диван. Тирада женщины притупила в нем желание раскланяться и уйти, вызванное предыдущим замечанием. Он взглянул на часы, стрелка подбиралась к двадцати трем часам. Мария перехватила взгляд.

– Подбрось дров в камин, – попросила она.

Когда он, выполнив просьбу, вернулся за стол, то увидел в ее руках брелок со звездами, это были ключи от автомобиля.

– Теперь не уедешь, – сказала она.

– Это не смешно, – возразил Марк.

– Мне тоже не смешно, поэтому я и прошу тебя остаться.

Но тут же бросила ключи на стол.

– Возьми, я пошутила. Но, если бы ты знал, сколько мужчин мечтает услышать это от меня. А удача выпала тебе. И ты отвергаешь ее. Тебя дома никто не ждет. Мы посидим, допьем эту бутылку, и ты пойдешь спать. Места много. Я выделю тебе отдельную комнату. Можешь даже закрыться на ключ. Если ты так печешься о своей нравственности.

– А, если приедет твой муж?

– Так у нас же ничего нет, кроме… ничего.

– Но он же этому не поверит.

– Ладно, как хочешь. Мне надоело тебя уговаривать. Между прочим, у нас имена однокоренные. Марк, Мария. Будь здоров! Давай, делай вид.

Она взяла в руки стакан. Марк последовал ее примеру, чокнулся и выпил. Мария округлила глаза от удивления.

– Вот это по-нашему, по-бразильски. Какой довод на тебя подействовал?

Марк не сразу ответил. Он дегустировал ячменный дистиллят.

– Отличный виски, – наконец сказал он, – выдержанный, качественный. Дома никто не ждет, а тебе нужна моя помощь, ты нуждаешься в общении.

– Христианское милосердие. Я вообще-то не люблю, когда меня жалеют, если ты сидишь здесь только из этих соображений, то можешь ехать.

– Я атеист, а ты хороша собой.

– И в виски разбираешься.

– Есть немного. Такого не пил. Хорош.

– Еще бы. Из Duty free.

– Хамон, сыр тоже оттуда?

– Нет. Это из Испании. На Новый год ездили, привезли. Хотя этого добра и здесь хватает. Ты был в Испании?

– Нет. Я дальше Турции не ездил.

– Наливай еще. И мне, и себе. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.