Это Джек выучил ценой разбитого носа еще до того, как они стали братьями: один раз сказали, что не твое дело, – во второй не стоит и спрашивать. А если выяснил окольными путями, не пались. Захочет – расскажет. Не захочет – тебя не касается.
Флоренс сделала все, чтобы они поссорились. И с ее стороны, конечно, правда есть: она его так хорошо не знает. Гэри не бьет девушек из принципа, учиться ей было не на чем.
– Я бы так не злилась, – говорит она, задумчиво глядя в окно, – даже привыкла, что у него от меня куча секретов, иногда сама выдумывала себе подходящие ответы. Только расстроилась, когда он спокойно заявил, что едет на другой континент, но зачем – не сказал. Хоть бы соврал про бабушку.
– Гэри никогда не врет, – комментирует Джек.
– Да, и поэтому после того, как он вернулся, я была уверена, что у нас все будет хорошо. Я просто приму его особенности. Бабушка и вы трое – это единственные, кому он доверяет свои секреты. Я в эту группу не вхожу. И пусть.
– Ошибаешься.
– Прости? – Флоренс поворачивает к нему голову.
– Мы в эту группу тоже не входим. У нас есть общие секреты, это другое. Но если Гэри что-то делает сам, мы не в курсе. Даже ба не будет знать, пока это ее не коснется. Свои собственные тайны он всегда держит при себе.
– А тут ошибаешься ты, – горько улыбается она, – Пайпер в курсе.
Теперь Джек понимает ее обиду. Более того – чувствует то же самое.
– Должна быть логичная причина, – произносит он и прикрывает глаза, чтобы Флоренс не заметила лишнего.
Судя по тому, что она рассказала, Гэри ищет отца. Рейс Бирмингем – Малага, список пассажиров, внезапная поездка к одному из них в Марокко, да еще и так, чтобы никто не узнал… Точно личный проект.
Хочется, чтобы Гэри поделился. Да, это только его отец, и тот убил только его мать, и никого эта история не касается… Но слезы бабушки помнит и сам Джек. И решение убить ублюдка он тоже помнит. И собственное обещание помочь.
Он ведь правда мог быть полезным. Гэри и компьютеры – анекдот, и Джек мог бы привнести свою лепту. Его даже просить не пришлось бы, достаточно рассказать.
И все-таки Гэри предпочел девчонку брату. Почему?
– Тебе теперь тоже нужно напиться? – спрашивает Флоренс понимающе.
Взяв себя в руки, Джек открывает глаза, и она аккуратно подпихивает рокс ближе к его губам.
– Кажется, нас обоих оставили за бортом, – заявляет она, – так что пей, Джек Эдвардс.
Когда она так приказывает, не повиноваться невозможно. Джек одним махом опустошает рокс и наблюдает за тем, как Флоренс повторяет за ним.
– Никогда не пила джин чистым, – признается она и морщит нос.
– Хороший джин ни с чем не мешают, – отвечает он, – но тебе могу долить тоника.
– Поздно, я снова начинаю напиваться.
Джек опять наполняет роксы и поднимает тост.
– За наши разбитые сердца!
– За разбитые сердца, – эхом повторяет она.
Спать не хочется, кажется, им обоим. Джек задает Флоренс пару вопросов о работе, с удовольствием наблюдая, как ее мысли уносятся в сторону галереи. Она не отрывает глаз от картины Джен, пока рассказывает о великолепной художнице, которую недавно откопала в очередной арт-школе.
Этот горящий взгляд, увлеченный голос и неутомимая слежка за тем, чтобы он успевал за ней в скорости опьянения, заставляют на время забыть о том, какая Флоренс стерва. Сейчас это просто красивая девушка с удивительным для американки тонким чувством прекрасного. Не зря она занялась искусством, у такой и правда может получиться что-то хорошее.
Джек не любит галереи в Нью-Йорке: это места для скучающих толстосумов и их восторженных девушек-аксессуаров. Там вечно все ходят с умными лицами, делают вид, будто что-то понимают, чувствуют себя элитой. Больше всего смешит то, как сильно посетители галерей пытаются источать атмосферу старых денег. Словно в Америке есть хоть что-то по-настоящему старое, кроме бизонов и Аппалачей.
Но у Флоренс и правда есть вкус. Жаль, что в этом городе ее талант уходит в никуда.
Когда бутылка грозит закончиться, Джек наконец слезает с подоконника и невольно поправляет воротник футболки.
– Дама позволит пригласить ее на танец? – спрашивает он, склоняясь в шутливом поклоне.
– Без музыки? – Флоренс опускает ноги на пол и отвечает на протянутую руку.
– Алекса, включи Фрэнка Синатру.
Сложно сказать, что из этого вечера опьяняет больше. Джин? Музыка? Самая красивая девушка Нью-Йорка, тонкая талия которой горит под его пальцами?
– Ты пахнешь цветами, – шепчет Джек ей на ухо, прежде чем отвести руку и закрутить ее сильнее в свои объятия.
– А ты – мятным шампунем, – отвечает она с улыбкой.
Искушение слишком велико. Теперь Флоренс совсем не так запретна, чем несколько часов назад, но все равно заставляет сердце колотиться в груди. Почему именно она?
Почему из огромного Нью-Йорка с миллионами девушек сейчас, в его квартире, босая, с ним танцует Флоренс Мендоса?
Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Джек опускается к ее губам.
Манчестер, 2011
Гэри стоит над мертвой козой, неловко разводя руками, будто пытается понять, что с ней теперь делать. Джек, и без того накрученный донельзя, осматривает бампер и видит на нем совсем небольшую, но отчетливую вмятину.
Мало им было приключений за сегодня? Свернули, чтобы спиздить бензин, торчали в орешнике, пока мимо проехало машин десять, не меньше. Заблудились в лесу, потому что объезжать пришлось аж по самый Уиган. И вот теперь, когда уже пообещали Леону доехать до Карлайла без приключений, они сбили ебучую козу и помяли бампер.
Угон ретротачек для чайников: никаких, сука, следов. Ни вмятин, ни царапин, ни пятен. Красная «Альфа-Ромео» шестьдесят девятого года, которую они гонят в сраный Абердин, только что потеряла в цене процентов тридцать. Если пять минут назад она была как новенькая, то теперь хер поймешь, что с ней делать.
– Что опять? – слышится позади голос Леона.
– Есть проблема, – глухо говорит Гэри.
Он отрывает взгляд от козы и переводит на машину, после чего мрачнеет еще сильнее и качает головой.
– Думаешь, не увидят? – спрашивает Джек. – Или скажем, так и было?
– Что так и было? – Леон вырастает у него из-за плеча.
– Бампер, – указывает рукой Гэри. – Мы козу сбили.
– Вы… что?