Шумеры. Первая цивилизация на Земле

Один из сыновей Ур-Нанше, Акургаль, наследовал ему на троне в Лагаше. В начале своего правления он, вероятно, вступил в конфликт с гражданами Уммы, и царствование его было недолгим. Его сменил сын Эаннатум, чьи завоевания сделали его самой могущественной фигурой тех времен, тем более что он отважился принять, по крайней мере, на несколько лет титул царя Киша, что само по себе означало господство над всем Шумером. Правление свое он начал довольно мирно – строительством и восстановлением тех областей своего царства, которые были разрушены, вероятно, уммитами в дни Акургаля. Но позже он провел ряд победоносных военных мероприятий против Элама на востоке, Уммы на севере, Эреха и Ура на западе, не говоря уже о нескольких городах, местоположение которых пока не выяснено. Что послужило причиной этих войн, неизвестно, кроме истории с Уммой. Понять эту борьбу помогает довольно подробный документ, подготовленный одним из летописцев племянника Эаннатума – Энтеменой. Этот документ позволяет следующим образом воссоздать причины и драму конфликта между Лагашем и Уммой, а также в какой-то момент положительную роль в ней Эаннатума.

В те дни, когда Месилим был царем Киша и, как минимум, номинальным сюзереном Шумера, между городами Лагаш и Умма возник пограничный конфликт. Оба города явно признавали Месилима своим владыкой. Он начал разбирать тяжбу, проводя границу между двумя государствами в соответствии с оракулом Сатарана, божества, ответственного за улаживание жалоб. Более того, он установил стелу с надписью, чтобы обозначить спорное место и предотвратить дальнейшие споры.

Однако решение, с которым, очевидно, согласились обе стороны, было в пользу Лагаша. Во всяком случае, в скором времени Уш, энзи Уммы, нарушил условия договора; дата этого события не обозначена, но есть указания на то, что это нарушение произошло незадолго до того, как Ур-Нанше основал в Лагаше свою династию. Уш снес стелу Месилима в знак того, что он не связан текстом написанного на ней договора, пересек границу и захватил самую северную часть территории Лагаша под названием Гуэдинна.

Эта земля оставалась в руках уммитов до правления внука Ур-Нанше, Эаннатума. Он напал на них, одержал победу и установил новую границу, призванную обеспечить благополучие Гуэдинны; для будущих надписей он восстановил там прежнюю стелу Месилима, установил несколько собственных стел и возвел ряд зданий и святилищ некоторым наиболее почитаемым шумерским богам. Более того, чтобы свести к минимуму возможный источник разногласий между Уммой и Лагашем в будущем, он со стороны пограничной канавы Уммы отделил полоску земли в качестве нейтральной, ничьей, территории. Наконец, Эаннатум, пытаясь, вероятно, немного успокоить чувства уммитов, а также будучи настроен на новые завоевания в других направлениях, согласился отдать им под пашню поля на территории Гуэдинны и даже глубже к югу. Но соглашался сделать это только при условии, что они будут платить лагашским правителям долю своего урожая за право пользоваться землей, обеспечивая, таким образом, себе и своим преемникам значительное вознаграждение.

Эаннатум продолжил завоевания, одержав победу над Эламом и некоторыми южными городами Шумера, такими, как Умма, Эрех и Ур, и Северным Шумером, находившимся под контролем города Киш и соседнего Акшака. Конечно, Киш ослаб, потерпев поражение от руки Эншакушанны, который представил себя в качестве «эна Шумера» и «царя страны»; и именно Зузу, царь Акшака, повел наступление войск севера на Лагаш. Эаннатум разбил войско противника и гнал его «от Антасурры» (северной границы Лагаша) к самому Акшаку, нанося тяжелые потери.

Теперь Эаннатум был на гребне славы; он чувствовал себя в силах даже принять титул «царя Киша», подразумевавший господство над Шумером в целом; или, по словам древнего автора, «Эаннатуму, энзи Лагаша… Инанна (верховное божество Киша), потому как любила его, дала царство над Кишем дополнительно к власти энзи в Лагаше». В Шумере наступил краткий период мира, и Эаннатум берет таймаут для прокладки канала, дав ему высокопарное название Луммагимдуг, «достойный Луммы». Лумма – имя, данное Эаннатуму в Тиднуме семитским народом марту, что к западу от Шумера.

Но прежде чем строительство канала было завершено, стены его были обложены кирпичом, Эаннатум уже вновь был в состоянии войны. На сей раз он защищался, едва умудряясь сдерживать врага и избегая поражения. Сначала его атаковали с востока эламиты, и, хотя он и отбросил их на свою территорию, ему не удалось закрепить успех и самому вступить в Элам: к тому времени в Лагаш вторглись его застарелые враги с севера, из Киша и Акшака. Едва он успел оттеснить их с лагашских земель, как вернулись эламиты со своими новыми союзниками; затем снова последовало вторжение войск Киша и Акшака, и тоже с союзниками в лице царства Мари, расположенного далеко к западу. В жестоких боях у Асухура, восточной границы Лагаша, и Антасурры, его северной границы, Эаннатум одержал решающие победы над противником. Снова последовала недолгая передышка, и Эаннатум готов был возобновить строительную деятельность, укрепляя стены канала Луммагимдуг и сооружая гигантский резервуар для воды. Но, несмотря на его победы и его гордый титул «покоритель всех стран Нингирсу», у Эаннатума был, похоже, несчастливый конец, потому что его преемником стал не один из сыновей, а его брат Энаннатум. Это указывает на вероятность того, что умер он не естественной смертью, но пал в бою, что обернулось катастрофой для Лагаша, от которой страна так уже полностью и не оправилась.

Энаннатум, унаследовав правление в Лагаше, вскоре был втянут в серьезный конфликт с уммитами, ибо, несмотря на поражение при Эаннатуме, потребовалось менее поколения, чтобы вновь обрести уверенность в себе, если не былую силу. В любом случае, Ур-Лумма, сын неудачливого Энакалле, аннулировал унизительный договор с Лагашем и отказался платить Энаннатуму дань, наложенную на Умму. Более того, он начал осушать пограничные канавы, валить и сжигать стелы Месилима и Эаннатума с их раздражающими надписями, разрушать строения и святилища, построенные Эаннатумом вдоль пограничной канавы с целью предупредить уммитов о запрете ступать на территорию Лагаша. Теперь он вознамерился пересечь границу и войти в Гуэдинну. Для уверенности в победе он просил и получил военную помощь от «иноземцев» к Северу от Шумера.

Два войска встретились в месте Ганаугигга Гуэдинны, недалеко к югу от границы. Уммиты и их союзники выступали под командованием самого Ур-Луммы, лагашцев вел Энтемена, поскольку его отец Энаннатум был к тому времени уже глубоко пожилым человеком. Лагашцы победили: Ур-Лумма бежал, преследуемый Энтеменой, и большая часть его войск была захвачена и истреблена.

Но победа Энтемены оказалась эфемерной. Вслед за поражением и возможной гибелью Ур-Луммы на сцену выходит новый противник: это Иль, глава храма в городе Халлаб, расположенном к северу недалеко от Уммы. Иль, по-видимому, терпеливо выжидал, чем кончится борьба Ур-Луммы с Энтеменой. Но как только она закончилась, он напал на победителя Энтемену, воодушевленного первым успехом, и вторгся глубоко на территорию Лагаша. Конечно, он не сумел удержать завоевания на юге от уммаско-лагашской границы, но ему удалось стать энзи Уммы.

Иль начал демонстрировать свое презрение к требованиям Лагаша почти тем же образом, как и его предшественник, Уш. Он лишал пограничные канавы воды, столь необходимой для орошения прилежащих полей и угодий, и соглашался платить мизерную часть дани, наложенной на Умму прежним договором Эаннатума. И когда Энтемена направил к нему посла, требуя объяснений столь недружественных действий, он высокомерно заявил, что вся Гуэдинна является его территорией и доменом.

Конфликт Иля и Энтемены, однако, не вылился в военное противостояние. Вместо этого был найден компромисс, к которому их вынудила третья сторона, вероятно, снова нешумерский правитель с севера, объявивший себя владыкой всего Шумера. В целом решение было принято в пользу Лагаша, т. к. прежняя граница Месилима – Эаннатума между Уммой и Лагашем была восстановлена и утверждена. С другой стороны, ничего не говорится о компенсации уммитского долга Лагашу за неуплаченную дань; и, похоже, с них сняли ответственность за обеспечение водой Гуэдинны, теперь это должны были делать сами лагашцы.

Энтемена был последним великим энзи династии Ур-Нанше; его сын Энаннатум II правил очень недолго и добился немногого, судя по тому факту, что до сих пор было найдено всего одно упоминание о нем – дверная петля, посвященная восстановлению пивоварения Нингирсу. После него энзи Лагаша стал Энетарзи, по-видимому узурпатор; от времени его правления до нас дошло большое количество административных документов, а не посвятительных надписей. Было найдено и письмо, адресованное Энетарзи Луэнной, бывшим в Нинмаре санга, с сообщением о поражении банды из шестисот эламитов, напавших на Лагаш и разграбивших его.

После Энетарзи энзи в Лагаше стал Лугаланда, который, как и его предшественник, оставил нам только административные документы и не оставил посвятительных надписей; поэтому мы практически ничего не знаем о его правлении. Вслед за Лугаландой к власти пришел Урукагина, прославившийся не военными подвигами – на деле он был, пожалуй, первым пацифистом в мире, – а социальными и этическими реформами, самыми ранними в документальной истории человека. К сожалению, его правление было недолгим и имело грустный конец, когда Лугальзаггеси, честолюбивый и воинственный энзи соседней Уммы, сжег, разграбил и разрушил практически все святыни Лагаша. Эти злодеяния Лугальзаггеси подробно изложены в довольно необычном документе, написанном лагашским писцом и теологом, несомненно, по воле Урукагины, который, по всей видимости, пережил катастрофу. Конец документа исполнен веры в справедливость богов Урукагины, который, хотя и очень трогательно, практически поведал о своем бездействии. Там сказано: «Так как уммит разрушил кирпичи (?) Лагаша, он совершил грех против бога Нингирсу; он (Нингирсу) отрубит руку, поднятую на него. Это не грех Урукагины, царя Гирсу. Да заставит его (Лугальзаггеси) Нидаба (личная) богиня Лугальзаггеси, энзи Уммы, отвечать за все грехи». Создается впечатление, что Урукагина фактически не оказывал сопротивления своему агрессивному шумерскому собрату из Уммы, настолько сильна была в нем вера в справедливость богов и воздаяние их злодею, однако в чем оттого польза жертве, неясно. В любом случае, карьера Лугальзаггеси, начавшаяся покорением Лагаша и на какое-то время увенчавшаяся феноменальным успехом, закончилась позорно.

Лугальзаггеси оставил нам одно важное сообщение, текст, по кускам собранный Германом Хилпрехтом более полувека назад из сотен фрагментов вазы. В нем Лугальзаггеси гордо назвал себя «царем Эреха (и) царем Страны», заставившим подчиниться все иностранные земли, так что в его владениях, простиравшихся «от Нижнего моря вдоль рек Тигр и Евфрат до Верхнего моря», царили исключительно мир, счастье и процветание. Но как было сказано, все это длилось недолго; спустя каких-нибудь два десятка лет военного успеха и триумфа его с колодкой на шее поместили у ворот Ниппура, чтобы каждый прохожий оскорблял и плевал в него. Его победителем был семит по имени Саргон, основатель могущественной династии Аккада, начавшей, сознательно или нет, семитизацию Шумера, которая в конечном итоге положила конец шумерскому народу, по крайней мере его видимой политической и этнической целостности.

Саргон Великий, как его знают современные историки, был одним из наиболее выдающихся политических деятелей Древнего Ближнего Востока, военным вождем и гением, равно как и творческим администратором и строителем с чувством исторической важности своих деяний и достижений. Его влияние так или иначе проявилось во всем Древнем мире, от Египта до Индии. В последующие эпохи Саргон стал легендарной фигурой, о котором поэты и барды слагали саги и волшебные повести, и они действительно содержали зерно истины. К счастью, в случае Саргона нам нет необходимости прибегать к более поздним хроникам и повестям в поисках исторических фактов, т. к. у нас есть его собственные документы с описанием его наиболее значительных военных мероприятий и достижений. Саргон, как и его два сына, Римуш и Маништушу, наследовавшие ему, увековечил свои победы, установив в храме Энлиля в Ниппуре испещренные надписями собственные статуи, а также стелы с описанием себя и своих поверженных врагов. Конечно, ни одна из этих статуй и стел не дожила до сего дня, кроме случайных диоритовых обломков оригинала: даже раскопки в Ниппуре не восполнили этого разочарования, и, конечно, может статься, что они были разрушены еще в древности. Но к везению современных историков, несколько веков спустя после их освящения в храме Энлиля анонимный ученый и исследователь скопировал все надписи со статуй и стел с такой тщательностью и точностью, которые сделали бы честь любому современному археологу и эпиграфисту. Там были даже пометки с указанием, были ли эти надписи нанесены на саму статую или на ее пьедестал, что выражалось такими фразами: «(это) надпись на статуе» или «на пьедестале написано…». Для чего он изготовил копии, совершенно неизвестно; возможно, храму и его убранству грозила опасность разрушения, и имелось в виду сберечь что-то для потомков. Если так, то он преуспел даже больше, чем мог ожидать, ведь его драгоценные таблички были найдены почти целыми Ниппурской экспедицией, и их содержание стало достоянием потомков благодаря усилиям ученых Арно Пёбеля и Леона Легрэна.

Саргон, хотя и семит, начал карьеру в качестве высокого чиновника, а именно подателя кубка (виночерпия), при шумерском царе Киша по имени Ур-Забаба. Это был тот самый правитель, которого честолюбивый Лугальзаггеси сверг и, возможно, убил, когда он встал на его пути к власти после разрушения Лагаша. Первой целью Саргона было убрать Лугальзаггеси с политической сцены. Для этого он предпринял неожиданное нападение на столицу Лугальзаггеси, Эрех, «сразил его» и разрушил его стены. Защитники Эреха, похоже, бежали из города и, собрав сильное подкрепление – согласно записи, им на помощь пришли пятьдесят энзи из провинций, – выступили против Саргона. В кровавой битве тот одолел их. Только тогда, кажется, Лугальзаггеси, которого не было в Эрехе, вероятно, в связи с далекой военной кампанией, появился на сцене со своей армией. И в этот раз Саргон вышел победителем, причем в такой степени, что смог заковать Лугальзаггеси в цепи, или, скорее, в шейные колодки, и доставить к вратам Ниппура.

Захватив Лугальзаггеси, Саргон вернул самую южную часть Шумера, где подвластные Лугальзаггеси энзи еще надеялись сдержать его натиск. Сначала он атаковал Ур в самой в крайней точке юго-запада, затем район Энинмар, простиравшийся от города Дагаш до берегов Персидского залива, где омыл оружие, несомненно, празднуя победу ритуальной церемонией. Возвращаясь с моря, он напал на Умму, оплот Лугальзаггеси, и разрушил ее стены, и тем завершил завоевание Южного Шумера. Теперь он обратился на запад и север и подчинил земли Мари, Джармути и Иблы, вплоть до «Кедрового леса» и «Серебряной горы», т. е. областей Аман и Таврида. Далее мы встречаем его на пути в Восточный Шумер, он берет Элам и соседний Барахши и уносит их богатства.

Такова история ниппурских копий надписей на статуях и стелах Сар гона, которые, однако, охватывают только часть его правления. Судя по гораздо более поздним легендам и хроникам, завоевания Саргона продолжались; он, вероятно, даже отправлял свои армии в Египет, Эфиопию и Индию. Чтобы держать под контролем столь громадную империю, он поставил военные гарнизоны на ряде ключевых позиций. В самом Шумере, где восстания происходили постоянно, он назначил соплеменников семитов на высшие административные посты и укомплектовал гарнизоны городов аккадскими войсками. Для себя и своего огромного штата чиновников и солдат – он хвастался, что «ежедневно при нем ели хлеб 5400 человек», – он построил город Агаде недалеко от Киша, города, где он начинал свою феноменальную карьеру в качестве подателя чаши правящего Ур-Забабы. В короткий срок Агаде стал самым зажиточным и блестящим городом Древнего мира. Сюда стекались дары и дань из четырех частей саргоновских владений, а в его гаванях стояли суда из далекого Дильмуна, Магана и Мелуххи (т. е., вероятно, Индии, Египта и Эфиопии). Большинство жителей Агаде были, несомненно, семитами, связанными с Саргоном узами родства и языка, и от названия Агаде, или Аккада, по библейской версии (Бытие, 10:10), произошло слово «аккадцы», означающее сегодня месопотамских семитов в целом.

Саргона сменил его сын Римуш, к которому империя перешла раздираемая восстаниями и бунтами. В жестоких боях с участием десятков тысяч воинов он подчинил, вернее, переподчинил города Ур, Умму, Адаб, Лагаш, Дер и Казаллу, а также страны Элам и Барахши. Он правил, однако, только девять лет, после чего к власти пришел его «старший брат» (возможно, близнец) Маништушу, продолживший такую же военную и политическую модель правления. Более того, как и его отец Саргон, он водил свои победоносные войска в отдаленные земли, во всяком случае, так может показаться из отрывка одного текста, в котором сказано: «Когда он (Маништушу) пересек Нижнее море (т. е. Персидский залив) на судах, тридцать два царя объединились против него, но он нанес им поражение, и разграбил их города, и низложил их владык, и разорил [всю (?) сельскую местность (?)] вплоть до серебряных приисков».

Маништушу правил пятнадцать лет, и ему наследовал сын Нарамсин, при котором Агаде достиг пика славы и могущества, и ему же суждено было увидеть его горький, трагический конец. Его военные успехи были многочисленны и прибыльны: он победил мощную коалицию восставших царей Шумера и прилегающих земель, подчинил район к западу вплоть до Средиземного моря, а также Таврию и Аман. Он распространил свое владычество на Армению и восстановил статую победы возле современного Диербакира, одолел Луллуби на Северном Загросе и увековечил победу грандиозной стелой. Он превратил Элам в частично семитизированное вассальное государство и построил много зданий в Сузах. Он вернулся с трофеями из Магана после победы над его царем Манием. Неудивительно, что он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы добавить эпитет «царь четырех четвертей» к своим титулам, и что у него было довольно оснований причислить себя к божествам в качестве «бога Агаде».

Но потом на Нарамсина и его Агаде обрушилось роковое бедствие, грозившее существованию всего Шумера: беспощадное и разрушительное вторжение кутиев, жестокого варварского кочевого народа с восточных гор. Об этом мы узнаем в первую очередь из историографической поэмы, которую можно назвать «Проклятие Агаде: возмездие Экура». Она была создана шумерским поэтом, жившим несколько веков спустя после этой катастрофы, когда Агаде уже давно пребывал в руинах и запустении. Этот документ замечателен не только своим правдивым описанием Агаде до и после падения, но это и самая ранняя попытка дать оценку историческому событию с позиций господствовавшего в то время мировоззрения. В поисках причин этого унизительного и бедственного нашествия кутиев автор приходит к несомненному, по его мнению, ответу и сообщает нам о кощунстве Нарамсина, до того неизвестного из других источников. По словам автора, Нарамсин осадил Ниппур и творил всевозможные безбожные и кощунственные действия в святилище Энлиля, и за это Энлиль наслал на страну кутиев, приведя их из горной обители, чтобы разрушить Агаде и воздать по заслугам за свой любимый храм. Более того, восемь из главнейших божеств шумерского пантеона, чтобы как-то успокоить дух их правителя Энлиля, наложили на Агаде проклятие вечного запустения и безлюдья. Так, добавляет автор в конце произведения, и случилось: Агаде с тех пор оставался покинутым и пустынным.

Наш историограф начинает свой труд с введения, где противопоставлены слава и сила Агаде в дни процветания и разруха и запустение после падения. Первые несколько строк произведения звучат так: «После того как, нахмурив лоб, Энлиль предал народ Киша смерти, как Бык Небес, и как высокий вол превратил дом Эреха в пыль; после того, в должное время, Энлиль дал Саргону, царю Агаде, власть и царство от верхних земель до нижних земель», тогда (перефразируя наиболее доступные для понимания отрывки) стал город Агаде богатым и сильным, под нежным и постоянным руководством его верховного божества Инанны. Его здания были полны золотом, серебром, медью, оловом и ляпис-лазурью; его старые мужи и жены давали мудрые советы; его юные дети были полны радости; музыка и пение звучали повсюду; все окрестные земли жили в мире и безопасности. Нарамсин придал еще более величия святилищам и поднял стены его до уровня гор, ворота же оставались при этом открытыми. Сюда приезжали кочевые марту, люди, что «не знают зерна», с запада, привозя отборных быков и овец. Сюда приезжали мелуххиты, «люди черной страны», привозя свои экзотические товары. Сюда приезжали эламцы и субарийцы с востока и севера с ношей, точно «вьючные ослы». Сюда приезжали все принцы, вожди и шейхи равнины, привозя дары каждый месяц и на Новый год.

Но вот пришла беда, или, как об этом говорит автор: «Ворота Агаде, они валялись разбитые… святая Инанна оставляет нетронутыми их дары; Ульмаш (храм Инанны) охвачен страхом, (ибо) нет ее в городе, ею покинутом; как дева бежит из покоев, святая Инанна покинула храм свой в Агаде; как воин с оружием поднятым, напала она на город жестокой битвой, заставила его развернуться грудью навстречу врагу». И в очень короткий срок, «в пять дней, не десять дней», власть и царствие оставили Агаде; боги отвернулись от него, и Агаде лежал пустынный; Нарамсин мрачный сидел в одиночестве, в рубище; его колесницы и суда стояли без дела, всеми забытые.

Как же это случилось? По версии нашего автора, Нарамсин за семь лет своего твердого правления действовал вопреки слову Энлиля: он позволил солдатам напасть и разорить Экур и его рощи, разрушил постройки Экура медными топорами и кирками, так, что «дом лежал сраженный, точно мертвый юноша». И вообще, «все земли лежали повержены». Более того, у ворот, называемых «Ворота Несжатых Злаков», он жал зерно. «Ворота Мира» он разрушил кирками. Он осквернил святые сосуды и срубил священные рощи Экура; он превратил в пыль его золотые, серебряные и медные сосуды. Он погрузил все имущество Ниппура на суда, что стояли прямо у святилища Энлиля, и вывез в Агаде.

Но все это он проделал не ранее, нежели «совет покинул Агаде» и «здравый разум Агаде превратился в безумие». Тогда «Энлиль, неистовый потоп, что не имеет равных, из-за того, что дом его любимый подвергся нападенью, приведшему к разрухе»; он устремил взгляд к горам и призвал вниз кутиев, «народ, кому контроль неведом»; «он землю укрыл, как саранча», так, что никто не мог избежать его силы. Сообщение, и по морю, и по суше, стало невозможным по всему Шумеру. «Гонец не мог пуститься в путь; моряк не мог на судне плыть… бандиты обжили дороги; створки ворот страны превратились в глину; все окрестные земли готовились к худшему за стенами своих городов». В результате страшный голод постиг Шумер. «Великие поля и долины зерна не давали; не ловилась рыба в затонах; сады, орошенные, ни вина не давали, ни меда». Из-за голода цены подскочили до такой степени, что за ягненка давали только полсилы масла, или полсилы зерна, или полмины шерсти (таблицу мер см. на рис. 4).

Горе, нужда, смерть и запустение угрожали захлестнуть практически все «человечество, слепленное Энлилем». Тогда восемь самых главных божеств шумерского пантеона, а именно Син, Энки, Инанна, Нинурта, Ишкур, Уту, Нуску и Нидаба, решили, что пора умерить ярость Энлиля. В молитве к Энлилю они поклялись, что Агаде – город, разрушивший Ниппур, – будет сам разорен, как Ниппур. И вот эти восемь божеств «обратили лица к городу, прокляли Агаде разрушением»:

Город, ты, что смел напасть на Экур, что Энлиля (презрел),
Агаде, ты, что смел напасть на Экур, что Энлиля (презрел),
Пусть рощи твои превратятся в кучу пыли,
Пусть глиняные (кирпичи) вернутся к своей основе,
Пусть станут они глиной, проклятые Энки,
Пусть деревья твои вернутся в свои леса,
Пусть они станут деревьями, проклятые Нинильду.
Ты водил на бойню быков – поведешь вместо них своих жен,
Ты резал овец – будешь ты резать детей,
Твои бедняки – придется топить им своих драгоценных детей,
Агаде, пусть твой дворец, построенный с сердцем веселым,
Развалинами обернется…,
По местам, где свершал ты обряды и ритуалы,
Пусть лиса, выходя на охоту, свой хвост волочит…,
Пусть на тропах твоих судоходных ничего не растет, лишь трава,
На дорогах для колесниц пусть ничто не растет, лишь плакун-трава,
И еще сверх того, на твои судоходные тропы и пристани
Ни один человек не взойдет, из-за диких козлов, паразитов (?),
змей и горных скорпионов,
Пусть в долинах твоих, где росли сердцу милые травы,
Не растет ничего, лишь «осока слез»,
Агаде, вместо вод сладкоструйных твоих, воды горькие пусть потекут,
Кто скажет «Я бы в городе том поселился», не найдет в нем пригодного места,
Кто скажет «Я бы в городе том отдохнул», не найдет там удобного ложа.
Так в точности, заключает наш историк, и случилось:
На его корабельных тропах ничего не растет, лишь трава,
На дорогах для колесниц ничего не растет, лишь плакун-трава,
И еще сверх того, на его судоходные тропы и пристани
Ни один человек не ступает, из-за диких козлов,
паразитов (?), змей и горных скорпионов,
На равнинах его, где росли сердцу милые травы,
Не растет ничего, лишь «осока слез»,
Агаде, вместо вод сладкоструйных его, воды горькие потекли,
Кто сказал «Я бы в городе том поселился», не нашел в нем пригодного места,
Кто сказал «Я бы в городе том отдохнул», не нашел там удобного ложа.

Поражение Нарамсина в борьбе с кутиями повлекло за собой политическое замешательство и анархию в Шумере, хотя сын Нарамсина, Шаркалишарри, пытался исправить часть нанесенного отцом вреда, судя по нескольким посвятительным надписям, в которых он называет себя «строителем Экура, дома Энлиля». Но если так, то было слишком поздно: теперь его владения ограничивались городом Агаде и его ближайшими окрестностями. Он носит титул только «царя Агаде» и более не осмеливается использовать высокий эпитет отца «царь четырех четвертей». Конечно, он оглашает победы над кутиями, эламитами и амореями, но это были, скорее всего, оборонительные битвы, принятые для защиты ворот Агаде. Все указывает на то, что именно правители кутиев находились у политической власти в течение семи из восьми десятилетий, последовавших за смертью Нарамсина; похоже, они были вправе назначать и смещать правителей шумерских городов на свое усмотрение. Так или иначе, а возможно, из-за того, что считали энзи Лагаша лояльным и сговорчивым, кутии отдавали предпочтение Лагашу, который почти полвека был главным городом южной части Шумера и временами контролировал Ур, Умму и, возможно, даже Эрех. В любом случае, к концу периода «господства кутиев» в Лагаше правит династия энзи, которая следует политическому и религиозному курсу великого реформатора Урукагины, отдававшего «кесарю кесарево» во имя лучшего служения богам. Основатель этой новой лагашской династии энзи был Ур-Бау, оставивший нам несколько посвятительных надписей с перечнем зданий многочисленных храмов Лагаша. Он также контролировал Ур, или, по крайней мере, оказывал на него достаточно сильное влияние, чтобы посадить свою дочь верховной жрицей Нанны, божества-покровителя Ура. У Ур-Бау были три зятя – Гудеа, Ургар и Намхани (он же Наммахни) – и каждый из них стал энзи Лагаша. Довольно неподвижное лицо и бесстрастные черты Гудеа знакомы современным студентам по его многочисленным статуям. Некоторые из них испещрены длинными сообщениями о его религиозной деятельности, связанной со строительством и перестройкой наиболее значительных храмов Лагаша. Из них мы узнаем, что, несмотря на господство кутиев, Гудеа имел торговые связи практически со всем «цивилизованным» миром того времени. Он получал золото из Анатолии и Египта, серебро – из области Тавриды, кедр – из Амана, медь – из Загроса, диорит – из Египта, сердолик – из Эфиопии, лес – из Дильмуна. Не имел он проблем и с мастерами из Суз и Элама, работавшими по отделке храма. На двух цилиндрах Гудеа, раскопанных в Лагаше более семидесяти пяти лет назад, найден текст самого длинного из известных нам литературных произведений почти в четыреста строк. Это повествование ритуального и гимнического характера увековечивает перестройку главного храма Лагаша – Энинну. Гудеа даже сообщает об одной военной победе – над государством Аншан, что находилось на юге рядом с Эламом. Он также говорит о создании ряда культового и символического оружия, например, шарура, и набалдашников с пятьюдесятью головами. Это может указывать на его значительную военную активность, хотя, вероятно, только в качестве вассала кутиев. Гудеа, как и его тесть Ур-Бау, также контролировал город Ур, где были найдены три его надписи.

Гудеа сменил его сын, Ур-Нингирсу, и его внук, Угмен, правивший между ними менее десятилетия. Им на смену пришел, вероятно, Ургар, другой зять Ур-Бау, но правление его было совершенно мимолетным. Далее последовал третий зять, Намрани, ставший, похоже, энзи не только Лагаша, но и Уммы. То, что он столковался с кутиями, а потому может считаться предателем Шумера, совершенно точно, т. к. в одной из своих надписей привязывает дату своего правления к дням, когда «Ярлаган был царем Кутии». Но к тому времени в Шумере появился спаситель, Утухегаль из Эреха, свергший кутийское иго и вернувший царство Шумеру. Об этом рассказывается в историографическом типе повествовательной поэмы, сложенной либо во времена самого Утухегаля, либо вскоре после него. Она начинается жестоким поношением кутиев, «змеи (и) скорпиона гор», их жестокого нападения на Шумер и правдиво описывает победоносное выступление Утухегаля против царя кутиев Тиригана, взятого в плен и доставленного закованным и ослепленным к Утухегалю, чтобы тот «поставил стопу ему на шею».

Несмотря на громкую победу, Утухегаль недолго удерживал власть в Шумере. Есть указания на то, что после семи лет его правления трон узурпировал Ур-Намму, один из его честолюбивых управляющих, ставший основателем последней из основных шумерских династий, известной как Третья династия Ура. Ур-Намму, правивший шестнадцать лет, оказался способным военным вождем, великим строителем и выдающимся администратором. Он создал первый свод законов в письменной истории человечества.

Ур-Намму начал свое правление нападением и убийством Намхани, зятя Ур-Бау из Лагаша. Тот, очевидно, вторгся на территорию Ура, несомненно, при поддержке своих кутийских (кутских) покровителей. Объявив себя хозяином Ура и Лагаша, он попытался установить господство во всем Шумере; его надписи были найдены в Эрехе, Ниппуре, Адабе и Ларсе, а также в Уре. Возможно, ему даже удалось распространить контроль на прилегающие к Шумеру земли, если судить по одной из его формул данных, где он хвастается, что «проложил прямой путь из нижних земель в верхние».

Ур-Намму, исходя из утверждения о том, что «его бросили на поле сражения, как разбитый сосуд», вероятно, погиб в битве кутиями, которые, несмотря на убедительную победу Утухегаля, продолжали досаждать Шумеру в течение всего периода правления Третьей династии Ура. Его сменил сын, Шульги, правивший сорок восемь лет относительного мира и процветания Шумера. Шульги распространил свою власть на Элам и Аншан к востоку и на кочевые народы района Загросских гор. Он даже установил контроль над Ашшуром и Ирбилем на субарийской территории далеко к северу от Шумера. То, что он испытал серьезные трудности, пытаясь усмирить и подчинить субарийцев, видно из письма, которое один из его чиновников по имени Арадму переслал ему откуда-то из Субира. Арадму были даны указания Шульги «держать в хорошем состоянии дороги в страну Субир», укрепить границы страны, «разузнать пути в стране» и «советоваться с собранием мудрых против гнилого (?) семени (?)» – последний термин был, очевидно, условным эпитетом какого-то не названного по имени субарийского вождя, отказавшегося признать авторитет Шульги. Но Арадму считал ситуацию безнадежной; «гнилое семя», похоже, было богато и влиятельно и так напугало и деморализовало Арадму, что тот мог только взывать о помощи к Шульги. У нас также есть ответ Шульги на это письмо, в котором Шульги подозревает Арадму в измене и прибегает и к угрозам, и к лести, пытаясь удержать Арадму от присоединения к субарийским повстанцам.