Алиби

«Уже „мисс“», – отметил про себя Хэммонд, поднимаясь за служанкой по массивной внутренней лестнице и шагая по длинной галерее над залом для приемов.

Дэви Петтиджон приняла его не где-нибудь, а в ванной комнате. Едва шагнув через порог, Хэммонд остановился, пораженный, – ничего подобного он никогда прежде не видел. В просторной, светлой комнате с потолком из матового стекла находилась утопленная в пол ванна с гидромассажем – такая большая, что в ней впору было проводить матчи по водному поло. Ванна была наполнена водой, но массажное устройство было выключено, и на спокойной поверхности покачивались цветки магнолии размером с чайное блюдечко. Зеркальные стены отражали множество бронзовых подсвечников, в которых горели десятки ароматизированных свечей. Возле одной из стен стоял удобный, обитый шелком диван. Позолоченный умывальник размерами мог соперничать с ванной в квартире Хэммонда. Рукоятки горячей и холодной воды были выполнены из граненого стекла, на полке рядом стояли разнокалиберные хрустальные флакончики с косметическими средствами и притираниями.

Разглядывая все это великолепие, Хэммонд осознал, что все слухи и разговоры о том, сколько денег потратил Петтиджон на переоборудование особняка, даже не приближались к действительности. Реальная сумма была, скорее всего, на несколько порядков больше. Правда, ему уже приходилось бывать в этом особняке, но только на первом этаже; на второй же он попал впервые и был поражен его роскошью.

Не ожидал он и того, что вдова встретит его обнаженной. Лежа на высокой кушетке, Дэви Петтиджон только не мурлыкала от удовольствия, пока здоровяк-массажист с огромными руками трудился над ее бедрами.

– Ты ведь не против, да, Хэммонд? – проворковала Дэви Петтиджон, когда массажист прикрыл ей спину и плечи простыней. Хэммонд вежливо пожал протянутые ему пальцы.

– Нет, если ты не против. Дэви лукаво улыбнулась.

– Ты ведь меня знаешь, Хэммонд. Я никогда не была скромницей. Этот недостаток сводил с ума мою бедную мамочку. Впрочем, она и так была трехнутой.

Подперев руками точеный подбородок, Дэви протяжно вздохнула, когда массажист принялся за ее ягодицы.

– У меня сегодня полуторачасовой сеанс массажа, а ты явился в самой середине, – пояснила она. – Это божественно, Хэммонд! Я не смогла прерваться даже ради тебя – у меня просто не хватило силы воли сказать Сандро «стоп».

– Ничего страшного, я на тебя ничуть не в обиде. Впрочем, странно…

– Что – странно?

– Вчера Лют тоже побывал у массажиста.

– Это случилось до того, как его убили, или после? Хэммонд нахмурился, а Дэви задорно рассмеялась.

– Шутка, – сказала она. – Кстати, как насчет шампанского? Небрежным движением руки она указала на стоявшее возле кушетки серебряное ведерко со льдом, из которого выглядывало горлышко уже откупоренной бутылки шампанского. Рядом на подносе поблескивали два высоких бокала из нежно-голубого богемского стекла, и Хэммонду показалось, что Дэви ждала его. Ждала и готовилась. От этой мысли ему стало не по себе, но он справился с собой.

– Спасибо за предложение. Но я, пожалуй, воздержусь.

– Фу, какой ты нудный! – Дэви наморщила носик. – Ну ладно, Хэммонд, брось ломаться. Ведь мы с тобой знаем друг друга уже чертову уйму лет, зачем же делать вид, будто мы только что познакомились? – Она слегка тряхнула головой, словно досадуя на него. – Кроме того, – добавила она, – мне кажется, что, когда твоего мужа убивают в пентхаусе его собственного драного отеля, нужно пить только шампанское. Так что не валяй дурака, Хэммонд, налей нам по бокалу, и выпьем за светлую память моего безвременно почившего…

Хэммонд хорошо знал, что спорить с Дэви практически бесполезно, поэтому достал из ведерка бутылку и налил полный бокал шампанского. Протянув его Дэви, он налил полбокала себе.

– За похороны и прочие развлечения! – объявила Дэви и чокнулась с ним.

– Не могу сказать, чтобы я полностью разделял твои чувства, – заметил Хэммонд, отпивая из своего бокала крошечный глоток. Дэви облизнула губы, смакуя вкус напитка.

– Может быть, ты и прав, и шампанское больше уместно на свадьбах.

Хэммонд поднял на нее взгляд и почувствовал, что краснеет, а Дэви, разгадав его мысли, весело рассмеялась.

Это был тот самый озорной и бесшабашный смех, каким Дэви смеялась в ту давнюю июльскую ночь, когда они оба оказались приглашены на свадьбу общих друзей в качестве товарища жениха и подружки невесты. Торжество проходило в саду дома невесты, украшенном гардениями, пионами, белыми лилиями и прочими экзотическими цветами, источавшими сладкий, дурманящий аромат. Этот запах был густым и навязчивым и пьянил не хуже шампанского, которое Хэммонд пил бокал за бокалом в тщетной надежде освежиться, ибо в смокинге, который он на себя напялил, было невыносимо жарко. Подружки невесты – числом восемь, все, как на подбор, стройные, длинноногие блондинки – чувствовали себя немногим лучше, хотя их кружевные, глубоко декольтированные платья казались тонкими, как паутина, и холодное шампанское лилось рекой.

– Ты выглядишь просто потрясающе, так бы тебя и съел, – пошутил Хэммонд, столкнувшись с Дэви возле церкви накануне венчания. – Или выпил. В этом платье ты выглядишь как классный коктейль, не хватает только маслинки и бумажного зонтика за шиворотом.

– Бумажный зонтик – это как раз то, чего не хватает моему наряду, чтобы быть по-настоящему пошлым, – рассмеялась Дэви.

– Тебе не нравится твое платье? – удивился Хэммонд. Она не ответила, только подмигнула и погрозила ему пальцем. После венчания, когда прием – или, вернее, пьянка – был уже в самом разгаре, они снова сошлись вместе. Дэви только что танцевала и теперь обмахивалась бумажным веером.

– Это платье не просто пошлое, в нем еще и чертовски жарко, – пожаловалась она, одним глотком осушая очередной бокал шампанского.

– Так сними его, – шутливо предложил Хэммонд, но Дэви посмотрела на него неожиданно внимательно и серьезно.

Семейства Кросс и Бертон дружили между собой еще до того, как родились Дэви и Хэммонд. И сколько он себя помнил, Дэви всегда была рядом с ним – рядом или в соседнем дворе, и стоило только крикнуть, чтобы она примчалась на зов. Они встречались на пикниках, детских утренниках и рождественских праздниках.

С самого детства они были близки, как брат и сестра, и разговаривали друг с другом, не стесняясь и называя вещи своими именами. Но их отношения оставались чисто платоническими, хотя время от времени они и делали вид, будто влюблены друг в друга.

Но тому июльскому вечеру предшествовала длительная разлука, связанная с тем, что Хэммонд и Дэви уехали учиться в разные университеты, он – в Клемсон, а она – в университет Вандербилда. Кроме того, оба были изрядно пьяны и захвачены общей атмосферой свадьбы. Именно поэтому, когда Хэммонд предложил ей снять платье, Дэви не послала его куда подальше, а посмотрела на него мечтательным взглядом.

– Я подумаю над этим предложением, – сказала она медленно, и у Хэммонда отчего-то перехватило дыхание.

И вот, воспользовавшись тем, что большинство гостей из тех, кто еще держался на ногах, сгрудилось возле самого большого стола, чтобы посмотреть, как будут резать свадебный пирог, Хэммонд похитил из одного из баров бутылку шампанского и, схватив Дэви за руку, увлек ее к живой изгороди, за которой располагался задний двор соседней усадьбы. Эти соседи тоже были приглашены на свадьбу, поэтому на чужой территории они могли чувствовать себя относительно спокойно, к тому же густая живая изгородь, которую на протяжении нескольких десятилетий из года в год аккуратно подстригали, надежно скрывала их от случайных взглядов.

Оказавшись на соседской лужайке, Хэммонд первым делом открыл шампанское. Пробка с шумом вылетела из бутылки, и это почему-то безумно развеселило обоих. Потом Хэммонд разлил вино по предусмотрительно захваченным с собой бокалам, которые они тут же осушили.

Когда – всего через десять минут – они пили по третьему бокалу, Дэви неожиданно попросила Хэммонда помочь ей справиться с застежкой на спине ее воздушно-розового платья. Хэммонд с готовностью пришел Дэви на выручку, и вскоре платье уже упало к ее ногам вместе с лифчиком и чулочным поясом.

Лишь взявшись за резинку трусиков, Дэви слегка замешкалась, но Хэммонд шепнул ей: «Что, слабо?» – и это придало ей решимости. Против этой «волшебной» фразы Дэви Бертон никогда не могла устоять, и та ночь не стала исключением.

Стянув трусики, она на несколько мгновений замерла, позволив ему насладиться видом своего обнаженного тела, потом попятилась и по ступенькам спустилась в прохладную воду бассейна.

Хэммонд не стал колебаться. За считанные секунды освободившись от смокинга и брюк (накануне свадьбы он потратил не менее получаса, чтобы надеть их), он тоже шагнул к бассейну, и у Дэви вырвался невольный вздох восхищения.

– Ты здорово вырос с тех пор, как мы в последний раз играли в «доктора», – заметила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Хэммонд прыгнул в воду.

Они еще никогда не целовались, если не считать нескольких, носивших чисто познавательный характер поцелуев и объятий, которыми они обменялись, когда были подростками. Не целовались они и в ту ночь, по обоюдному молчаливому согласию решив не тратить на это время. Опасность быть застигнутыми на месте преступления, какой бы сомнительной ни была такая возможность, возбудила их настолько, что в предварительных ласках не было нужды. Едва оказавшись в воде, Хэммонд прижался к Дэви, а она широко развела ноги ему навстречу.

Они были пьяны, и они все время смеялись. На все про все им понадобилось едва ли пять минут.

После этого они не встречались почти два года. Когда же встреча наконец произошла, Хэммонд притворился, будто ни шампанского, ни плавательного бассейна не было вовсе, и Дэви поступила точно так же. Ни один из них не хотел, чтобы этот случайный эксперимент омрачил многолетнюю дружбу.

– А здорово нам было когда-то вместе, верно? – спросила Дэви чуть печально, и у Хэммонда снова появилось ощущение, что она читает его мысли.

– Да, – кивнул он и надолго замолчал. Дэви тоже не говорила ни слова, рассматривая пузырьки в своем бокале, которые – словно нити голубого жемчуга – тянулись от дна к поверхности. Наконец она поднесла бокал к губам и, сделав большой глоток, вздохнула.

– К сожалению, мы выросли и поняли, что в жизни праздников меньше, чем будней.

Ее рука безжизненно упала, свесившись с края кушетки, и Хэммонд едва успел подхватить готовый выпасть из ее пальцев бокал.

– Я пришел, чтобы принести тебе свои соболезнования, Дэви. То, что случилось, – ужасно. Думаю, мои родители тоже навестят тебя.

– О, завтра здесь будет полно сочувствующих и соболезнующих. Сегодня я решила никого не принимать, но завтра… – Она снова вздохнула. – Боюсь, от этой обязанности мне не отвертеться. Они явятся сюда толпой, явятся со своими пирогами, сладкими булочками и фальшивыми словами утешения, но на самом деле они придут поглазеть, как я воспринимаю смерть мужа.

– И как ты ее воспринимаешь?

Уловив в его голосе новые нотки, Дэви повернулась на бок и, прижимая к груди край простыни, села на кушетке, свесив босые ноги.