Красноречивое молчание

– Он… я…

Больше Лаури не в силах была произнести ни слова. Пытаясь скрыть свое смущение, наклонилась к Дженифер и откинула с ее лица кудряшки, чтобы малышка не выпачкала их шоколадным кремом. Девочка взглянула на свою учительницу глазами Дрейка – зелеными, огромными, окаймленными пушистыми ресницами. Они так живо напомнили ей любимого, что слезы вдруг хлынули из глаз и заструились по щекам.

– Вам не хочется говорить об этом? – спросил Джон, ласково коснувшись ее руки.

Его темные глаза были полны искреннего участия и сострадания. Лаури начала говорить и, к своему удивлению, выплеснула всю свою историю.

Джон не перебивал. Не проронил ни единого слова, когда она прерывала свой рассказ, чтобы высморкаться или смахнуть очередную слезинку.

Дженифер, смышленая и чуткая не по годам, подошла к Лаури, забралась к ней на колени и, положив голову ей на грудь, принялась ласково гладить ее по плечу.

– На самом деле мы не муж и жена, – выдавила Лаури. – Нас, правда, обвенчали, но для Дрейка все клятвы и обещания так и остались пустым звуком.

– А для вас они имеют большое значение, ведь так? – спросил Джон.

Лаури попыталась ответить, но не смогла, лишь горько взглянула на него и кивнула:

– Я люблю его, Джон. Когда увидела его впервые, сразу поняла, что это неизбежно произойдет. Я пыталась подавить в себе это чувство, особенно когда поняла, что всегда буду значить для него не больше, чем случайная знакомая.

Лаури осознавала, что этим признанием унижает себя, но ей было все равно. Кроме того, Джон не из тех, кто станет презирать человека лишь за то, что он имел несчастье полюбить безо всякой надежды на взаимность.

– Впрочем, он честно предупредил меня, – продолжала Лаури, – что любил свою жену и что больше ни в кого не собирается влюбляться.

И она в очередной раз высморкалась в салфетку, и так уже всю промокшую, похожую на жеваную тряпку. Дженифер взглянула на нее с таким сочувствием, что Лаури, моментально опомнившись, решительно взяла себя в руки – улыбнулась, как ни в чем не бывало, и погладила малышку. Ребенок не должен видеть ее в таком состоянии. Ведь Лаури для нее единственная надежда и опора, и видеть свою учительницу в растрепанных чувствах – для нее огромное потрясение.

– Думаю, Лаури, вы все-таки несправедливы к Дрейку, – заметил Джон. – Сомневаюсь, что вы для него были лишь приятным времяпрепровождением. Ведь он возложил на вас всю ответственность за воспитание дочери. Сам-то он не может находиться с ней постоянно, нужно зарабатывать на жизнь. Да и какой из мужчины воспитатель!

– Но мне за это платят, Джон. Он мог бы с такой же легкостью нанять кого угодно.

– Верно. Но он нанял вас. Несмотря на то, что красивая женщина, живущая в доме одинокого мужчины, может вызвать всевозможные пересуды.

– Просто, видимо, лень было искать кого-то другого. Да и рекомендации у меня были отличные.

– Ладно, не будем спорить, – смиренно произнес Джон. – Но у меня есть еще один аргумент.

Голос его дрогнул, и это не укрылось от Лаури. Вскинув голову, она внимательно посмотрела на него.

– Я видел вас вместе и никогда не забуду, какими сияющими глазами он смотрел на вас. Он любит вас, Лаури.

– То, что вы видели, называется похотью. Не стану скрывать, нас непреодолимо тянет друг к другу. Я знаю, он… хочет меня.

– Нет, Лаури. Похоть и любовь – разные вещи. Думаю, вы и сами это прекрасно понимаете.

Джон грустно улыбнулся. На секунду ей показалось, что он чего-то недоговаривает. Она раскрыла было рот, чтобы ответить, но сказать было нечего. Поняв это, Джон поспешно добавил:

– И я никогда не видел, чтобы мужчина так ревновал. Помните, как он вел себя, когда я впервые пришел в ваш дом.

– Он ревновал к вам Дженифер, а не меня, – заметила Лаури. – Ему и в голову не пришло, что между нами что-то может быть. – Лаури горько рассмеялась. – Да и, кроме того, судя по той роли, которую отвел мне Дрейк, маловероятно, чтобы он ревновал меня к вам. Подумаешь, какое дело! Видимся один раз в неделю да еще в присутствии Дженифер. Смешно даже предполагать такое!

– Так его жена умерла три года назад?

– Да. Доктор Норвуд говорила мне, что она умерла, когда Дженифер было несколько месяцев. Это единственное, что мне известно. Дрейк никогда не заводил разговор о своей жене. Это что-то вроде табу.

– Гм… Странно, что такой уверенный в себе человек, как Дрейк, способен так долго горевать. Лаури тяжело вздохнула:

– Я этого тоже не понимаю, Джон. Но это действительно так. Вне всякого сомнения.

Вскоре они с Дженифер собрались уходить. Выплакавшись, Лаури немного успокоилась, и теперь, покидая дом Джона, чувствовала себя так, словно с души у нее свалился тяжелый камень. У дверей Джон обнял ее за плечи:

– Лаури, если вам вдруг понадобится помощь, прошу вас, не стесняйтесь, звоните. Я знаю, что испытываешь, когда болит душа. Иногда очень важно вовремя выговориться.

Лаури инстинктивно почувствовала, что когда-то Джон перенес страшное горе. Может, поэтому он так терпимо и с таким пониманием относится к людям? Вероятно, он понял одну простую истину – если человека ни во что не ставят, он лишь озлобляется.

После этого дня прошло три недели. Как-то раз днем разразилась настоящая снежная буря. С отъезда Дрейка минуло уже столько времени, что Лаури потихоньку пришла в себя и уже не так остро ощущала горечь расставания. В общем, страсти улеглись. Учеба Дженифер тоже шла на лад. Лаури испробовала несколько методов обучения разговору и была вознаграждена: малышка стала делать успехи, причем заметные. В тот день, когда повалил снег и ветер яростно завыл за окном, они сидели в классе перед зеркалом и отрабатывали звук «п». Лаури скатала из ваты шарик и объяснила девочке, что, если хорошо произнести этот звук, шарик полетит. Дженифер изо всех сил старалась подражать своей учительнице и, когда у нее получалось, сияла от гордости.

Услышав на улице какой-то шум, Лаури оставила девочку в классе и, велев повторять это упражнение, пошла в гостиную. Подойдя к широкому французскому окну, она попыталась сквозь густую снежную пелену хоть что-нибудь разглядеть на улице. Вроде какая-то машина. Внезапно сердце у нее замерло… Из машины вылез Дрейк и, втянув голову в воротник дубленки, пытаясь защититься таким образом от сильного ветра, спотыкаясь и скользя, заспешил к крыльцу.

Он уже протянул руку, чтобы позвонить, но тут Лаури, опомнившись, бросилась к двери и распахнула ее. Войдя, он первым делом снял шапку и стряхнул с нее снег, отвернул воротник и только потом повернулся к ней:

– Здравствуй, Лаури.

Она попыталась ответить, но так и не смогла.

– Ну, как ты? – спросил он, не дождавшись.

– Хо… рошо, – пробормотала она и, тряхнув головой, попыталась взять себя в руки. – У меня… у нас все отлично.

Лаури решила, что ни за что не станет спрашивать, зачем он приехал. Хватит, в прошлый раз наспрашивалась.

– Где Дженифер? – спросил Дрейк.

– В классной комнате. Мы немного изменили расписание, с тех пор, как ты… – Она осеклась. – Так удобнее, – поспешно добавила она.

Дрейк промолчал и направился в классную комнату. Лаури пошла следом и где-то на полпути услышала восторженный детский вопль. Радостная встреча состоялась.

Открыв дверь, Лаури увидела, что посреди комнаты стоит Дрейк, держа на руках Дженифер. Девочка обхватила его ручонками за шею, а ноги обвила вокруг отцовской груди. Он же поддерживал ее руками под попку. Кролик, которого со времени отъезда Дрейка малышка практически не выпускала из рук, валялся на полу возле стула позабытый-позаброшенный.

Откинувшись назад, Дженифер заглянула отцу в лицо.

– Джен-фа, Джен-фа, – проговорила она, поглаживая себя по груди. А потом:

– Па-па, па-па…

И снова бросилась ему на шею.

– Маленькая моя, как ты уже хорошо говоришь! Это просто замечательно! – воскликнул Дрейк. Девочка не слышала его возгласов и лишь по глазам догадалась, что отец ею очень доволен. Наконец Дрейк перевел взгляд на Лаури, которая все еще стояла в дверях, и радостно улыбнулся:

– Это просто великолепно, Лаури! Она делает явные успехи, правда?