Жар небес

Он так резко вскочил со стула, что тот отлетел назад и ударился о стенку.

– Какого черта ты добиваешься?

– Папа и мама никогда в жизни не жили в одной комнате. Культурные люди себе этого не позволяют. А это ночное… распутство, к которому ты привык, просто…

– Удовольствие. – Он подошел к ней, нагнулся к ее лицу. – Большинство людей считают, что это удовольствие.

– Я считаю это отвратительным.

Его гнев вдруг прошел. Одной из ее самых притягательных черт была недоступность. Он думал, что одолел неприступные стены замка и завоевал принцессу, но ошибся. Принцесса не снизошла до него. Для нее он оставался красношеим лесорубом, неуклюжим и низменным. Или, как она выразилась, отвратительным.

Чувство собственного достоинства не позволило ему обнаружить, как глубоко она ранила его.

– А как же дети? – холодно осведомился он. – Как быть с династией, которую мы хотели основать?

– Да, я, конечно, хочу иметь детей. Он нагнулся еще ниже, так что его глаза оказались на уровне ее глаз.

– Чтобы были дети, надо трахаться, Мэйси. Ее лицо, сразу покрывшееся пятнами всех цветов, доставило ему мстительную радость. Она отшатнулась, словно от удара. Однако устояла на том же месте, вызвав у него восхищение своей непоколебимостью. Восхищение, но не удивление – он знал, что кто-то из ее предков был героем Конфедерации.

– Я буду приглашать тебя каждый месяц, в дни, которые благоприятны для зачатия.

Она беззвучно удалилась.

Через несколько месяцев он обнаружил на берегу затона небольшой дом. И сразу же послал за Моникой. Тот сумасшедший день, когда она приехала с мальчишкой, врезался ему в память. Их встреча отнюдь не была безоблачной. Моника, выхватив нож, грозилась отрезать ему член, когда узнала, что он женат. Но он ясно объяснил причины, и ссора только поддала жару их страсти.

Голые и лоснящиеся, как выдры, они довели себя до изнеможения в душной спальне наверху. Это был последний раз, когда он пришел к ней без презерватива. Потом он тщательно берег свое семя для тех редких инъекций, которые ему было разрешено производить в безучастное, жесткое и сухое тело Мэйси.

Он никогда не входил к ней без приглашения. После того как они взяли на воспитание девочек, приглашения кончились. Он хранил слово, данное Мэйси, даже после ее смерти – так и не позволил Монике нарушать условия, которые поставил с самого первого дня ее появления в Бель-Тэр.

Моника никогда не жаловалась на такое положение вещей. Каждый раз, когда он появлялся в доме на затоне, всегда неожиданно, днем или ночью, она бросала все дела и давала ему все, в чем он нуждался, – пищу, встряску, сочувствие, веселье, разговоры и, конечно, секс. В ней никогда не иссякало любопытство по отношению к Мэйси, но ревности не было. Ревность не могла ничего изменить в ее положении. Это было бессмысленное, бесплодное чувство, разрушающее любовь, а ей хотелось отдать всю себя Коттону.

Боже, как он любил эту женщину!

Уже четыре года ее нет с ним, а боль утраты так же остра, как в тот миг, когда ее улыбающиеся губы прошептали его имя и тонкие пальцы разжались в его руке. И теперь память об этой улыбке больно сжимала слабые стенки его треснувшего сердца.

Глава 22

– Кэш!

Он остановился и обернулся. В дверях конторы стояла Шейла.

– Ты домой?

Он покосился на закатное солнце.

– Время заканчивать, не так ли?

– Да. Но если ты не очень торопишься, я бы хотела поговорить.

Ей показалось, что он не обратил внимания на ее слова, потому что он молча повернулся и проследовал к своему пикапу.

Наклонившись к машине, он открыл холодильник и вытащил упаковку из шести банок пива.

– Давай угощу тебя пивом.

– Где?

Он посмотрел на нее долгим и тяжелым взглядом.

– Это так важно?

Она приняла молчаливый вызов, потому что отступать было не в ее натуре.

Вернувшись в помещение, потушила все, кроме одной, лампочки, закрыла дверь и присоединилась к нему. Он достал две банки: для Шейлы и для себя и поставил коробку в холодильник.

– Куда мы идем?

– За тридевять земель в тридесятое царство.

– В бабушкину избушку? – Она рассмеялась и пошла с ним в ногу.

– У меня никогда не было бабушки.

Ее улыбка пропала, а бравый шаг сбился.

– У меня тоже. Помолчав, она спросила:

– А родные твоей матери?

– Что?

– Откуда они родом?

– Округ Терриборн. Но, насколько я помню, ни один из них не поддерживал с нами связь.

– Почему?

– Они вышвырнули ее вон.

Шейла снова остановилась и посмотрела ему в лицо в тусклом свете сумерек.

– Вышвырнули вон?

– Из-за меня. Когда мой родитель ушел от нас, родственники не захотели нас больше знать.

На его суровом, мужественном лице не мелькнуло даже тени печали. Но Шейла чувствовала, что это у него больное место. Где-то глубоко в душе Кэш Будро чувствовал обиду отверженного.

Они шли по еле видной тропке через лес.