Связанный честью

– Нет, разве только ты не оставишь мне выбора.

– Я буду сражаться с тобой каждую секунду.

– В таком случае у нас могут быть проблемы.

– Тогда лучше сделай это, убей меня прямо сейчас. Заставлять меня вот так ждать очень жестоко.

– Сидеть в тюрьме тоже.

– А чего ты ждал?

– Я научился там некоторому терпению.

– Но я же не виновата, что ты попал в тюрьму. Ты совершил преступление и за это расплачиваешься.

– Ну и в чем мое преступление?

– Я… я не помню. Что-то насчет…

– Я был организатором митинга перед зданием суда в Фениксе. В результате все вылилось в насилие, пострадали полицейские, федеральной собственности был причинен ущерб. – Его рассказ не был доверительным, казалось, он цитирует по памяти то, что сам слышал тысячу раз. – Но, думаю, мое единственное преступление состоит в том, что я родился индейцем.

– Чушь. Вам некого винить в своих несчастьях, кроме самого себя, мистер Грейвольф.

Он безрадостно усмехнулся:

– Судья кое-что добавил для пущего эффекта, когда объявлял приговор.

Они молчали, пока Эйслин не рискнула спросить:

– Как долго ты просидел?

– Тридцать четыре месяца.

– А сколько еще оставалось?

– Три месяца.

– Три месяца! – Такое заявление ее потрясло. – Ты сбежал, когда тебе оставалось так мало?

Он бросил на нее горящий взгляд:

– Я уже говорил, что должен кое-что сделать, и ничто меня не остановит.

– Но если тебя поймают…

– Меня поймают.

– Тогда зачем ты сбежал?

– Я должен был, я ведь уже сказал.

– Разве может быть что-то важнее свободы?

– Может.

– Тебе к сроку добавят месяцы, а может, и годы.

– Да.

– И для тебя это ничего не значит?

– Нет.

– Но ты лишаешься нескольких лет жизни. Подумай, от чего ты отказываешься.

– Например, от женщин.

Эти три слова прозвучали как погребальная проповедь. Она прикусила язык, мудро воздержавшись от дальнейшего разговора на эту тему.

Они оба молчали, но думали об одном и том же. Каждый по-своему вспоминал события прошлого вечера. Эйслин не хотела признавать тревожащие душу воспоминания – вот Грейвольф стоит в дверях ванной, обнаженный и мокрый, его ленивая поза таит угрозу. Вот он прижимает к лицу ее бюстгальтер, с чувственной жадностью вдыхая ее аромат. А вот развязывает ей руки и накрывает одеялом, пока она спит. Ей вдруг стало трудно дышать – и от воспоминаний, и от его близкого присутствия.

В конце концов она отвлеклась единственным доступным ей способом. Она закрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья.

– Черт подери!

Должно быть, она задремала и проснулась от ругани Грейвольфа. Тот злился и колошматил кулаком по рулю.

– Что такое? – Эйслин выпрямилась на сиденье, моргая от полуденного солнца.

– Дорожный пост, – процедил Грейвольф, почти не шевеля губами.

Сквозь волны жара, мерцающие над лентой шоссе, Эйслин увидела, что дорогу блокируют патрульные машины. Полицейские задерживали все до единой.

Но прежде чем она успела насладиться долгожданным зрелищем, Грейвольф свернул на обочину и переключил передачу в режим стоянки. Одним ловким движением он оседлал панель между передними сиденьями и наклонился над Эйслин. Расстегнул ее блузку и бюстгальтер.

– Что ты делаешь? – охнула она и задергалась в его руках.

Она плохо соображала со сна и к тому же очень удивилась. Когда же она наконец поняла, что он делает, ее блузка уже была наполовину расстегнута и в глубоком декольте виднелась обнаженная грудь.

– Полагаюсь на человеческую натуру, вот что. – Критически оглядев свою работу и, видимо, найдя ее удовлетворительной, он быстро перемахнул через спинку сиденья. – Теперь твоя очередь вести машину. Провези нас через дорожный пост.

– Но… Нет! – яростно запротестовала она. – Я буду очень рада взять вас в заложники, мистер Грейвольф!

– Садись за руль, или они заметят, что мы стоим, и что-то заподозрят. Тащи свою задницу на водительское место и выводи машину на шоссе. Быстро!

Она взглянула на него с неистовой ненавистью, но послушалась, поскольку он выхватил из-за пояса нож и угрожающе помахал им.

– И не смей даже думать о том, чтобы просигналить, – предупредил он, едва это пришло ей в голову.