Алиби

Хэммонд продолжал молча смотреть на отца, и Престон снова побагровел.

– Господи, Хэммонд! Да что с тобой?! Я тебя просто не узнаю.

Ты что, спятил?

– Нет.

– Бог мой, из-за какой-то юбки! Неужели ты действительно готов пожертвовать своей карьерой ради удовольствия трахаться именно с этой бабой, когда кругом полно других, в тысячу раз лучше?

– Карьерой? – переспросил Хэммонд. – Если ты имеешь в виду должность окружного прокурора, то, сдается мне, ты мечтал о ней едва ли не больше, чем я.

– Не говори глупости, Хэммонд! Я просто не понимаю, как ты можешь вести себя так безответственно, так…

– Безответственно?! – Хэммонд рассмеялся. – Кто бы говорил, отец! Ты-то сам как себя ведешь? И какою меркой ты меня меришь? Может быть, ты хочешь, чтобы я взял за образец тебя? Что ж, мне действительно порой кажется, что я веду себя почти как ты, хотя сжигать кресты и рядиться в белые балахоны я бы, наверное, все же не стал.

Престон Кросс быстро и как будто даже испуганно заморгал, и Хэммонд понял, что стрела попала в цель.

– Ты вступил в ку-клукс-клан, отец?

– Что ты городишь?! Конечно, нет!

– Но ведь ты знал об этом, не так ли? Ты отлично знал обо всем, что происходило на острове Спаркл. Больше того, ты одобрял это!

– Я же сказал тебе, что расстался с этой компанией, и…

– Не до конца. Лют – вот кто действительно вышел из состава учредителей, потому что его убили. Призвать его к ответу может теперь только господь бог, но ты – другое дело. Ты все еще в опасности, папа… – Хэммонд покачал головой. – Ты стареешь и становишься беспечным. Я своими глазами видел твою подпись на документах, из которых следует, что именно ты был крупнейшим акционером. И теперь, когда Люта больше нет в живых, именно тебе придется отвечать за все, что натворили на острове нанятые вами хулиганы.

– Я чист как стеклышко, Хэммонд! Я продал свой пай и возместил ущерб.

Это был знаменитый отцовский финт с отвлекающим ударом и нокаутирующим апперкотом, и Хэммонд, как всегда, оказался застигнут им врасплох.

– Вот как? – только и сказал он.

– Да, – кивнул Престон. – Как раз вчера я съездил на остров Спаркл и встретился с теми, кто пострадал от наемников Люта. Я рассказал им, в каком я был ужасе, когда узнал, что происходит в поселке на самом деле. Каждой семье я вручил чек на тысячу долларов в возмещение понесенного материального ущерба и присовокупил к этому скромному дару самые искренние и глубокие извинения. Кроме того, я пожертвовал значительную сумму наличными на ремонт их методистской молельни и учредил несколько стипендий для лучших учеников школы. – Глядя в лицо Хэммонду, Престон сочувственно улыбнулся. – Как думаешь, сынок, можно ли завести на меня дело после того, как я продемонстрировал столь глубокое раскаяние и желание исправить зло, которое было причинено этим славным людям только потому, что в свое время я не дал себе труда вникнуть во все детали проекта Петтиджона? Впрочем, интереса ради можешь попытаться отправить меня за решетку, но, уверяю тебя, вряд ли это получится!

От этих слов Хэммонда замутило, но жара и боль от ран были ни при чем.

– Ты откупился от них! – воскликнул он. Престон самодовольно улыбнулся.

– Да, откупился деньгами, полученными от продажи моего пая. И, уверяю тебя, мне тоже кое-что осталось.

Хэммонд не помнил, когда в последний раз ему так сильно хотелось ударить кого-то, как сейчас ему хотелось ударить отца. Ему хотелось кулаками стереть с лица Престона эту наглую ухмылку, но он поборол себя. Наклонившись к нему, Хэммонд холодно сказал:

– Не спеши радоваться, отец. Ты, быть может, думаешь, что расплатился за все, что сделал этим людям, но ты ошибаешься. Ты еще даже не начал расплачиваться по-настоящему, и, уверяю тебя, одними деньгами ты не отделаешься, хотя бы ты отдал их все. Ты – испорченный, порочный, безнравственный человек, воплощение коррупции, так что не тебе читать мне лекции о том, как себя вести. Что касается того, что тебя, дескать, нельзя отправить в тюрьму, то и на этот счет ты заблуждаешься. Я, во всяком случае, очень постараюсь это сделать…

Сказав это, Хэммонд повернулся и быстро зашагал к стоянке служебных машин, но Престон нагнал его и схватил за рукав.

– Я буду очень рад, Хэммонд, если история с мисс Кэрти выплывет наружу! – злобно прошипел он. – Надеюсь, кто-нибудь заснял вас в постели: если бы подобные фотографии появились в газетах, это послужило бы тебе хорошим уроком. Меня лично уже давно тошнит от твоих бойскаутских взглядов и поступков – так могут поступать только зеленые юнцы, но не взрослые мужчины! – Он развернул Хэммонда к себе и ткнул ему в грудь пальцем. – На самом деле, сын, ты такой же испорченный и безнравственный человек, как я, как все люди… Просто до сегодняшнего дня ты еще никогда не сталкивался с серьезными соблазнами. Что же заставило тебя свернуть с прямой дорожки? Деньги или власть? Не-ет… – Престон хихикнул. – Это была обыкновенная юбка – вернее, то, что под ней. В этом-то и заключается твой позор! Ты мог бы по крайней мере продаться подороже!

Еще несколько секунд двое мужчин мрачно смотрели друг на друга, не скрывая враждебности, которая годами тлела под покровом семейных отношений – отношений между властным диктатором-отцом и образцовым сыном, – и только сейчас вспыхнула горячо и ярко. Хэммонд всегда догадывался, что никакие слова не в состоянии поколебать отцовскую волю или пробить брешь в самоуверенности, которой он оделся, как броней. Но сейчас он неожиданно осознал, что ему на самом деле наплевать. Зачем защищать себя и Юджин перед человеком, которого он не уважал? Ведь Хэммонд уже давно понял, что представляет собой его отец, – понял и перестал испытывать к нему что-либо, кроме брезгливой неприязни. Мнение Престона о нем и о чем бы то ни было больше не имело для Хэммонда значения, поскольку за его оценками уже не стояло ни чести, ни элементарной порядочности.

Поэтому, не сказав больше ни слова, Хэммонд повернулся к отцу спиной и пошел к своей машине.

* * *

Смайлоу пришлось ждать не менее получаса, прежде чем Смитти освободился и усадил его к себе на стул.

– Глянец-то еще держится, мистер Смайлоу, – сказал чистильщик.

– Тогда просто смахни пыль и пройдись бархоточкой. Смитти вооружился мягкой щеткой и, склонившись над башмаком Смайлоу, попытался завести разговор о недавнем поражении «Атлантских храбрецов», но Смайлоу перебил его:

– Скажи-ка, Смитти, ты случайно не видел здесь эту женщину в тот день, когда застрелили Петтиджона? – И он протянул старику фотографию Юджин Кэрти.

Тот бросил на нее быстрый взгляд.

– Да, сэр, видел. И вчера по телевизору – тоже. Это ведь та самая женщина, которая его убила, верно?

– Большое жюри будет решать вопрос о предъявлении обвинения в следующий четверг. Надеюсь, нам удалось собрать достаточно убедительных улик. – Смайлоу неожиданно вздохнул. – Скажи, когда ты видел ее, она была одна?

– Да, сэр.

– А этого человека ты видел? – Детектив показал Смитти фотографию Бобби Тримбла.

– Только по телевизору, сэр. По-моему, в той передаче показывали именно этот снимок.

– Верно. – Смайлоу снова вздохнул. – А здесь, в отеле, ты его ни разу не видел?

– Нет. Вы же знаете, мистер Смайлоу, у меня хорошая память на лица. Если я когда-то увижу человека, я уже никогда его не забуду.

Детектив рассеянно кивнул и убрал оба снимка в нагрудный карман.

– Скажи, как выглядела доктор Кэрти, когда ты видел ее здесь? Была ли она сердита, взволнована, напугана?

– Я бы не сказал, сэр, хотя я не особенно к ней приглядывался. Я обратил на нее внимание, потому что у нее были красивые, густые волосы. Я, правда, уже старик, но мне до сих пор нравится смотреть на красивых женщин.

Смайлоу усмехнулся.

– И много красоток ты видишь каждый день?

– Много. Впрочем, некрасивых больше… – Смитти тоже усмехнулся. – Впрочем, эта девчонка не была похожа на обычную туристку. Она сразу прошла к лифтам и поднялась наверх. Скоро она спустилась и минут десять сидела в баре – вон в том, видите? – Смитти показал направление щеткой. – А потом я увидел, что она снова идет к лифтам…

– Постой, постой… – перебил Смайлоу. – Ты хочешь сказать, что она поднималась наверх дважды?

– Сдается мне, что так оно и было, сэр.

– И как долго она оставалась наверху в первый раз?

– Совсем недолго, сэр. Минут пять, может быть – семь.