Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря

Наступила ночь.

Военачальники разошлись.

Марий направился к своей палатке.

– Со всем уважением, виднейший муж… – начал Серторий.

– Говори, трибун.

– Если… если это место не годится для нападения, почему мы разбили здесь лагерь?

Вопрос был уместным.

– Здесь легко получать припасы по морю из Рима, и тевтоны никоим образом не могут этому помешать, – объяснил консул. – Но это не место для боя. При Норее и Бурдигале наши войска попали в засаду, а при Араузионе им пришлось сражаться, отступая к реке. Не хочу повторять ошибок других консулов. Мы будем воевать там и тогда, где и когда я сочту это уместным. У меня единоначалие, я не признаю разногласий. При Араузионе свара между консулами, возглавлявшими два войска, привела к полному провалу, поэтому я обратился к Сенату с просьбой о единоначалии; мы будем сражаться только в том месте и в то время, которые выберу я.

– Да, славнейший муж.

?????????? ?’?????, ???????????? ??? ??????? ???? ???????, ?? ?? ???? ??? ???????? ????????????? ????? ??? ??????? ?????? ???’??????.

Проходя под самым валом, тевтоны со смехом спрашивали римских солдат, не желают ли они что-нибудь передать женам, ибо скоро тевтоны будут в Риме.

    Плутарх. Сравнительные жизнеописания, Марий, XVIII, 2

XVI

Memoria in memoria

Вызов царя

Главный римский лагерь у «канавы Мария»

102 г. до н. э.

Третий день подряд тевтоны дразнили римлян, вплотную приблизившись к их лагерю.

Консула разбудили на рассвете.

Тевтоны подготовили свой главный вызов.

– Что на этот раз? – спросил Гай Марий, пока пара военных колонов поправляла ремни на его доспехах.

Ни Серторий, ни прочие трибуны не осмелились ответить.

– Они предлагают… единоборство, славнейший муж, – наконец произнес Серторий под пытливым взглядом полководца, хотя по неопределенности его ответа Марий понял: в это утро что-то изменилось.

Он не стал ничего спрашивать. Разумеется, доверенному трибуну хотелось, чтобы Марий собственными глазами увидел тевтонов с высоты укрепления.

Когда они добрались до вала, перед Марием предстали сотни легионеров, которые сидели на вершине укрепления и смотрели на равнину. Быть может, тевтоны оставили большого деревянного коня и отошли, усмехнулся про себя консул. Тогда следует немедленно сжечь коня с затаившимися внутри тевтонами. Но взобравшись на вершину частокола, консул забыл об «Илиаде»: перед варварским войском стоял воин в серебряном панцире, сверкавшем под лучами утреннего солнца. В руках он держал длинный меч и зеленый овальный щит с золотыми заклепками, сиявшими едва ли не ярче его доспехов. Только очень высокопоставленный варвар мог похвастаться такими выдающимися средствами нападения и защиты.

– Кто это? – спросил консул, не сводя глаз с воина, выглядевшего свирепо и внушительно.

– Он утверждает, что он… их царь, – уточнил Серторий.

Гай Марий кивнул. Он понимал, в чем дело, и это ему не нравилось. Не согнать ли с вала всех, кроме часовых? Несколько дней назад он приказал легионерам подняться на вершину и убедиться в том, что перед ними всего лишь люди, но сейчас отдал бы все на свете, чтобы они ничего не видели. Воин, назвавшийся тевтонским царем, выкрикнул несколько слов. В этот миг консул взмолился, чтобы его люди еще и ничего не слышали. Поздно. Серторий и другие начальники отправились за ним в преторий, потому что тевтонский царь несколько раз произнес его имя. Он говорил на латыни, и легионеры хорошо понимали его, несмотря на сильный немецкий выговор:

– Ego, Teutobod, Teutonorum rex, deposco romanum consulem Caium Marium ad singularem pugnam. Si uirtutem habet et socors non est![13 - Я, Тевтобод, царь тевтонов, вызываю римского консула Гая Мария на единоборство, если у него есть мужество и он не трус (лат.).]

Вот какими были его слова.

Стоявшие на вершине вала легионеры отчетливо слышали их и сразу же начали переговариваться с товарищами, столпившимися у подножия укрепления. Вскоре все войско уже знало о вызове царя-тевтона их консулу, военачальнику. Должен ли славнейший муж, возглавляющий римские легионы, переброшенные на север, оставить дерзкий вызов без ответа?

Гай Марий молча стоял на вершине вала, подобно мраморной статуе.

Тевтонский царь повторил сказанное. Он не желал, чтобы консул мог трусливо оправдаться: «я плохо расслышал», «я недопонял». Сделав это, Тевтобод посмотрел на римского раба, который перевел для него латинские фразы. Раб кивнул, подтверждая, что германский царь, вызубривший их за ночь, изъясняется достаточно внятно.

Затем Тевтобод обвел взглядом римлян, наблюдавших за ним из-за частокола. Он заметил, что головы легионеров повернуты к вершине вала, где неподвижно стоял, окруженный своими военачальниками, величественный мужчина с седыми волосами, в сияющих доспехах, без шлема, который пристально глядел на него, Тевтобода. Германский царь понял, что это вражеский консул.

Гай Марий размышлял.

Кровь кипела у него в жилах. Может, все-таки принять вызов? Он был объят жаждой выйти и сразиться, той самой, которая уже несколько дней снедала все войско. Норея, Бурдигала, Араузион. Три жесточайших поражения. Десятки тысяч убитых легионеров. Могущество Рима поколеблено, стало предметом насмешек, почти уничтожено. Все в нем требовало отмщения.

Выяснив, где стоит Гай Марий, царь тевтонов сделал несколько шагов наискосок и оказался прямо напротив него, совсем близко к частоколу, но все же на разумном расстоянии, вне досягаемости вражеских дротиков.

Оттуда он произнес вызов в последний раз, глядя на неподвижного римского вождя:

– Ego, Teutobod, Teutonorum rex, deposco romanum consulem Caium Marium ad singularem pugnam! Si uirtutem habet et socors non est!

Гай Марий чувствовал, что на него устремлены глаза начальников, легионеров, солдатских рабов, всего войска. Он знал, что должен сделать то, о чем вопиет все его существо. Но его разум непобедимого воина повелевал поступить иначе. Порядок в войске, если правильно его понимать, следует наводить начиная с себя. Если бы нечто подобное произошло пятнадцатью годами ранее, он надел бы шлем, застегнул потуже панцирь и обнажил меч. Но время многому учит. Ему пятьдесят пять, у него огромный опыт, но он уже не так быстр и силен, как раньше. Он пристально рассматривал тевтонского царя: сколько лет этому северному вождю? Тридцать, не больше. Молодой, в расцвете сил, он был могучим и мужественным, двигался споро, обладал мускулистыми руками и крепким торсом. Гай Марий сглотнул слюну: если он ответит на вызов, то проиграет бой. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. И все-таки он должен что-то сделать. Нельзя оставлять вызов без ответа.

– Серторий… – сказал он наконец.

– Да, славнейший муж, – быстро отозвался тот, зная, что обрадуется всему, кроме бездействия полководца.

– Позови Агенобарба, – приказал Марий.

Серторий не понял.

– Агенобарба? – в замешательстве переспросил он. – Того, кто обучает воинов?

Гай Марий привык не объяснять, а отдавать приказы. Он медленно повернулся: вопрос его явно раздражал. Лишних слов не потребовалось.

Поклонившись, Серторий отправился на поиски самого жестокого и умелого наставника в северных легионах. Агенобарб был тридцатичетырехлетним центурионом, примипилом, имевший несколько наград за боевые заслуги. Никто не мог одолеть его в рукопашном бою, и потому он начальствовал над всеми военными наставниками римских сил, собравшихся у «канавы Мария».

Вскоре между шеренгами легионеров показался Агенобарб, шагавший вслед за Серторием. Поднявшись наверх, он предстал перед консулом.

– Панцирь, шлем, меч и щит. Вооружись, Агенобарб, – приказал ему консул. – Ты ответишь вместо меня на вызов тевтонского царя.

Среди центурионов воцарилась гробовая тишина. Чувствовалось, что они разочарованы приказом и не согласны с ним, однако никто не осмеливался его нарушить.