Похвали меня

– Сначала ты, – говорит она с самодовольной улыбочкой. Как единственная женщина, и при этом довольно сдержанная, Мэгги овладела искусством закручивать разговоры вокруг нас, при первой же возможности отводя внимание от себя.

– Хорошо, – соглашается он.

Я слушаю вполуха, пока друзья делятся своими самыми потаенными, самыми темными сексуальными фантазиями, потому что, как и предсказывал Гаррет, они есть у каждого. И, кстати, не такие уж они и странные.

Это заставляет меня задуматься… Если у всех за нашим столиком есть свои любимые извращения, о которых они стыдятся говорить вслух… значит, они есть и у всех в этом баре? У всех в этом городе? Стране? Мире?

– Эмерсон, – говорит Хантер, толкая меня в плечо. – Теперь твоя очередь.

– О, это просто, – не дает мне ответить Гаррет. – Разве ты не слышал его историю? Эмерсону нравится унижать женщин и получать за это по морде.

Вся компания взрывается хохотом. Я присоединяюсь к ним, но ничего не отвечаю. Я улыбаюсь, делаю глоток и не спорю. Пусть они думают, что унижения – мой стиль, хоть это совсем не так.

На следующее утро нам звонят и сообщают, что компания, в которой мы работаем, разорилась. Она подает заявление о банкротстве, и мы все остаемся без работы. Правда, эта новость не слишком расстроила нас, ведь на тот момент мы уже придумали бизнес-план. Я стану руководителем компании. Гаррет будет работать с клиентами, Хантер – с разработчиками, а Мэгги будет управлять всеми нами.

Именно этот момент можно назвать началом Клуба Распутных Игроков.

Правило 1:

Никогда не мирись с бойфрендом-придурком – бросай к черту этого лузера

Чарли

– Что, черт возьми, с тобой не так, Чарли? – рявкает Бо, когда видит, как я подъезжаю к дому.

Стискиваю зубы и вылезаю из машины. Оглядываюсь на младшую сестру, наблюдающую за нами с пассажирского сиденья, и проглатываю унижение, понимая, что она слышит, как этот болван, мой бывший парень, ругает меня на лужайке перед своим новым домом. Я даже не пытаюсь спросить, что сделала не так, это бессмысленно. У него во всем всегда виновата я.

– Да пошел ты, Бо, – цежу я. – Просто отдай мне мою половину депозита, и я уеду.

Он останавливается между своим пикапом и входной дверью дома с картонной коробкой в руках.

– Я только «за», но тебя не было на последней встрече с домовладельцем, поэтому он отправил деньги моему отцу. Тебе придется забрать их у него.

– У твоего отца? Почему?!

Бо вносит в дом коробку с надписью «Разное дерьмо», и сквозь открытую настежь дверь я вижу, как он бросает ее на пол рядом с телевизором, после чего возвращается к грузовику. Он снимает новое жилье вместе со своим лучшим другом и, похоже, до сих пор точит на меня зуб за наше расставание.

Мы с Бо встречались пятнадцать месяцев, шесть из которых провели в ужасной съемной квартире, где быстро поняли, что на самом деле ненавидим друг друга. Да, мы могли бы встречаться и время от времени спать вместе, но быть в серьезных отношениях, жить под одной крышей – нет, увольте, это исключено.

Ему потребовалось всего три месяца совместной жизни, чтобы изменить мне – или, вернее, чтобы я его застукала за изменой.

– Да, Чарли. У моего отца. Он был указан в договоре аренды как наш поручитель, и когда тебя не было рядом, чтобы забрать залог, деньги отправили ему.

– Твою мать! – бормочу я. – Что ж, прости, что меня там не было, Бо, я была на работе.

Я намеренно подчеркиваю это. В отличие от Бо, который с трудом способен продержаться на одной работе больше месяца, я вкалываю на двух.

– То, что ты жаришь корн-доги [1 - Корн-дог – сосиска, покрытая толстым слоем теста из кукурузной муки, жарится в горячем масле. – Примеч. пер.] на роллердроме [2 - Роллердром – это спортивная площадка, предназначенная для катания на роликовых коньках и скейтбордах. – Примеч. ред.], вряд ли делает тебя самой ответственной в наших отношениях.

– По крайней мере, я была в состоянии оплачивать счета.

– Давай больше не будем об этом! – рявкает он, захлопывая заднюю дверь пикапа.

У Бо, в общем-то, нет проблем с гневом. Он просто мудак.

– Ты начал первым.

Я оглядываюсь на Софи, наблюдающую за мной из машины. Ее губы плотно сжаты, брови недовольно нахмурены. Весь ее вид говорит о том, что она ненавидит абсолютно все в отношениях между мной и моим бывшим.

Надо отдать ей должное. С самого начала моя четырнадцатилетняя сестра была самым большим критиком Бо. Конечно, тогда я вела себя, как мечтательная дура, ослепленная любовью. А она, в свои четырнадцать все еще невосприимчивая к обаянию парней ростом под шесть футов с песочно-каштановыми кудрями, пронзительными голубыми глазами, прекрасным телосложением и накачанным прессом, пыталась открыть мне глаза на истинную натуру Бо.

– Так что же мне делать? – спрашиваю я, видя, как Бо продолжает распаковывать вещи, не обращая на меня внимания.

– Если хочешь вернуть свою половину депозита, думаю, тебе придется забрать ее у моего папаши.

– А ты не мог бы взять ее у него для меня?

По какой-то глупой причине я чувствую себя занозой в заднице. Бо всегда был таким. Его отличительный дар – умение заставить меня ощутить себя полным ничтожеством, отчаянно нуждающимся в любом внимании с его стороны. В результате я тратила время на то, чтобы доставить ему удовольствие, и не заботилась о собственном счастье. Это стало совершенно ясно после того, как мы расстались. Иногда, как говорится, мы не видим леса за деревьями.

– Ты же знаешь, что я больше не разговариваю с этим придурком.

– Значит, ты не собираешься помочь вернуть мою половину депозита?

– Оно того не стоит, – резко отвечает он и снова уходит в дом. Не желая сдаваться, следую за ним.

– Я не могу потерять эти деньги, Бо.

С раздраженным вздохом он поворачивается ко мне и закатывает глаза.

– Ладно, уговорила. – Он вытаскивает из заднего кармана телефон и, нахмурив брови, что-то быстро печатает. Миг спустя у меня в сумочке пищит мой собственный мобильник. – Это его адрес. Поговори с ним.

Сказав это, он просто разворачивается ко мне спиной, а я остаюсь стоять с отвисшей челюстью.

– Серьезно? И это все?

– Если тебе действительно нужны деньги, тебе следовало вчера встретиться с домовладельцем.

– Ты мудак, – бормочу я и ухожу, оставляя бывшего распаковывать барахло на новом месте.

Шагая по подъездной дорожке к машине, где меня ждет сестра, я изо всех сил изображаю пофигизм, которого на самом деле не чувствую. Стоит мне забраться на водительское сиденье и закрыть дверь, как я ощущаю на себе внимательный, сочувствующий взгляд. Упираюсь лбом в руль и борюсь с желанием расплакаться.

– Бо – мудак, – тихо говорит сестра, и я смеюсь.

Позволить Софи крепкое словцо в моем присутствии – это своего рода привилегия старшей сестры. У матери случается припадок, когда она слышит, как кто-то из нас сквернословит, поэтому я не запрещаю Соф выражаться, когда мы одни. Тем более в этом случае я не могу с ней поспорить.

– Знаю.

– По крайней мере, ты с ним рассталась.