Мо, или Щенок, который умел ждать

– А кто готовит тебе ужин?

– Папа.

– А кто укладывает спать?

– Никто. Я уже достаточно взрослая и справляюсь с этим сама.

– А угадай, сколько мне лет.

– Мне и угадывать не надо. Я знаю, сколько тебе лет – шесть.

– А вот и нет. Мне почти семь.

Мелоди схватилась за листья и осторожно потянула, пытаясь вытащить растение из земли, не оторвав от корня. Снова не получилось.

– Беспардонные сорняки, – пробормотала она, отбросив сломанное растение на газон, щедро усыпанный обрывками листьев и помятыми жёлтыми цветками. Мелоди знала, что большинство десятилетних детей не употребляют слова вроде «беспардонный», но её отец преподавал литературу в старших классах. И не её вина, что у неё не по годам богатый словарный запас.

– А почему ты не собираешь цветы, а ковыряешь их этой штукой-дрюкой? – спросила Тини.

Мелоди не очень-то хотелось объяснять шестилетнему ребёнку, как правильно избавляться от одуванчиков.

– Ты уверена, что твоей маме не нужна помощь по дому? – спросила она у Тини.

Та скорчила рожицу и издала языком неприличный звук, а потом отпустила забор и с глухим стуком приземлилась у себя во дворе. Мелоди с большим облегчением вздохнула. Избавившись от Тини, она могла полностью сосредоточиться на сорняках. Если она не разберётся с ними в самое ближайшее время, то не видать ей ни единой конфетки, не говоря уже о двух пачках «Скиттлс».

Вскоре пришёл папа Мелоди, чтобы проверить, справляется ли она.

– Ну как успехи? – спросил он.

– Скажем так, – ответила девочка. – Одуванчики выигрывают.

Отец рассмеялся.

– Мне надо в «Риглис», кое-что купить. Поедешь со мной?

– Однозначно, Билл, – обрадовалась Мелоди, вскакивая и стягивая перчатки.

– То есть, несомненно, Джилл? – спросил отец.

– То есть, безусловно, Билл, – парировала она.

– То есть, бесспорно, Джилл?

Это была дурацкая игра в слова, которую они с отцом придумали и назвали «Тезаурус Билла и Джилл». Мелоди задумалась на секунду в поисках ещё одного синонима.

– То есть… односторонне, Билл?

Отец покачал головой.

– Достойная попытка, Мел. Односторонне — это когда что-то делается без согласия или участия других людей, на которых оно может повлиять, – объяснил он. – А теперь наперегонки до машины. Последний моет посуду!

Мелоди не сомневалась, что отец поддался ей нарочно, но возражать не стала. В последнее время он стал таким рассеянным, что у него всё подгорало, после чего кастрюли и сковородки приходилось оттирать с двойным усердием, и мытьё посуды превращалось в настоящую обузу. Но не только это беспокоило Мелоди в его поведении. Он насвистывал песню «Ты моё солнце»[2 - «Ты моё солнце» (англ. You Are My Sunshine) – американская песня в стиле кантри.] уже много недель почти без остановки, и не далее как этим утром во второй раз чуть не затопил ванную. Не раз, заходя в комнату, она заставала отца, глядевшего в пустоту с нелепой улыбкой на лице. Если она спрашивала, что происходит, он изображал непонимание. Но Мелоди знала отца лучше всех. С ним явно что-то творилось.

Глава вторая

– Ты замечала, что люди часто говорят «распишись», хотя на самом деле подразумевают «подпишись»? – спросил отец Мелоди, когда они вошли в магазин.

Он постоянно обращал её внимание на такие вещи, вот почему в свои десять лет Мелоди знала, что надо говорить «скрепя сердце», а не «скрипя сердцем», и что выражение «собаку съел» имеет окончание – «собаку съел, а хвостом подавился».

– Что мне взять? – спросила она у отца.

Они всегда разделялись в магазине, чтобы сэкономить время. В тот день в списке было совсем мало пунктов, поэтому отец пошёл в молочный отдел за молоком и тёртым сыром, а Мелоди отправилась на поиски спагетти.

– О, и ещё нам нужны хлопья для завтрака, – бросил он через плечо. – Только не очень сладкие, ладно, Мел?

Потянувшись за коробкой хлопьев с отрубями и изюмом, она заметила на кончике пальца ресницу. Осторожно пересадив её на тыльную сторону левой ладони, она закрыла глаза, загадала желание и подула.

Когда она снова открыла глаза, мимо, толкая тележку, неторопливо проходила женщина в обтягивающем чёрном платье. Она бросила взгляд на Мелоди и остановилась как вкопанная.

– Я узнаю это лицо из тысячи! – воскликнула она, бросилась к Мелоди и обвила её шею.

Мелоди видела её впервые в жизни и не знала, то ли ей ударить её в живот, то ли кричать караул, но тут как раз появился отец с бутылкой двухпроцентного молока в одной руке и контейнером пармезана – в другой. Женщина сразу же отпустила Мелоди и заключила его в объятия.

– А вот и ты, красавчик, вот и ты!

– Вот и я, – улыбался отец Мелоди, неуклюже отводя руку с молоком в одну сторону и пытаясь похлопать женщину по спине другой рукой, в которой так и держал сыр.

– Я скучала по тебе, Генри, – расчувствовалась женщина и ещё сильнее прижала его к себе.

Когда она наконец-то его отпустила, отец Мелоди получил возможность представить её дочери.

– Мел, это Нэнси Монтгомери, наша с мамой давняя подруга. Нэнси, это…

– Мелоди, – закончила за него женщина. – Я поняла, как только её увидела.

– Здравствуйте, – протянула Мелоди правую руку – отчасти, чтобы проявить вежливость, но больше из чувства вины из-за недавнего желания ударить эту женщину в живот.

Вместо того, чтобы пожать ладошку Мелоди, Нэнси разрыдалась.

– Ты была крошечной, когда я видела тебя в последний раз, а теперь – глядите-ка, уже совсем взрослая и хочешь пожать мне руку. – Она произнесла это с такой интонацией, что Мелоди почувствовала себя собачкой. – Даже с короткими волосами, – продолжала женщина, – я сразу тебя узнала. Разительное сходство с матерью.

Отец Мелоди неловко поёжился.

– Дня не проходит, чтобы я не думала о твоей маме, – заверила женщина, вновь заливаясь слезами.

– Прошу тебя, Нэнси, – тихонько обратился к ней отец Мелоди.

– Извините, – женщина достала из сумочки салфетку и высморкалась. – Она была такой молодой, и я помню, как ей хотелось…