Странное чувство

– Но почему чердак?

– На чердаке было много свободного места, всего две комнаты детская и игровая, по совместительству комната няни. Целый этаж был отдан мне. – Вик любил своих родителей, это видно по взгляду и теплоте с которой он их упоминает. – У меня было хорошее детство. Веселое и беззаботное. Вместе с собакой и няней. У родителей был бизнес, что съедал уйму времени, и часто видеть их мне не удавалось. Впрочем, это не особо отразилось на мне. Я не чувствовал себя обделенным вниманием или одиноким.

– Но что-то все же произошло?

– В десять лет на матушку было совершено покушение. Ее машину подорвали. Не знаю чудо или везение, она осталась жива и цела. Но все же без ранений не обошлось. Сотрясения, черепно-мозговые и так далее. С этого и началась полоса неудач и путь становления таким какой я есть.

– Это были конкуренты? – мне знакома эта ситуация, ведь тетю постигла та же участь.

– Они провалились в покушении на главу, потому решили позариться на более уязвимую слабость – ребенка. После домашнего обучения, меня перевели на обычное из-за проблем с деньгами, все уходило на лечение и восстановление репутации. И как думаешь, что сделали конкуренты? – по одному тону и дрожащему голосу ясно, что не очень-то хорошее.

– Это травля? Покушения?

– Ты угадала с первого раза. Сталкивалась с таким?

– Нет, никогда. Но как они это провернули?

– С деньгами можно все. Они подкупили несколько семей, дети которых учились со мной. Классические, банальные издевки: порча имущества, обзывательства, иногда с применением физического насилия. Репутация семьи падала, матушка не выздоравливала, а на издевательства продолжали закрывать глаза.

– Это долго длилось?

– До самого выпуска. Смена школы, финансирование и восстановление семьи не помогло. На мне уже было клеймо. И в прямом смысле оно тоже есть. – Вик злопамятный, это уже было понятно по его отношению к Лисе, после встречи спустя полгода. Возможно экскурсиями он пытался выловить обидчиков. – Они оставили его туша об мою спину сигареты в форме их отличительного знака – «Белого ворона». – последние фразы он говорил, сквозь сильно стиснувшие зубы, со злостью, что копил годами.

– Белый ворон не звучит как простенькая картинка из парочки линий.

– Да, он великий и грациозный. Они старались выжигать его, учитывая свет и тени, контролируя температуру окурка. Будь он не на моей спине, я бы восхищался их творением.

– Звучит жутко больно. Если это неприятно попробуй забыть или наполнить его хорошим смыслом, как кличку…хотя я бред несу.

– Звучит не плохо. – Вик взбодрился, желание мести и грусть пропали с лица.

– А что с этим окном? – смена темы, блеск в его глазах уж слишком знаком, – Это ведь промышленный район.

– Да, в том месте было здание и семейной компании. В детстве он не был таким мрачным, и находился дальше от дома, но со временем разрастался и мрачнел, как моя ненависть и настроение. Последние три года эта атмосфера давила, а противоположное окно, прямо как сейчас, закрыто.

– Окно? – с противоположной стены было занавешенное окно, заставленное хламом.

– В той стороне был матушкин сад. После выписки она вновь принялась его облагораживать, спустя долгое время отсутствия.

– А почему ты его закрыл?

– Наши отношения с родителями портилось. После увольнения няни, у меня осталась маленькая детская обида, что после пополнялась обидой за травлю, с которой они не могли бороться. Я все понимал, и сейчас понимаю. Не винил их в произошедшем, ведь понимал их беспомощность в этом деле. Больше винил себя.

– Но ты тоже не мог сам решить эту проблему.

– Мог. И сейчас могу. Просто стоило дать отпор. Стереть клеймо.

– Но разве ты добился этого один? Как же Элизиан?

– …И все же варианты были. Даже до Элизиан. А раз уж мы о ней вспомнили, Элизиан причина создания этой комнаты. Месяц назад мне показалась хорошей идеей показать свои разработки родителям. Вот только они не оценили. Назвали все бредом и выдумкой, а после доказательства – отвернулись от меня.

– Они были шокированы. Ни каждый день встретишь плотоядную ткань или костюм как у злодея какого-то фильма.

– Тебя тоже шокировало?

– Да. В особенности, когда ты продемонстрировал его навыки.

– Есть ли шанс на исправление моей ошибки…

– Он всегда есть. Если это не что-то сверхбезумное, конечно.

– Тогда я должен вернуться. Сбежал как ребенок от проблемы…

– Так вернись и реши ее. Шанс есть всегда, вот только упустить его легче, чем найти.

***

Вот я и в комнате. Тюремной комнате для встреч. Сердце бешено колотится от ожидания, и нервы подводят.

– Заходи! У вас час.

С нашей последней встречи он уменьшился раза в два. Его рост теперь не меньше 195. Весь в синяках и пластырях, кулаки разбиты и губа тоже, щеке не хило досталось. А все потому, что его обвинили в изнасиловании несовершеннолетней.

– Вик…

– … – он стал намного тише. Вечное давление со стороны заключенных и надзирателей сильно подкосило его моральное состояние, уже и без того угробленное.

– Я говорила с твоими родными…

Вик резко поднял голову с круглыми, шокированными глазами.

–…Они молили о прощении за твои поступки. Упали на колени за то, что их сын не совершал. Эти сволочи многое им наговорили.

– Черт! – он ударил по столу, и крикнул, стиснув зубы.

– Но они знают о твоей невиновности. Я им рассказала. И о том, как ты сожалеешь, и о том, как любишь. Все, что ты не успел.

– Прости, Мари. – опустив глаза с полными отчаяньем, он склонился над столом.

– За что? Лучше пообещай, что скажешь им это лично, после победы в суде, хорошо? – я улыбнулась, в ожидании ответа.

– Мари… – Вик сомневался, он не верил в нашу победу, познав уже, что такое коррупция.

– Мы выиграем. Я знаю, что они предпримут, и уже готова сделать последний ход.

Вик так и не ответил на вопрос, и все же наша беседа была очень веселой, хоть и от этого скоротечной.

Настал день суда.