Анатомия скандала

Софи присела на диван напротив, справа от директора службы по связям с общественностью. Пусть она покажется мазохисткой, которой нравится копаться в грязном белье, но оставаться в неведении она не могла. Необходимо понять, с чем она имеет дело. Софи перечитала рассказ «близкой особы» о том, через что пришлось пройти бедняжке Оливии, стараясь вникнуть в смысл текста. Джеймс вошел с ней в лифт в палате общин, но «между этажами нажал кнопку «стоп», и поездка… затянулась». Софи представила себе ухмылку автора статьи, придумавшего этот каламбур, смешки и многозначительно приподнятую бровь читающего газету. Однако, хотя грубость и недвусмысленность описанного поразили ее в самое сердце, факты в своей совокупности начали обретать смысл. Софи оторвалась от статьи, прислушиваясь к тому, что говорил Крис.

– Значит, выбираем такую линию поведения: вы глубоко сожалеете об этой короткой интрижке и о боли, которую причинили своей семье. Одной из своих основных и первоочередных задач вы видите восстановление добрых отношений с супругой. – Тут Крис повернулся к Софи. – Надеюсь, с вашей стороны сюрпризов можно не опасаться?

– Каких, например? – испуганно спросила она.

– Вы же не собираетесь объявить, что бросаете мужа? Не захотите изложить собственную версию событий или тайно уехать в неизвестном направлении?

– Об этом обязательно нужно спрашивать?

– Разумеется. – Кларк оценивающе смотрел на нее.

– Конечно же нет, – ровно сказала Софи, ничем не выдав, что ее посещала мысль сбежать, скрыться в кроличьей норе девонширской глуши, подальше от Лондона и этой кошмарной ситуации. Удалось ей не выдать и своей досады на то, что Кларк ее раскусил.

Крис Кларк удовлетворенно кивнул и повернулся к Джеймсу:

– Главная проблема в том, что а) вы занимаете ответственный пост и б) трахались в рабочее время, оплаченное из кармана налогоплательщиков.

– Партийные собрания не финансируются налогоплательщиками!

– Но ваша деятельность как министра правительства ее величества финансируется! И новость о том, что вы пускаетесь во все тяжкие в лифтах в те часы, когда должны помогать управлять страной, будет воспринята, мягко говоря, неоднозначно.

– Я понимаю.

Софи, шокированная, не удержалась и взглянула на Джеймса: он даже не пытается отрицать, он все признает! Директор по связям с общественностью улыбнулся, и Софи подумала, уж не получает ли Кларк удовольствие от их унижения. Самоутверждается, ставя их на место, подчеркивает свою незаменимость для премьер-министра? Но, похоже, это была не только радость репортера от свежей сенсации. При всей его любви к грязным политическим трюкам – а у Кларка была репутация человека безжалостного, который придержит сплетню, чтобы использовать ее в нужный момент, совсем как правительственный «кнут»[4 - Организатор парламентской фракции правящей партии.], – он, казалось, осуждал Джеймса.

– Значит, так: отказывайтесь от любых комментариев, особенно касательно мелочей. Запомните: пока это все досужие пересуды. Не дайте себя втянуть в муссирование сплетен. В своем официальном заявлении подчеркните, что этот мелкий просчет ни в коей мере не повлиял на исполнение вами должностных обязанностей. Не позволяйте спровоцировать себя на отрицания: слово – не воробей, вылетит – не скоро отделаетесь. И вообще, не вдавайтесь в подробности. Твердите одно: вы глубоко сожалеете о мимолетной интрижке, главное для вас – семья. Уклоняйтесь от ответа, пропускайте вопросы мимо ушей, только не начинайте ничего отрицать. Вам ясно?

– Конечно. – Джеймс взглянул на жену и улыбнулся ей, но Софи никак не отреагировала. – Значит, мне не надо подавать в отставку?

– С какой стати? Премьер-министр, когда ему понадобится ваша отставка, скажет об этом прямым текстом. Но он не бросает старых друзей, а вы к тому же один из самых близких. – Крис указал на айпад и «Мейл». – Так здесь написано.

– Да. – Джеймс выпрямился.

Они с Томом Саузерном вместе учились в Итоне и Оксфорде, их жизни неразрывно переплетены с тринадцати лет. Единственное, на что можно твердо надеяться, – это что премьер-министр, известный своей почти фатальной преданностью, сделает все, что в его силах, но не бросит старого приятеля. Софи ухватилась за эту мысль: Том не оставит Джеймса, это не в его характере, к тому же он многим обязан ее мужу.

– Он так и сказал. – Джеймс кашлянул. – Выразил мне свою поддержку.

У Софи вырвался вздох облегчения.

– Так вы уже поговорили?

Джеймс кивнул, но рассказывать ничего не стал. У них с премьером эксклюзивные отношения. Традиционные пьянки, сдергивание штанов с соучеников, университетские каникулы, когда они, двадцатилетние, планировали политическую карьеру Тома, а потом и Джеймса, когда он поднабрался жизненного опыта, спаяли их дружбу настолько прочно, как не объединяют ее с Джеймсом двенадцать лет брака и двое детей. Забавно, что Том, которого Софи до сих пор не может представить самым могущественным человеком в стране (у нее так и стоит перед глазами, как он напился до поросячьего визга в последние каникулы в Тоскане), больше ищет поддержки друга, нежели Джеймс. Теперь, когда Том стал премьер-министром, это менее очевидно, но Софи знает об этой его слабости. Возможно, она одна ее и угадывает. Том обращается к ее мужу за советом, но при этом очень надеется на умение Джеймса хранить его, Тома, секреты.

– Если премьер-министр нас поддержит, все обойдется, – коротко сказал Крис. – В наши дни секс не губит карьеру, особенно если быстро решить проблему. Вот ложь – да. Вернее, если поймают на лжи… – Он вдруг брезгливо фыркнул. – Вы же не какой-то придурок, пойманный с руками в штанах за фотографированием своих причиндалов на смартфон! Многие избиратели среднего возраста сочтут абсолютно понятным ваше совокупление в лифте с молодой кобылкой, – усмехнулся Крис. – Это ваше личное дело и больше ничье, лишь бы все побыстрее улеглось и не повторялось.

– А как же служебное расследование моих отношений с референтом нашей фракции?

У Софи внутри все сжалось. От мысли о предстоящем внутреннем расследовании, которое пресса будет обсасывать, цепляясь, крича о сокрытии фактов и сетуя, что виноватых опять не нашли, ее бросило в дрожь. Это может погубить карьеру мужа и нанести серьезный удар по их браку, вновь и вновь растравляя рану.

– Премьер сам об этом заговорил? – напрягся Крис. Его бледно-голубые крысиные глазки расширились.

Джеймс покачал головой.

– Тогда в расследовании нет необходимости. Глупая интрижка, о которой скоро забудут… если вы от меня ничего не утаиваете.

Джеймс затряс головой.

– Ну тогда что ж… Вы же персона, особо приближенная к телу. Если сенсация быстро сойдет с первых полос, тогда вообще больше ничего не потребуется.

Софи хотелось смеяться: с Джеймсом все будет в порядке, ведь он такой правильный – закона не нарушал, пользуется покровительством премьер-министра. Она взглянула на книжные полки, где среди других книг заметила два романа Хилари Мантел о Кромвеле, – в ту эпоху все решала изменчивая королевская милость. С тех пор минуло больше четырех столетий, однако порядки в партии Тома до сих пор смахивают на придворные.

Софи позволила себе прикрыть глаза, отрешиться от новостей, от размышлений о том, как всех тут же охватывает стадное чувство, стоит сенсации появиться в соцсетях. Новости в наше время распространяются удивительно быстро… Но все обойдется, так сказал Крис, а он реалист и даже циник, он бы не пытался подсластить пилюлю.

Софи открыла глаза и взглянула на мужа. Его классически красивое лицо с высокими скулами, волевым подбородком и морщинками у глаз, выдававших сторонника здорового образа жизни и любителя посмеяться от души, осунулось. На нем застыло выражение, которое Софи привыкла считать своим.

Он смотрел на Криса Кларка, и в его взгляде тлел крошечный огонек сомнения, настороживший Софи.

– Очень надеюсь, что вы окажетесь правы.

Глава 4

Джеймс

31 октября 2016 года

Солнце пробивалось сквозь шторы. Софи еще спала, когда Джеймс тихо вошел в спальню. Полседьмого утра, понедельник, прошло девять дней после скандала.

Впервые за все это время Софи не проснулась в полшестого. Джеймс смотрел на ее лицо без макияжа, смягчившееся от сна на пухлой подушке. Лоб ее избороздили морщины, у виска в спутанных волосах отчетливо виднелась седина. Вообще Софи выглядит гораздо моложе своих сорока двух, но последние девять дней дались ей нелегко.

Джеймс стянул халат и тихо прилег на кровать, стараясь не разбудить жену. С пяти утра он просматривал газетные сайты: слава богу, о нем ничего. Кажется, пресса наконец смирилась с тем, что эта история развивается своим чередом. Согласно правилу Алистера Кэмпбелла, если сенсация восемь дней не сходит с передних полос, министр должен подать в отставку. Или он говорил десять дней? В любом случае Джеймс уложился в срок меньше минимума: воскресные газеты молчали. Ни малейшего намека на то, что шумиха еще не улеглась, даже в блоге Гвидо Фокса чисто. Крис тоже ничего не слышал. Все указывало на то, что таблоиды не раскопали новых подробностей.

Очень кстати подоспела очередная сенсация: раскрыт и сорван заговор террористов. Два исламских экстремиста из Майл-Энда планировали новый теракт в лондонском метро и были задержаны в момент передачи взрывчатки. Полицию охватил страх, что подробности дела просочатся в прессу и это повлияет на мнение присяжных, но газеты были заняты обсуждением потенциального ущерба от несостоявшихся терактов. Джеймсу не пришлось давить на председателя специальной комиссии, чтобы тот помог для виду затеять оживленную полемику. Малколм Твейтс, напыщенный бывший министр внутренних дел, задействовал бы свои контакты, подчеркивая явный вред британского климата для здоровья мусульманских беженцев, и разжигал бы страхи своих избирателей и всего белого населения Британских островов. Интрижка замминистра, о которой мало кто слышал за стенами Вестминстера, потускнеет в сравнении с якобы выявленным риском проникновения в страну целой орды потенциальных террористов.

Джеймс зевнул, чувствуя, как постепенно уходит напряжение последней недели. Софи пошевелилась. Он не станет ее будить, не осмелится даже тихонько обнять ее за талию, а тем более просунуть руку ей между ног. Теперь Софи обдает его арктическим холодом: идеально корректная в присутствии детей и Кристины, наедине она встречает мужа ледяной сдержанностью – и фригидностью. Это все, конечно, понятно, но долго так продолжаться не может. Секс – это энергия, которая сплавляет их воедино. Софи секс нужен не меньше, чем ему… Короче, ей как минимум нужны любовь и доказательство, что она по-прежнему желанна для своего мужа.

Именно это больнее всего задело ее в его интрижке с Оливией: Джеймс все понимает, он не дурак. Он вел себя недостойно, это даже не обсуждается, и добровольно признавался в этом в те редкие ночные минуты, когда Софи давала волю слезам. Ярость, которую ей удавалось сдерживать днем, прорывалась в коротких, мучительных рыданиях ночью. Беда в том, что Джеймсу хотелось секса чаще, чем жене. Он охотно занимался бы любовью каждый день. Это же разрядка – как на пробежку сходить или даже просто помочиться. Чисто физическая потребность. Ведь мы же чешем зудящее место, так и эта потребность должна быть удовлетворена. А Софи уже довольно давно, с тех пор, как дети были совсем маленькие, не ощущает такого всепоглощающего желания.

Джеймс осторожно придвинулся вплотную к хрупкой, худенькой Софи. Жена осталась очень стройной, став даже тоньше, чем в колледже, где она входила в основной состав гребной команды. Прекрасные ягодицы, подтянутые от регулярных пробежек ноги, правда, живот немного отвис и покрылся тоненькими растяжками после Эмили и Финна. Не то чтобы Джеймс не желал Софи – разумеется, его влекло к жене, но Оливия буквально подала ему себя, как на подносе. И она, безусловно, очень хороша собой. Даже теперь, думая о ней как об отъявленной дряни – надо же, слила историю газетчикам, оставшись при этом в тени! – Джеймс не мог отрицать ее красоты. Тело, не испорченное материнством, упругие высокие груди, тонкие ноги, блестящие светлые волосы, пахнувшие чем-то цитрусовым, рот, говоривший о жестокости (ведь Оливия отнюдь не глупа, в чем отчасти и крылось ее очарование) – и чувственности.

Джеймс впервые изменил жене – ну если считать со дня свадьбы. Период помолвки не в счет – они же были студенты! Он перепробовал всех до одной девиц в колледже – как на работу ходил. Все изменилось, когда он познакомился с Софи: подружка, гребной спорт и выпускные экзамены на время охладили его пыл. Но все равно он не собирался ничего упускать: это же Оксфорд, черт побери, а значит, проба сил во всех сферах – интеллектуальной, эмоциональной и физической.

Ему все сходило с рук, как детские проказы единственному избалованному сыночку (две старшие сестры его тоже обожали). Софи ни разу ничего не заподозрила, потому что Джеймс выбирал девиц с других факультетов, курсов, других специальностей – в общем, исхитрялся как мог. Обычно связь ограничивалась одной, максимум двумя встречами: Джеймсу хотелось разнообразия, каждый раз чувствовать разницу между одной парой грудей и другой, криками разных женщин, между мягкими, влажными влагалищами, соблазнительными изгибами локтя или шеи. Для юноши, который всю жизнь учился в частных школах для мальчиков, первый курс Оксфорда (а еще больше второй, прекрасный отсутствием экзаменов) означал безграничную, анархическую свободу.

Затем почти до тридцати Джеймс порхал по жизни мотыльком, расставшись с Софи на целых шесть лет. Он работал в Сити менеджмент-консультантом, засиживаясь в офисе до ночи, а потом шел куда-нибудь пить, и девиц у него было более чем достаточно. Но в двадцать девять лет в пабе в Ноттинг-Хилл он случайно встретил Софи. Она повзрослела в свои двадцать семь: она стала увереннее, опытнее, недоступнее – и соблазнительнее. На этот раз Софи заставила себя добиваться: в ней поселилось недоверие после его былых безрассудств и страх, что «кризис», заставивший Джеймса ее бросить (она видела Джеймса беспомощным и беззащитным, а этого он вынести не мог), разразится снова. Но, несмотря на эти метания, было очевидно, что они вновь сойдутся: как сказал Джеймс на свадьбе, не потрудившись перефразировать расхожее выражение, «это было как вернуться домой».

Ему искренне казалось, что он успокоился, обуздал свою страсть к легким победам. В период помолвки у него случилась пара эпизодов «дружбы с привилегиями» – с бывшей подружкой, решившей перед самой свадьбой отговорить его жениться на Софи, и с сослуживицей, которая начала его преследовать, не в силах понять, что Джеймсу нужен был только секс без обязательств. Это его сразу отрезвило. Навязчивость Амелии, ее дрожащие ресницы, прозрачные капли слез, выступавшие на глазах всякий раз, как он вскакивал с кровати, торопясь уйти, последний гневный телефонный звонок – ее голос визгливо шел вверх, пока Джеймс не оборвал истерику, нажав отбой, – все это заставило его подвести черту под легкомысленным поведением. Верность приходит в браке, решил он.

И ведь получилось! Почти двенадцать лет он был абсолютно верен жене, и не в последнюю очередь из-за детей. Джеймс всегда думал, что из него выйдет обычный, не особо нежный папаша, примерно как его собственный отец Чарльз, однако сын и дочь совершенно изменили его – по крайней мере на целых двенадцать лет. Пока Эм и Финн были младенцами, Джеймс испытывал двойственные чувства, глядя, как они срыгивают, лепечут или засыпают. Но когда дети научились говорить и посыпались вопросы, случился всепоглощающий любовный роман, начавшийся с Эмили и усилившийся с Финном. Джеймс почувствовал огромную ответственность и искренне захотел стать тем, кого его сын сможет уважать. Быть не только обаятельным, но и порядочным человеком.