Птицы

– Не знаю, – ответила Алиса. – Этого никто сказать не может.

– Ему снишься ты! Если бы он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была?

– Там, где я и есть, конечно.

– А вот и ошибаешься! – возразил с презрением Траляля. – Тебя бы тогда вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне. Если этот вот Король вдруг проснется, ты сразу же – фьють! – потухнешь, как свеча!

– Ну, нет. И вовсе я не потухну! К тому же если я только сон, то кто же тогда вы, хотела бы я знать?

– То же самое, – сказал Труляля.

– Самое, самое, – подтвердил Траляля. Он так громко прокричал эти слова, что Алиса испугалась.

– Ш-ш-ш, – прошептала она. – Не кричите, а то вы его разбудите!

– Тебе-то что об этом думать? Все равно ты ему только снишься. Ты ведь не настоящая!

– Нет, настоящая! – крикнула Алиса и залилась слезами.

– Слезами делу не поможешь. О чем тут плакать?

– Если бы я была не настоящая, я бы не плакала – сказала Алиса, улыбаясь сквозь слезы: все это было так глупо.

– Надеюсь, ты не думаешь, что это настоящие слезы? – спросил Труляля с презрением».

Высмеивается известный метафизический спор о сне Господа. Траляля и Труляля выражают точку зрения епископа Джорджа Беркли, считавшего, что все материальные предметы, включая нас самих, просто снятся Господу. Алиса возражает в духе Сэмюэля Джонсона, любимого ученика Беркли, здраво полагавшего, что, пнув ногой большой камень, он может опровергнуть тезис Беркли.

Здесь есть еще одна скрытая тема. Алиса видит во сне Короля, который видит во сне Алису, которая… – своеобразный пример бесконечной последовательности, словно два зеркала, поставленный друг перед другом. Это напоминает известный рисунок: толстая дама рисует худощавую, которая в свою очередь рисует толстую…

Назову третью проблему, затронутую этим забавным, шуточным текстом. В «Сильви и Бруно» рассказчик объясняет это напрямую: «Либо я увидел Сильви во сне, а то, что происходит сейчас со мной, – реальность. Либо я действительно видел Сильви, а то, что происходит сейчас, – только сон! Неужто и Жизнь – всего лишь сон?»

Льюис Кэрролл, он же – Чарльз Доджсон, навевает нам чудесные сны. Сны, равно интересные и взрослым и детям уже в течение полутора веков. Я хотел бы закончить эту часть эссе последними строками «Алисы в Зазеркалье»:

Если мир подлунный сам
Лишь во сне явился нам,
Люди, как не верить снам?

Давайте сделаем скачок вперед на 150 лет и окажемся в начале XXI века. Другой ученый – философ, историк-медиевист, специалист по семиотике, литературный критик, филолог, лингвист и… – в свободное время! – один из крупнейших писателей современности, Умберто Эко! Любитель нонсенсов, парадоксов – в логике и истории, создатель первых эпопей о поисках чаши Грааля тамплиерами, спроецировавший эти поиски на экран нашей современности задолго до Дэна Брауна. Мы не будем сейчас этого обсуждать – это отдельная большая тема. Будем говорить об Эко, как о создателе Академии ненужных наук, он же – Университет сравнительных ненужностей. Его задача – подготовка кадров для исследования новых ненужных научных проблем (НННП).

С факультетами у Эко, пожалуй, не все в порядке – структура учебного заведения изложена в «Маятнике Фуко» временами сумбурно. Я попробовал привести в систему идеи Эко, вот, что получилось. В этой Академии четыре отделения беспредметных изысканий, умствований:

ненужных (неприкладных)

неважных (несущественных)

невозможных (несусветных)

несовместимых (парадоксизмов)

В Отделении ненужных умствований (ка-копрагмософии) вырабатываются новые неприменимые научные проблемы, знания и умения, разрабатываются глубинные основы ненужности, воспитывается тяга к ненуж-ностям. Классическими предметами этого отделения являются:

пилокотовасия – «искусство быть на волосок от»,

супосекция – технология нарезания супа,

механическая предкоавгурация (автоматы для поздравления с днем рождения двоюродных, троюродных, десятиюродных и т. д. дядюшек и тетушек, для поздравления тетушки человека, покушавшегося на вождя готтентотов, например).

Сущность наук состоит в выявлении глубинных оснований их ненужности.

Это подготовительный факультет, он воспитывает в учащихся наклонность и тягу к ненужностям.

Достижения очень важного отделения неважных изысканий у Эко, к сожалению, не рассмотрены. Чтобы изложение было полным и системным я дам свои предложения, перекликающиеся с некоторыми идеями Лемюэля Гулливера, посетившего Лагадо:

– влияние стрижки ногтей на деторождение;

– влияние направлений ветра, господствующих в стране, на количество гласных в языке;

– влияние почерка на отношения с соседями.

Кстати, вот разница. Эко описывает несусветность и нонсенсы науки с восторгом.

Лэмюэль Гулливер (а значит и Джонатан Свифт) в своих записках о путешествиях в Бальнибарби и Лапуту высказывался об Академии в Лагадо весьма иронично и даже неприязненно. Он пишет о том, что в Лага-до сеют соль, пытаются доить кур, носят свет в мешках, загоняют лошадь в хомут, вместо того, чтобы надеть на нее, впрыгивают в штаны, пилят сук, на котором сидят…

Основные научные силы Академии собраны в отделении невозможных (несусветных) проблем. Главная задача отделения – выявление глубинных оснований невозможности, в особенности – эмпирической (опытно доказываемой) невозможности. Молодому исследователю очень важно привить тягу к разрешению проблем невозможности. Академия ненужных наук доказывает, что все невозможное – возможно. И, более того, невозможное – необходимо.

Вот перечень тем (предметов) исследования этого отделения:

цыганская урбанистика, коневодство у ацтеков, история хлебопашества в Антарктиде, живопись острова Пасхи, современная шумерская литература, самоуправление в специнтернатах, ассиро-вавилонская филателия, колесо доколумбовых цивилизаций, фонетика немого кино.

Сущность наук состоит в выявлении глубинных оснований их невозможности.

Надо еще коснуться несовместимости, которая в отличие от несусветности, эмпирической невозможности, представляет собой терминологическую невозможность. Направление оксюмористики. Оксюморон близок к парадоксу, с одной стороны, и к катахрезе (переносному значению), с другой. Он пытается совместить обоюдно противоречивые предметы, вскрывает противоречия в явлении, передает динамику мышления и бытия. Оксюморон может быть стилистической фигурой речи, а может быть и стилистической ошибкой.

Революционные постановления, Гераклитова статика, спартанская сибаритика, учреждения народной олигархии, история новаторских традиций, психология мужественных женщин, диалектика тавтологии, Булева эвристика.

Герои Эко говорят о том, что лучше бы им не обнародовать этот проект. Потому что, как только о проекте станет известно, к ним повалит народ и захочет публиковаться по этим темам. Идеальная модель науки! Не скрывающей своей ненужности. Науки, доказывающей необходимость невозможного. Абсурд? Нет! Нет, совсем не абсурд. Именно этим и должна заниматься реальная наука – доказывать ненужность возможного и делать невозможное возможным и нужным.

Поговорим еще немного о современном движении – Парадоксизме, основанном на использовании парадоксов в науке и творчестве. Одним из его положений является: «Нет бессмысленных высказываний. Любое бессмысленное высказывание имеет смысл». Например: «Человек создан для счастья, как пингвин для полета». И наоборот – «Любое осмысленное высказывание не имеет смысла». Лозунг этого движения: «Всё возможно, невозможное – тоже». Неплохо бы нам примкнуть к этому движению. Будем переводить невозможное в возможное, преобразовывать ненормальное в нормальное, объяснять необъясняемое. Подумаем о том, как важно стремиться к невозможному.

Напоследок попробую развеселить вас примерами забавных парадоксизмов Андрея Кружнова:

На лежачем камне сидеть удобно.

Сколько нос в чужое дело ни суй, оно твоим не станет.

Сколько волка ни корми, не прокормишь.

Зри в корень, но не будь червём.