Звезды в твоих рукавах

искрами в ранее пустых глазах.

– Саш, может, в военно-космическую академию[13 - – Военно-космическая академия имени А.Ф.Можайского.] поступлю, – в голосе гордость, а глаза почти горят.

– и умрешь за то, что увидишь в космосе? – отшучиваюсь я, внутри почти ликуя.

– если понадобится, то умру, – на минуту серьезно отвечает он, – а теперь пойдем-ка напьемся в борщи, нас там один уважаемый человек ждет. тебя особенно.

сказка о доброй ведьме. бариста по имени александра

с окончанием оранжево-серой сырой петербургской осени в свои права наконец вступила влажно-блестящая и чуть сиреневая зима. она наступила на рассвете одним из ноябрьских тихих дней. я сидела напротив своего окна, доделывая макеты новых книг, завершая нелепые акварельные рисунки со слониками и попутно кидая третий кубик сахара в невозможно горький кофе, когда мой полусонный взгляд зацепился за необыкновенную картину на улице. тусклые лучи грязно-желтого солнца словно пронзали мокрый асфальт, светло-лавандовое зарево неба будто подсвечивалось изнутри розовой лампочкой, а отсыревшие от нескончаемых ливней скамейки беззвучно серебряной тончайшей простыней застилал снег.

наверное, вам не так трудно предугадать реакцию сумасбродной писательницы, впускающей к себе по ночам рыжих девушек, на столь удивительное зрелище. тихо взвизгнув от томительного восторга, я подорвалась на стуле, случайно задев рукой кружку с магическим напитком и тем самым вылив на наброски новых иллюстраций непоправимо огромное количество еще дымящегося кофе. однако, времени обращать внимание на столь досадную мелочь совершенно не оставалось, ведь рассвет собирался окончательно привести с собой за руку новый день с минуты на минуту, поэтому я вскочила и, сметая все на своем пути, помчалась к вешалке. спугнув мирно спящего кота, я накинула на теплую флисовую пижаму со звездами пальто, обвязала вокруг шеи шарф, всунула ноги в тапочки и пустилась бегом по крутой лестнице, по пути чуть не расшибив себе лоб.

не помня ничего и никого, я кружилась и кружилась под этим робким и еще стыдливым первым снежком, смеясь и ловя снежинки ртом, стараясь дотянуться руками до этого ласкового и совсем еще сонного солнца, так похожего на леденец от кашля, до лавандово-приторной глазури неба и тонких лучей небесной лампы.

от чар наивного детского восхищения меня беспардонно пробудила соседская Лидия Михайловна, пару раз выказав не очень-то вежливое желание, чтобы я наконец показала свои книги психиатру. а что? неплохая идея, знаете ли. а что им еще читать, пока санитары людей ремнями к кушеткам привязывают?

именно поэтому, когда Дарья, уже принаряженная в симпатичный темно-голубой шерстяной полушубок, снимает ботинки в пропитанной запахом сиропа с солодкой прихожей, я с ходу спрашиваю ее:

– как думаешь, безумцы всех умней?

она на секунду застывает, будто припоминает что-то важное. вздыхает и совсем по-хозяйски проходит мимо меня, направляясь к уже полюбившемуся, кажется, ей креслу.

– безумцы есть безумцы. сравнить их с обычными людьми невозможно.

сажусь напротив нее и снова подаю чашку горячего травяного чая, заваренного специально к ее приходу. постепенное дежавю.

– тогда слушай.

в далекие-далекие времена, когда люди свято верили в богов, фей, нимф и колдунов, жила в глухой деревушке в самой дремучей глуби изумрудного леса одна ведьма. домик ее стоял на самой окраине этой деревушки, и люди, сказать честно, сторонились и его окон, и его хозяйку: выманивали с улицы непослушных детей, гуляющих допоздна, страшными историями о том, что ведьма по ночам забирает к себе в дом таких вот нерадивых мальчишек и девчонок и ест их потом на завтрак; по поселению часто ходили слухи, что все беды на деревню и ее жителей посылает именно молодая колдунья; что знает она самые страшные темные обряды и умеет проклинать весь род человека, и от этого проклятия никак потом не спастись.

на самом деле, все эти сплетни, просачивающиеся через дверные проемы и шаткие оконные рамы, были абсолютно нелепы и беспочвенны: юная ведунья держалась особняком от остальных поселенцев, но никогда никого не трогала, лишь изредка выходя на главную улицу деревушки, чтобы продать свои снадобья и лечебные отвары. прибыли это не приносило никакой, что вполне объяснимо: народ просто боялся, что по стеклянным колбам разлиты вовсе не травяные настои, а зелья страшной силы, а обереги заговорены не на удачу, а на смерть.