Мои французские каникулы

– Я «француженку» привезла.

– Ой! Мм-м-м… Таяна Александрова? – Катя испугалась и почти подскочила в кресле.

– Bonjour, Madame!

– Заполните, пожалуйста, бумаги, – секретарша протянула Патрису какой-то бланк и зашептала: – Прости, пожалуйста! Я не знала, что Патрис – это мужское имя! Думала, одну певицу известную так зовут… А ее зовут Патрисия… Короче, влетело мне от ректора, от твоего папы. Думала – уволят. Дали испытательный срок. Ты, пожалуйста, не отказывайся от него. Он выглядит вполне адекватным. На убийцу или маньяка не похож… Ничего такой. Была бы я помладше…

– Вы тоже прекрасно выглядите, – улыбнулся Патрис, отвлекаясь от бланка.

– Он говорит по-русски? – Катя от волнения еще раз подскочила в своем кресле. А я… Я была чрезвычайно довольна этой маленькой местью. Катя за меня сама себе отомстила.

– Так, – Катя заговорила строгим тоном и одернула блузку. – Через два дня жду вас снова. Нужно между студентами распределить мероприятия. Кстати, Савелий Михайлович сказал, что вы уедете на дачу. Прошу звонить и отчитываться в деканат. Все, не задерживайте, у меня много работы.

Мы с Патрисом переглянулись, усмехнувшись, и вышли из кабинета.

– Кажется, она наговорила немного лишнего, да?

– Еще как! – ответила я, не скрывая удовольствия. – Поехали смотреть собаку, исполняющую желания?

И мы поехали на станцию «Площадь Революции». Хорошая же идея – начать знакомство с Москвой с загадывания желания? Потертые золотой нос и лапа собаки очень вдохновили Патриса. Я пересказала ему историю, которую мне рассказала Алина, пытаясь убедить поехать тереть нос перед первой зимней сессией, что эту традицию завели студенты в далеком 1938 году. Потереть нос – успешно сдать сессию. Потереть лапу – на счастье.

Патрис не выпускал телефон из рук, фотографируя все вокруг.

– А можно загадать желание? – спросил он.

– Кто тебя может остановить?

– Никто! – Патрис звонко засмеялся. – А ты загадаешь желание?

Загадать желание… Что же я хочу? Кажется, я человек, который не знает, что можно для себя загадать. Каждый свой день рождения я ничего конкретного не прошу, когда задуваю свечи на торте. Просто что-то обтекаемое. Например, чтобы животные не болели; чтобы у родителей все было хорошо; чтобы у Ба все цветы на даче выросли; чтобы Алина была счастлива. А для себя? Для себя ничего не желаю. Кажется, я человек, у которого все есть. Все. Кроме любви. Может быть, загадать себе любовь? Да ну, глупость какая.

Патрис потер собаке лапу и протянул мне руку:

– Загадай! Смелее!

Я дотронулась до руки Патриса, и меня словно ударило током: рука была холодная от прикосновения к железному памятнику. И мягкая. Я отдернула руку и приложила к лапе. «Пусть все будет хорошо», – прошептала я. Нет, не то. «Пусть в мире будет больше любви». Ладно, сдаюсь. «Пусть у меня будет то, что сделает меня счастливой». Я не знаю, что сделает меня счастливой… Может быть, это и правда будет любовь?

– У тебя такое лицо было… Мучительное. Ты пыталась вспомнить какую-нибудь теорему?

Придурок.

– Я пыталась заставить себя не пихнуть тебя под поезд.

– А вы, мадам, очень кровожадны.

– Пойдем уже дальше, пока я добрая и готова тебе показать что-то еще, кроме метро.

? ? ?

Летняя Москва потрясающая! Я сама иногда люблю бродить по городу, словно турист, который впервые приехал в город. Старинные улочки, маленькие кафешки, большие книжные магазины, величественные здания, истории. В Москве есть все, что нужно человеку для жизни. Кроме моря. Было бы море, я никогда из города не выбиралась бы.

От Площади Революции медленным шагом мы шли к Красной площади, рассматривая все достопримечательности. Патрис продолжал фотографировать все на своем пути.

– Я теперь понимаю своих бабушку и дедушку, – Патрис остановился около Большого театра и заговорил со мной по-французски: – Это очень красиво! Ты была в этом театре?

– Была, хоть и не так часто, как хотелось бы. Мы с Алиной стараемся ходить на разные спектакли. Но в Большой мечтаем попасть на «Щелкунчика». Билеты на него почти нереально достать.

– А что тебе нравится из классики? Прости, я побуду немного дедом. Город вдохновляет на мысли о классических произведениях. Мне почему-то даже захотелось почитать Notre-Dame de Paris.

– В школе мы много классики читали, но почему-то больше всего меня зацепила повесть Тургенева «Первая любовь». Она такая… разбивающая сердце. Слышал о ней?

Патрис внимательно на меня посмотрел, немного прищурив глаза.

– О Тургеневе я много слышал и читал роман «Отцы и дети». Обещаю, прочитаю и «Первую любовь». Окей, пойдем дальше, а то ты стала грустной от моих вопросов. – Патрис потянул меня за руку, а я снова почувствовала, будто меня легонько ударило током.

Красная площадь вызвала у Патриса бурю эмоций. Он фотографировал все вокруг: здания, людей, брусчатку. Как ребенок, бегал от одной точки к другой. И мне с большим трудом удалось уговорить его не фотографироваться с человеком в образе Ленина. А потом еще с большим трудом – отказаться от посещения мавзолея. Не знаю почему, но мне было немного страшно туда идти.

После часа осмотра ВСЕГО мы наконец-то купили бургеры, картошку фри и колу. Уютно расположившись на газоне в Александровском саду, я с блаженством вытянула ноги.

– Ты слишком активный! – я перешла на русский язык.

– Прости, это моя проблема во всех путешествиях – я на все смотрю через фотографии. Мне нравится ловить моменты. Так я лучше погружаюсь в окружающее пространство.

– А я наоборот редко фотографирую, все стараюсь «запомнить глазами». Покажешь потом фотки? Хочу посмотреть, как ты видишь Москву.

– Хорошо, – Патрис немного смутился. – Давай устроим это после вечернего приема?

– Вечернего приема? Ты имеешь в виду ужин? У тебя опять включился дед, – я засмеялась оттого, что Патрис немного покраснел.

– Кажется, ты была неправа, твой французский сильнее моего русского. Я говорю как дед, а ты – как писательница.

– Но тоже немолодая?

– Да, которая немного младше деда, – Патрис кинул в меня палочкой картошки.

И в этом жесте была такая простота и легкость, что я опять засмеялась, хотя ненавижу, когда играют с едой. Это все воспитание Ба. Когда мы с Алиной пытались поиграть во время обеда, например, кидая друг другу в рот ягоды, то молниеносно получали полотенцем по рукам. «Еще один бросок, и я сама вас кину через забор», – после такого предупреждения желание играть с едой пропадало надолго. А Патрис сделал это так беззаботно. Только Марлону Брандо было позволено играть с едой. Ба Патриса, конечно, переучит. И прочитает лекцию о взрослении. «Взросление – это долгий процесс. Он вообще может быть бесконечным. Но это не значит, что можно себя вести как папуасы». А я, как и положено Катастрофе, перевернула на себя кетчуп. Соус маленькими красными капельками растекался по топу, но я решила не обращать внимание на это. Кажется, я становлюсь дурочкой.

Глава 5

Разговор на балконе, изменивший меня. Пусть до сих пор я считаю его придурком…

Мама для ужина расстаралась. Давно не видела ее такой вдохновленной на готовку.

– Сегодня у нас будет русский ужин, – предупредила мама. А русский ужин в ее понимании – это вареная картошка с зеленью, селедка с луком и винегрет. А к чаю она испекла морковный торт.

Не знаю, понравилось Патрису или нет, но он уплетал, как говорят, за обе щеки. Мама смотрела на него с нежностью (приятно, когда твои кулинарные способности оценивают), а папа – с уважением (неужели он смог так быстро принять то, что в квартире с нами живет парень?). Правда, не обошлось без вечного папиного сарказма. Он прошептал маме:

– Ест как настоящий мужик! Но не в коня корм! – Папе Патрис казался уж слишком худым. – Похож на это… как его? Насекомое… Во! Палочник!