– Есть!
– Куриные, – уточнил я, недоверчиво прищурив глаз.
– Не знаю.
– Тогда я лучше на кухню попрошусь, – я поднялся на ноги, чувствуя, как у меня внутри разгорается пламя энтузиазма. – Моя мама когда-то пекла французский пирог с кукурузными хлопьями. Может и мне попробовать?
– Сильвупле, Санек, сильвупле, – покивал головой Семеныч, одобряя мой выбор.
На кухне всем было не до меня, хотя открыто выражать недовольство мешающемуся вышибале не решались даже сотрудники заведения. И пусть из кухни я никогда и никого не вышибал, и вообще всегда демонстрировал высшую степень миролюбия, инстинкт самосохранения у людей, в большинстве своем не достающих мне до плеча, срабатывал без перебоев. Они сновали вокруг меня, как муравьи, занятые своими неотложными делами, а я чувствовал себя слоном в посудной лавке.
– Лихо мерили шаги две огромные ноги: сорок пятого размера покупал он сапоги… – продекламировал кто-то «Дядю Степу», вероятно считая себя очень остроумным.
Я обернулся и поискал глазами оратора. Кучерявый мелкий пацан с оттопыренными ушами сидел на стуле в уголке и болтал ногами, с интересом рассматривая меня.
– Что за мышь мне тут пищит снизу?
– Я не мышь, – обиделся ушастый. – А у вас там, на верхотуре, голова не кружится?
– Эту шутку я слышал тысячу раз, остряк. И про дядю Степу тоже! Ты что здесь делаешь?
– Маму жду. Она тут посуду моет, – буркнул пацан и отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес.