«Хватит, – отогнал он от себя ерундовые мысли (сам про себя знал, что это он предстоящей операции боится, глупостями отвлекает), – Ну, теперь уж все от Юстаса зависит. Может, и не ступит».
«Дай бог только не промахнуться, – даже зажмурился от этой мысли он и вытянул из кармана рогатку, – Засажу в глаз, пиздец мне»
Мимо прокатила коляску молодая мама, оживленно болтая, прошли подростки в разноцветных одеждах и с разноцветными банками в руках, невыносимо медленно проковылял старик с таким лицом, что Коля подумал с усмешкой: «В войну небось полицаем был», а ппсников все не было.
«Может, свернули? Но куда ж тогда его?» – тревожился Коля. Весеннее солнце ласковой кошкой терлось об шею, затылок; сквозь уличный шум слышно было, как за спиной, во дворе, курлычут голуби, попискивают воробьи.
Вот, показались! Блестят не по размеру подобранные черные кожанки, висят, болтаясь дулами вниз, как гирлянды какие-то, автоматы. На мгновение вялое покачивание направленных вниз стволов заворожило мальчика; все-таки он собрался с силами и, чуть отскочив назад и поднимая рогатку, оглушительно свистнул (а пока делал, думал – «господи, ну не будут же они стрелять по мне»).
Ппсники на разбойничий свист обернулись, захлопал глазами Юстас…
Коля лихо, навскидку сбил с лопоухого полицейского фуражку и бросился назад, во двор. Лопоухий с ошеломленно-глупым лицом стоял посреди тротуара, его напарник с грозным «Стой, сволочь!» бросился за Колей. Юстас, не будь дурак, помчался, лавируя меж прохожих, по солнечному, многолюдному проспекту. Табличку из рук он так и не выпустил.
Коля несся по пустым, сонным дворам, со страхом и упоением слушая тяжелый топот за спиной. Он напугал одиноко ковылявшую куда-то старушку, успел позавидовать увиденному на мгновение дымчатому коту, гревшемуся у подвальной отдушины, и уже совсем уверился в успехе операции, как сзади гигантским кузнечиком застрекотал автомат.
Коля, повинуясь внушенному боевиками стереотипу, схватился за голову и бросился (порвав штаны и больно ушибив коленку) на асфальт. Тут бы его и застрелили, если бы не тот самый лопоухий полицейский. Он уж догонял напарника, когда тот вдруг остановился, рванул автомат с перевязи, и начал стрельбу.
«Двести восемьдесят шестая! – с ужасом подумал лопоухий, – Им по хуй, не посмотрят, что сам не стрелял!»
И он с разбегу бросился на спину коллеге, опрокинув его в асфальт.
Коля услышал сзади непонятный шум, стрельба оборвалась. Он поднялся с асфальта и, не замечая боли в разбитой коленке, без единой мысли в голове, бросился прочь.
Лопоухий же (дослужившийся в дальнейшем до подполковника милиции) до старости лет с удовольствием рассказывал эту историю всем желающим (да и не желающим тоже), неизменно заканчивая рассказ следующим прагматичным выводом: «Вот так-то, один смелый поступок дает толчок карьере на долгие годы!»
– Есть нечего, пить нечего. Денег нет, еще и чуть не расстреляли. И все это, – подчеркнул Коля, – Из-за него.
– Не из-за него, – сердито сверкнула глазами девочка.
Была уже ночь, Юстас спал. Разговаривали шепотом.
– В смысле, не из-за него? Он появился и началось!
– Он просто маленький!
– Какой на хер, – повысил голос Коля и Аня тшикнула.
– Ну да, мелкий, – тише продолжил он, – Но все равно! Так не бывает, чтобы из-а одного малыша…Да не видишь ты, что ли! – отчаялся объясниться он, – Нам уже есть нечего, уже, понимаешь ты это? Подохнем тут, никто и не заметит.
– Почему подохнем? Завтра на прятки пойдем.
– Нас упекут в тюрьму, как пить дать.
– О господи, – вздохнула Аня, – Сами пойдем, пусть тут сидит.
– Если только нам потолок по дороге на головы не обвалится.
– Да хватит уже!
– Теперь, – зловеще предрек Коля, многозначительно подняв палец, – Все может быть. Все, что угодно. Любая пакость.
– Ладно, – вздохнула Аня и что-то странное, взрослое, немыслимое и сказочное послышалось в ее голосе, – Ты помнишь, я его мыла?
– Ну, помню. И что?
– А то, что на ляжке у него три родинки, а посередине – седой волосок. Как у Пети.
– Как? – буркнул Коля и замолчал. Он молчал и глаза у него прятались в тени, и не видно было, что он там думает.
А потом он взорвался.
– Откуда ты знаешь? И какая разница, какие у него там родинки! Этого быть не может, и вообще, мало ли совпадений бывает? И откуда ты знаешь? Ты! – он даже задохнулся от возмущения.
Маленькое Анино личико, бледное, с темно-серыми мешками под глазами, окруженное топорщившимся темным ежиком, мерцало, будто в глубине чистой, светлой воды.
– Понятно, – сказал Коля и как-то очень глупо прокашлялся, – Укхм-кхм.
Аня, глядя на его лицо, прыснула. Коля-то знал, как стеснялся Петя своих родинок, верней, не родинок, а росшего между ними длинного волчьего волоса – жесткого, толстого и прозрачного. Он даже и Коле-то не сразу рассказал, да и потом еще долго отказывался показать. А подсмотреть было невозможно, потому что рос волос на месте, обыкновенно скрываемом трусами.
Коля встал. Ему было тринадцать лет, лицо у него было в подсохших грязевых брызгах, штаны разодраны, а плечи накрывал сплавленный из полиэтиленовых пакетов плащ, но он держался церемонно – по-настоящему церемонно, как трехсотлетний герольд.
– Коля, – уже серьезно сказала Аня, глядя на него снизу вверх, – Ну тебе-то не шесть лет!
– Ну да, – он осел, как сугроб весной, – Прости меня.
– Хорош ты, – ткнула его острым локотком в бок Аня и в темноте блеснула улыбка.
Они глядели на Юстаса, свернувшегося калачиком в Петином гамаке. Юстас спал, засунув в рот большой палец и весь меленько трясся от холода, желтый край капюшона – он так и не снял свой дождевичок – чуть дрожал.
– Ему холодно. Он так у нас помрет, – сказал Коля.
– Это если он может, – ответила Аня и что-то – может, не в словах, а в тоне, или даже не в тоне, а в том, как этот тон звучал рядом со спящим малышом…В общем, что-то напугало Колю, коснулось холодком.
– Что может? – настороженно спросил он.
– Может умереть, – объяснила Аня.
– Дура что ли! – испугался-рассердился Коля.
– Это ты дурак, – ответила Аня и совсем уж тягостно Коле стало рядом с ней в темноте.
– Пошли. Если его не прогонять, то кормить надо.
В ночной – свежей, живой, пронизанной капелью и светом фонарей – темноте дети немного очнулись, протрезвели.
– Куда теперь? – ежась, спросила Аня и голос, к радости мальчика, у нее был обыкновенный, прежний.
– Есть идея. Смотри: ищем машину подороже, только чтоб у дома стояла. Бросаем в нее кирпич или льдину.