Римский орел. Орел-завоеватель

– Прошу прощения, командир, но, когда Александр впервые повел свое войско в сражение, ему тоже было всего шестнадцать.

Брови Веспасиана изумленно взметнулись.

– Ты сравниваешь себя с Александром? Считаешь, что разбираешься в военном деле?

– Я изучал стратегию и тактику, командир. Знаком с трудами Ксенофонта, Геродота, Ливия и, конечно же, Цезаря.

– Вот как? И это, разумеется, ставит тебя в один ряд с великими полководцами? – Самонадеянность юноши явно забавляла легата. Он побарабанил пальцами по столу. – А вдруг и все остальные наши рекруты таковы? Что тогда будет, я не могу и представить. Армия, где каждый солдат занимается разработкой стратегических планов, а не думает лишь о том, как набить свое брюхо, – это что-то невероятное. Не так ли, центурион?

– Так точно, командир, – отозвался Макрон. – У таких солдат небось и бурчало бы в лишь башке, а не в брюхе.

Веспасиан поднял брови:

– Это что, шутка, центурион? Я не терплю балагурства, особенно среди нижних чинов. Тут армия, а не театр Плавта.

– Так точно, командир. Чей театр, командир?

– Плавта, – со снисходительным видом заметил Катон. Он явно приободрился. – Этот великий драматург во многом заимствовал сюжеты своих пьес…

– Достаточно, сынок, – прервал его Веспасиан. – Прибереги это для римских салонов. Если, конечно, тебе посчастливится вернуться в столицу. А пока помолчи и послушай меня. Центурионом ты быть не можешь.

– Но, командир…

Веспасиан резко хлопнул рукой по столу, потом указал на Макрона:

– Видишь этого человека? Так вот, он – центурион. Центурион и тот командир, который привел тебя сюда из Авентикума. Как, по-твоему, они стали центурионами?

Катон пожал плечами:

– Не имею ни малейшего представления, командир.

– Ни малейшего представления? Ладно. Так вот, послушай. Этот человек, Макрон, был сначала солдатом. Сколько лет, центурион?

– Четырнадцать лет, командир.

– Четырнадцать лет. И за это время он прошел маршем через весь известный нам мир и обратно, приняв участие в одному Юпитеру ведомо скольких сражениях, битвах и мелких стычках. Он знаком со всеми видами оружия, хранящегося в арсеналах империи. Он способен пройти в день двадцать миль, причем с полной выкладкой, с пикой, с мечом. Он обучен плавать, строить дороги, мосты и форты. Но, помимо этих умений и качеств, у него есть и личные заслуги. Когда германцы обложили наш патруль на том берегу Рейна, он сумел вывести людей из окружения. Тогда, и только тогда, его сочли достойным должности центуриона. А скажи, какими из перечисленных навыков обладаешь ты? Прямо сейчас, на данный момент?

Катон призадумался.

– Я умею плавать… немного.

– А ты не подумывал о карьере во флоте? – язвительно, но с некоторой надеждой вопросил Веспасиан.

– Никак нет, командир. У меня морская болезнь.

– О боги! Что ж, боюсь, одного умения плавать еще недостаточно для командования подразделением, но, поскольку у нас каждый человек на счету, я нахожу возможным зачислить тебя во Второй легион. А теперь, как у нас говорят, ты свободен. Пожалуйста, будь умным мальчиком и подожди снаружи – за дверью.

– Слушаюсь, командир.

Как только дверь за юношей затворилась, Веспасиан покачал головой:

– И куда только катится мир? Как по-твоему, центурион, сумеем ли мы из него сделать солдата?

– Никак нет, командир, – не раздумывая, ответил Макрон. – Армия слишком опасное место для неженок.

– Рим, кстати, тоже, – со вздохом заметил легат.

Он вспомнил об участи тех, кто осмеливался высказывать свое мнение при Калигуле. Впрочем, и сейчас, при его преемнике, Клавдии, дела обстояли не лучше. Главный фаворит императора, вольноотпущенник Нарцисс, населил Рим шпионами, деловито строчившими доносы на всех, в ком видели хотя бы малейшую угрозу для новой власти. Самый воздух в столице был, казалось, отравлен ядом всеобщей подозрительности, особенно усилившейся после попытки государственного переворота, предпринятой Скрибонианом. Положение осложнялось тем, что среди недавно арестованных заговорщиков оказались и некоторые знакомцы его супруги. Сама Флавия тут, конечно же, ни при чем, однако Веспасиан в который раз пожалел о ее неразборчивости в знакомствах. Впрочем, чего еще можно ждать от женщины, выросшей в пронизанной политическими интригами атмосфере императорского двора. Как и от другого птенца, выпорхнувшего из того же гнезда, – юнца, дожидавшегося сейчас за дверью.

Веспасиан поднял глаза от стола:

– Что ж, центурион, посмотрим, что мы можем сделать для молодого Катона. Полностью ли укомплектована твоя центурия? Ты ведь, кажется, остался сейчас без помощника?

– Так точно, командир. Мой оптион умер сегодня утром.

– Хорошо. То есть хорошего тут мало, но это многое упрощает. Запишешь новичка в свою центурию и сделаешь его своим оптионом.

– Но, командир… – выдохнул изумленно Макрон.

– Никаких «но». Это приказ. Назначить мальчишку центурионом я не могу, но и пренебречь пожеланием императора тоже нельзя. Так что придется нам с тобой с этим стерпеться. Ты свободен.

– Слушаюсь, командир.

Макрон отсалютовал легату рукой, четко повернулся кругом и, печатая шаг, вышел из кабинета, хотя мысленно извергал потоки чудовищной брани. По армейской традиции центурионы сами подыскивали себе оптионов и не гнушались получать за протекцию хорошую мзду. Теперь эти денежки уплывали из рук Макрона, однако в его голове блеснула счастливая мысль. Можно ведь повернуть дело так, что мальчишка в центурии не задержится. Оступится раз-другой, потом заскулит. И запросит отставки, он ведь неженка, рохля. Слабак, которого вмиг обломает армейская жизнь.

Завидев центуриона, Катон искательно улыбнулся, и Макрон его чуть было не пнул.

– Что теперь будет со мной, командир?

– Заткнись и топай за мной.

– Слушаюсь, командир.

– Парни, я хочу представить вам нового оптиона.

Лица легионеров, находившихся в тускло освещенной немногочисленными оранжевыми светильниками столовой, ошарашенно вытянулись.

– Это… новый оптион, командир? – спросил после паузы кто-то.

– Верно, Пиракс.

– А он не слишком ли… ну, это… молод?

– Очевидно, нет, – с горечью ответил Макрон. – Император издал указ о новом порядке отбора и назначения оптионов. Теперь, чтобы получить этот чин, нужно быть долговязым, тощим и знать назубок труды греческих и латинских писак. Предпочтение отдается тем, кто сведущ в стишках или пьесках.

Солдаты недоуменно таращились на него, но Макрон был слишком сердит, чтобы снизойти до более вразумительных пояснений.

– В общем, вот он, Пиракс. Отведи этого грамотея к писцу. Пусть тот занесет его в список и выдаст опознавательный медальон. Выделишь ему место в спальне своего отделения.