Как цари в народ ходили

«Вот она, вся моя Президентская Рать! Кого здесь только нет! Правительство, министры, замы, чиновники пониже рангом. Все с женами, детьми. Даже с внуками. Охрана, обслуга – полно! В лицо-то всех не знаю. Целый самолет; в целых два этажа набились. Надоела им Москва. Решил я их в Японию свозить. Ладно уж! Вот если бы надо было в Урюпинск какой-нибудь лететь, то тыщу причин нашли бы, чтобы в столице остаться. А за границу – уговаривать не надо!.. Пусть. Свои же люди. Ишь как резвятся. Веселые все, радостные. Не всех еще и взял. А интересно, кто в Москве-то у нас остался? На кого страну-то оставили?! А вдруг… Да нет. Тихо сейчас. Кругом все в друзья лезут – хоть в очередь ставь! Даже американцы. Не посмеют, нет. Они меня уважают. Побаиваются даже. Я им давеча в Америке такое устроил! До сих пор не поймут: что у меня на уме? Чего от меня ждать можно? Держава-то у меня все-таки ядерная! Ядреная!» – усмехнулся он.

Увидев живо беседующего с кем-то премьер-министра Чернова и перехватив на секунду его взгляд, Президент поманил его пальцем к себе. Виктор Петрович резко прервал беседу и, не мешкая, предстал перед Березкиным.

– Звали, Николай Николаевич? – как-то в полупоклоне произнес он.

– Виктор Петрович, – глядя в упор, произнес Президент. – А кто у нас в Москве-то остался? Мы вроде бы все здесь.

Чернов обернулся… Долго рассматривал людей из близкого окружения Президента… Потом, виновато потупив взгляд, покраснев, поняв, что что-то не сходится, произнес:

– Все в порядке, Николай Николаевич. Все… Все под контролем.

Президент сдвинул брови, отчего премьер весь съежился и лицо его пошло пятнами. Зная крутой нрав главы государства, Виктор Петрович сразу почувствовал недоброе. На своем веку он уже не раз видел, как слетают с высоких постов и теряют портфели высокопоставленные чиновники.

– Выпьешь? – вдруг, протяжно зевнув, спросил Президент и указал рукой:

– Сядь.

– Можно, – не своим голосом ответил Премьер. Отказываться в такой ситуации было нелепо. И он сел напротив.

– Налей, выпей… Успокойся, – уже мягче произнес Березкин.

Виктор Петрович, волнуясь, налил полстакана водки. Потом, поперхнувшись и облившись, кое-как выпил.

– Даже… Даже как-то забыл сказать «Ваше здоровье!», Николай Николаевич.

– Да ладно. Ладно, – успокоил его Президент. – Иди.

Чернов вышел, прикрыв за собой дверцу, и сразу же как будто растворился, исчез среди кресел.

«Что это я перед ним как… как? – подумал Премьер, усевшись в удобное сиденье. – Где-нибудь в Кремле, да один на один, все было бы по-другому». (Чернов был одним из богатейших и влиятельных людей России.) Там он ему быстро сказал бы пару ласковых выражений и указал бы ему на его место. На место в ИХ обществе. Но здесь, при людях, при подчиненных, было нельзя. Здесь уже все иначе. Здесь так принято, так устроено. С этим все давно свыклись; с этим все жили: Наверху должен быть только один! Никаких компромиссов! Точка! Все. Ничего не было. Летим дальше.

За стеклами иллюминаторов засветлело. Высыпали звезды. Налилась желто-белым светом Луна. Было как-то тихо и торжественно.

«Небесный Пастух пасет облака…» Возможно, от такой же красотищи навеяло когда-то Виктору Цою (автору и исполнителю, лидеру группы «Кино»).

Лайнер, нежно посвистывая турбинами, быстро приближался к воздушной границе России. Самолеты сопровождения Японских Сил Самообороны, качнув, прощаясь, крыльями, «свалились» в темную бездну облаков и направились обратно в сторону своих островов. Около президентского борта остались только наши МИГи.

Оживление, царившее внутри лайнера каких-то полчаса тому назад, стало стихать. Ходьба по салонам прекратилась.

Разговоры постепенно перешли в тихие беседы шепотом и полушепотом. Многие уже спали. Стюардессы ходили между кресел, складывали посуду в тележки, раздавали желающим газеты и журналы, помогали укладываться спать. Включилось дежурное освещение. Ночь постепенно входила в свои права.

Ольга Николаевна, дочь Президента, уложила спать двух своих дочек-близняшек, подошла к уже давно спящей матери и, поправив на ней полусползший плед, вошла в кабинет отца. Тот уже было задремал, но, увидев дочь, взбодрился:

– A-а, Оленька. Что, не спится?

– Да вот, зашла пожелать тебе спокойной ночи, – ответила та.

– Как там мои внучки? Спят уже, наверное? Десятый сон видят?

– Еле угомонились. Набрали в Японии этих электронных безделушек – не оторвешь от них! А что дома-то будет?! Об этом лучше и не думать. Учебу не забросили бы.

– Ничего. Что-нибудь придумаем. Мать-то что? Спит?

– Да, спит. Набегалась, бедняжка, за целый день. А ноги-то уже не те.

– Стареем помаленьку. А зять мой где? Что-то не заходит.

– Сергей в шахматы с компьютером играл. Проиграл, кажется. Потом выпил немного с Фроловым (Министром рыбной и рыбоперерабатывающей промышленности), и оба спят теперь рядышком. Я уж не стала их будить.

– Правильно сделала.

Ольга постояла еще немного, нежно глядя на отца. Потом заторопилась.

– Ну, я пойду, папа. Глаза уже слипаются – сил нет.

– Иди. Спасибо, что зашла. – Он обнял ее, поцеловал в лоб и проводил. Дочь он любил. Единственная все-таки. Глядя уже сонными глазами ей вслед, подумал: «Сильная женщина! Характер упрямый, железный. Чего хочет, добьется! За короткое время огромный капитал сколотила. И муж при деле. Я ей помог, конечно. Не без этого. Но все равно умна чертовски! Молодец. Молодец… моло…мо…».

Глава II

Темное небо будто треснуло и разверзлось. Казалось, что кто-то огромный и неимоверно сильный, как герой древнегреческого эпоса Атлант, схватив крепкими огромными руками черную мантию небосвода, рванул ее с силой в разные стороны. В образовавшуюся брешь ворвался невиданный по яркости и интенсивности свет. Резко. Как будто кто-то включил мощный прожектор. Даже не прожектор – лазер.

В тот же миг что-то огромное, непонятной формы, без строгих очертаний контура, рассыпая вокруг себя на огромные расстояния изумрудно-серебристые частицы, пронеслось сверху вниз километрах в двадцати – двадцати пяти по курсу авиалайнера.

Было похоже на то, что началась сильнейшая гроза и сверкнула мощнейшая молния. Поэтому видавшие виды пилоты самолета не сразу поняли, что бы это могло быть. Ведь летели-то они высоко над облаками, а сверкнуло высоко над ними.

В кабину пилотов лайнера ворвался ослепительный свет, такой яркий и плотный, что, казалось, самолет приблизился к Солнцу. Мигом позже то же самое ощутили и обитатели нижнего пассажирского отсека.

Все от неожиданности затихли, как-то резко, на вздохе. Так бывает, когда человек впервые собирается окунуться в прорубь морозной зимой: наберет в грудь воздуха, задержит дыхание и, сначала широко раскрыв глаза, потом, резко закрыв их, крепко сжав губы, окунается в ледяную воду…

Проснулись даже те, кто уже давно и крепко спал. И стали озираться по сторонам. Потом будто все разом выдохнули: «У— ух!» И… О, ужас! Кроме изумрудно-серебристого света, заполнившего все вокруг, никто ничего не видел.

Началось что-то невообразимое, граничащее с паникой. Почему граничащее? Это и была настоящая паника!

Многие повскакивали с мест и начали метаться по салону, натыкаясь на все, что попадалось на их пути. Кто-то сидел, закрыв лицо ладонями, но убрав их, он ничего не видел и начал причитать. Дети стали плакать и тереть глаза руками. Женщины завизжали и завыли, сдавленно, от охватившего их ужаса и бессилия. Слышались ругань и мат. Под ногами что-то хрустело и хлюпало. Запахи спиртного, косметики и прочего заполнили все вокруг. Люди стали падать, запутываясь в одеялах, вещах, сталкиваясь друг с другом. Появились сильно ушибленные и травмированные. Хаос продолжался. Отовсюду слышалось.

– Что происходит?

– Я ничего не вижу.

– Не плачь. Успокойся, пожалуйста.

– Господи, я, кажется, сломал ногу.

– Выпустите меня отсюда! Я не хочу! Я не хочу…

– Почему не сажают самолет?

– Где Президент? Что с ним? Надо же что-то делать.