Американский альбом

– Ничего удивительного. – Просвещает Ира. – Приспособили для Бэд – энд – брэкфэст (Вed and breakfast). Ночлег и завтрак. Распространенный тип гостиниц. Сейчас продают.

Ира верит в здравый смысл. В Америке иначе нельзя. Но Ира дерзко заглядывает за пределы разумной аргументации и неизменно оказывается права. Идеализм здесь практикуют в универсальных магазинах. Здесь вы убеждаетесь в ущербности собственной фантазии. Человек (особенно женщина), который любит мечтать, должен долго бродить в таких местах, упиваясь моментом и пренебрегая реальностью, как заблудившийся наркоман. Добирать кайф – не совсем, но все же… вдыхать весь этот воздух. От ряда к ряду, от отдела к отделу, с этажа на этаж, взмывать на эскалаторе, наслаждаться прохладой, вниманием и заботой. От вас не ждут многого, довольно, если вы просто бросите взгляд. А если купите… Но это – крайность, можно просто грезить, ловя себя в зеркалах. А потом задумчиво покачать головой, и спросить еще. Точно такое же, но другое. Можете не объяснять, вас поймут правильно.

– С тобой скучно на шопинге. – Говорит Ира. Это серьезно. И это правда. Я знаю за собой этот недостаток. Экологически чистое приключение – магазинный туризм. Просто ходишь, смотришь, щупаешь, загоняешь ногу в кроссовку, снимаешь, вертишь, поправляешь носок, зовешь близкого человека, рассматриваешь подошву пристальней, чем себя после бритья, принимаешь задумчивый вид, укладываешь в коробку, сидишь, устало встаешь, запоминаешь это место и идешь дальше. Я могу продержаться на шопинге (ничего не купив!) около получаса или даже больше, если с примеркой.

Но сдают нервы, и вот результат – я купил кроссовки на размер больше. И широким пролетарским жестом чек выбросил. Обменяли бы и без чека, но сильна туземная натура. Я затолкал внутрь обновки кусок поролона и убедил себя, носить можно. Женские комментарии я забыл, иначе жить было бы трудно…

Конечно, возможны варианты. Здесь их много, и все хорошие. Около Вали открылся большой магазин натуральных продуктов Холфуд. (whole food). Валя любит там бывать. Мы пользуемся ее советами. С ее помощью Ира нашла особенный норвежский рыбий жир, чтобы добавлять в тертую морковь. Обычный тоже хорош, но норвежский еще лучше. Потому что норвежская сельдь толще в талии, если сравнить, например, с русалкой. Допустим, на кастинге. Странное сравнение, если поспешить с выводами, но вообразить не мешает. Неизвестно, что и где пригодится, если эволюция (а то и сам Господь) спохватится, глядя на результаты нашей бурной деятельности, и вздумает отыграть назад.

В общем, мы берем Валю с собой, когда ездим к оптовикам в COSTCO – торжище с другой стороны хайвея, Валя не любит скоростные дороги. Она подъезжает к нам и пересаживается в нашу машину…

– Нам должны платить комиссионные за доставку перспективного клиента. – Говорю я, ни к кому не обращаясь…

Ира кипит. У людей совестливых, – а Ира именно такова, – врастание в здешнюю среду вызывает этическую дезориентацию. Система требует опыта и навыков, у Иры этот процесс проходит через комплекс вины. Не совсем, но все же… Не знаю, как лучше объяснить, но это так.

– Как ты можешь, Валя обидится.

– Валя прекрасно понимает шутки.

– Это возмутительно. – Говорит Ира с надрывом. Тут лучше не спорить. Раскаяние (между осознанием и искуплением) – это я сейчас чувствую. Но промолчать трудно. Я это уже говорил, но объяснить за раз непросто…

Ира позвонила из машины хозяину, предупредила о нашем вселении, но он встречаться с нами не стал. Зачем? Куда? Номер домика, шифр на дверях мы знали. Что еще требуется?

Зато стоило нам появиться на веранде, с соседнего домика пришла Карен – симпатичная толстушка. У нас с ними общий дoк, то есть причал, и место для купания. Мы как раз вытащили на веранду удочки и стали готовить снаряжение. Пока Ира выспрашивала дорогу, Марина купила леску, и несла покупку над головой, чтобы побыстрее меня обрадовать. Червей мы не купили. Это был просчет. Вот тут и появилась Карен, принесла сосиску для будущей путины.

Мы сидели с озабоченным видом и мотали леску. Леска наматывалась подозрительно хорошо, но разматываться не хотела, делала бороду. Марина не отрывала трубку от уха. Далекий Юрий Иванович давал советы. Ира взялась помогать, и утверждала, что у нее все получилось. Валя объявила, чтобы на нее не рассчитывали. Незнакомый Юрий Иванович (я тоже с ним переговорил) обещал, что будет на связи.

Трагедия назревала, слишком хорошо все началось. Ира с Валей обменялись средствами от комаров. В магазине здоровой пищи Валя купила индийские свечи с отпугивающим дымом. Свечу зажгли у Ириного изголовья, и столб огненного пепла не меньше, чем от извержения Везувия, обрушился Ире на руку. Кстати, ни одного комара за все время я так и не видел. А тогда Ира не растерялась и обмазала руку куриным желтком. Во сне Ира держала руку над головой, будто провожала моряка. На утро мы вздохнули с облегчением. Боль стихла. Поразительно, если бы в Помпеях знали подобный способ, люди не метались бы, в чем мать родила (смотри картину Карла Брюллова), натерлись куриным желтком, а на пепелище стоял бы сейчас цветущий город с современными лупанариями…

Наш сосед Майкл ловит рыбу современным способом. Марина выяснила досконально. С каяка этот хитрец спускает в воду трубу с линзой и обследует рыбье царство, расчетливо, вверх-вниз, продвигаясь на нужную глубину. Когда цель поймана, Майкл вводит в пучину крючок с наживкой – помахивающей хвостиком пластмассовой рыбкой. Проплыть мимо равнодушно нельзя…

– Исключительное коварство. – Говорю я. – Еще и хвостом крутит. Ясное дело.

– Четыре, пять вот таких, – Марина разводит руки на ширину плеч… Не меньше…

У Вали свой опыт. За двадцать лет работы в международной лаборатории она навидалась детей разных народов.

– Япона-сан, – спрашивает Валя, – ты почему такой грустный? Не ешь ничего. Сделай ням-ням, япона-сан, и тебе станет веселее. – Разговор происходит во время застолья. В лаборатории принято отмечать научные достижения.

– Валя-сан, – отвечает сосед по столу, Валя трогательно опекает новичков, – как я могу, когда не поймал никакой рыба?

– Что ты, Япона-сан, – говорит добрая Валя. – Съешь вместо рыбы барбекю и тебе станет весело.

– Нет, Валя-сан. Япона-сан не станет делать ням-ням, пока не поймает свой рыба. Вместе суббота ехал, потом опять ехал, они поймал много рыба, моя ни один не поймал. Удочка берег стоял, они далеко ехал, труба вода пускал, видел, как рыба живет. Я честный ловил, никого не поймал, они нечестный ловил, много поймал.

– Ты еще поймаешь, Япона-сан. – Уговаривает Валя. – А пока съешь барашка, Япона-сан.

– Нет, Валя-сан. Япона-сан не станет есть барашка, пока не поймает свой рыба…

– Так ничего и не съел. – Рассказывает Валя.

– Как бы он харакири не сделал. Острые предметы нужно убрать. – Волнуюсь я.

А каяк то стоял, то исчезал. Отплывал Майкл на рассвете, устраивался с другой другой стороны озера, и запускал в воду зловещую трубу.

Карина и Майкл – люди на редкость приветливые. Улыбчивость для Америки – не показатель. Здесь все улыбчивые. Я это понимаю. В COSTCO от входа и вглубь катит и валит толпа. Металлический лязг, разнообразный шум и галдеж – рядом, вокруг и дальше. Уши закладывает. Люди приятно возбуждены. Товар громоздится гималаями. За японской лапшой небольшая очередь. И еще за чем-то. И еще… Дают пробовать. Обычно тележку толкаю я, но с некоторых пор Ира стала ее отбирать. Я требую объяснений.

– Ты плохо видишь и постоянно наезжаешь женщинам на пятки. Погляди, как они тебе улыбаются.

– Может, у них другой повод.

– Не выдумывай. Я повезу, пока ты кого-нибудь не переехал. Только этого не хватает…

Что тут возразишь… Озеро наше искусственное. Перегородили реку плотиной, построили электростанцию, образовалось огромное водохранилище. На местной карте мы находим себя с большим трудом, в самом углу. Неудивительно, что наши дамы решили все разведать. И мы отправились на марину. Марина – это пристань и центр местной тусовки, поменьше харбора – пристани настоящей, транспортного назначения.

Погода невероятно жаркая. Никто никуда не спешит. Мужички уселись в тележку под тентом и куда-то завеялись, тараторя на всю округу. С воды треск моторов. Фургон какой-то. В ресторанчике безлюдно и тихо. Не знаешь, куда себя деть. Стоишь, сидишь, находишь себя на какой-то тумбе… Голова плавится, не угрожающе, а как-то празднично, готовясь к солнечному удару. Звук отключается, но зрение пока работает. Иру я увидел около машины. Тип с рюкзачком. Странник.

– Дурак какой-то, – удивляется Ира. – Спрашивает: – Это Хонда? А какой багажник? А сколько бензина? А что? А куда? Вот он, сидит, как ни в чем не бывало.

Я глянул, и никого не увидел.

– Где?

– Ты совсем слепой. На скамейке…

Я не стал спорить, я сделал снимок.

Полюбуйтесь видом. И главное, если вы кого-то здесь заметили, обязательно позвоните. Можно даже ночью. Меня это волнует…

Нам дают моторную лодку. На четыре часа. Объедем озеро, насколько хватит времени. Но нужно ждать. А пока мы вернулись к себе, поели. Дамы объявили, что с них достаточно. Жарко. Лучше провести время у воды.

Пока мы болтались у пристани, Марина отлучилась и вернулась с небольшой коробкой. – Зря не открывай, – предупредила Марина. Поставь пока в холодильник.

К этому дню мой рыбацкий стаж возрос, обогатившись приобретениями и потерями. Удачей была поимка рыбы, потерей – выход Марины из артели. Марина разочаровалась в рыбалке. Энтузиазм без результата следует назвать упрямством, а Марина была человеком здравомыслящим. Лишних усилий она не совершала, но считала нужным поддерживать меня морально.

Начиналось все замечательно. Сосиска сработала. Поплавок дернулся, едва коснувшись воды. Рыба забилась на доке. С ладонь величиной. Врать не буду. Марина ахнула. Готовилось невероятное. И тут, как отрезало. Рыба слизывала сосиску с крючка, как мороженое с палочки. Марины хватило на час, а я не сдавался, менял приманку, но рыба не шла. Я рассуждал здраво. Наживка слабо держится, рыба насмехается. Одну я видел сквозь воду, ненадолго задержалась у крючка, позавтракала и поплыла дальше. Мне было обидно. Что делать? Заменить колбасу на более твердую. Не скажу, что это удалось сразу. Колбасу брали для еды. Я встретил молчаливое сопротивление. Но победил… Результат – ноль, хоть колбаса на крючке сидела прочно. С горя я съел наживку, взбодрился и решил сворачивать.

А тут черви. На следующее утро я открыл холодильник и увидел коробку. Судьба меня позвала. Марина спала (или притворялась), отвернувшись, лицом к стене. Дело было в общей большой комнате. Ира уже встала и изводила на руку очередную порцию куриного желтка. – Дай нож. – Попросил я.

Ошибка неопытного рыболова! Снаряжение нужно готовить самому. А пока, вооруженный удочкой, ножом и коробкой, я отправился на док. Было начало седьмого. Каяк отсутствовал, Майкл ловил где-то далеко. Я пристроил удочку к торчащей из воды свае, освободил крючок, уселся удобнее и открыл коробку. Лучше бы я этого не делал. Клубок распался, и огромные черви, торопясь, поспешили кто куда. Во сне такое зовется кошмаром. Метались, разбрасывая во все стороны комья черной жирной земли. И это на чистеньком доке. Самые бодрые пытались забраться под настил. Их приходилось тянуть за хвост, пока остальные улепетывали, кто как мог. Адское занятие, нужно признаться. Кое-как я восстановил порядок. Черви возвращаться в коробку не хотели, но их никто не спрашивал. Я ожесточился. Наконец, я остался один на один с самым большим и понял, что мне предстоит нарезать его на куски. По крайней мере, так получалось. Я уложил червя и достал нож. Нож не резал, червь извивался. Ира вместо ножа дала пилку с мелкими зазубринами. Пилить червя – это слишком. Наконец я насадил истерзанную плоть на крючок и забросил… Потом я следил за поплавком, дергал, снова забрасывал, кромсал несчастного червя. Без результата. На душе появилось неприятное чувство, не процеженное сквозь жизненный опыт. Конечно, я хорошо соображал, но психика давала сбой, картины беззаботного ужения не получилось.

– Что ты сделал с доком? – Капризно спросила Ира, она вышла, беззаботная, смыть желток. – Тут можно картошку сажать…

Я сдержался и горжусь этим. Я забрал коробку, помыл док и поднялся в дом.

А Марина, закончив путину, не теряла времени зря. Она высмотрела соседний док. Он пустовал и имел явное преимущество по сравнению с нашим. Комфорт. Навес (не нужно забывать, жара стояла невероятная), столик. Постоянная тень. Лодка на берегу. Никто всем этим не пользовался. И в домике над доком было пусто. Женщины немедленно перебрались. Ира с Валей читали, а Марина достала дощечку с бортиками, высыпала на нее разнообразные бусины и принялась нанизывать их одну за другой, заглядывая в книжку с готовым узором.

– В детстве я с родителями и младшей сестрой жила в Одессе. – Рассказывала Марина, расправляясь с бусинами. – Как раз за спиной у Дюка. Наши окна на него выходили. Мама была учительницей, а папа – морским начальником. Он очень любил море. И мне это, видно, передалось. Потому что я все время сбегала в порт. Не так, как другие дети, нагулялся и обратно, а сразу на весь день, до вечера. И дни я не пропускала. В школе я не задерживалась. Учителя говорили маме, что у них, кроме меня, есть и другие дети. Короче, отвечать они за меня отказались. В порту у меня было много друзей: моряки, грузчики, контрабандисты, с интересными рисунками на груди и спине, и все мы весело проводили время. Папа за меня совершенно не волновался, а мама совсем наоборот, если в семь лет со мной такое, что же будет в пятнадцать? Или в тринадцать. Голос у мамы дрожал. Я быстро развивалась. Слова новые легко запоминала. И меня отвели к психологу, пока еще не поздно. Психолог стала со мной работать, я оказалась очень трудным ребенком. В отличие от моей младшей сестры, единственное мамино утешение. Психолог вызвала маму и сказала, что в Одессу привезли энцефалограф. Это такой прибор. И мне нужно сделать энцефалограмму, пока еще не поздно. Вокруг только и повторяли, пока еще не поздно, шептались и оглядывались, слышу я или нет. Мама требовала, чтобы папа, наконец, вмешался. Может быть, уже поздно. В общем, меня отвели на этот энцефалограф. Я оказалась самая здоровая из всех, кого там обследовали. Маму поздравляли, она была счастлива. Доктор сказал, что хочет сделать энцефалограмму моему психологу. Но психолог (это была женщина) энцефалограммы испугалась. Я ей рассказала, что теперь у меня в голове ползают страшные змеи, как на электрическом щите с надписью: Не влезай, убьет! Только хуже. И психолог влезать отказалась. К ней как раз поступила новая методика, на таких, как я, хорошо действует музыка. Меня отвели в музыкальную школу, и у меня оказался очень музыкальный слух. Абсолютный, самый лучший – так маме сказали. Ее снова поздравляли. Мне выбирали музыкальный инструмент, а пока стали учить пению. Вы видели Одесскую оперу? Правда, красивая? Одесское бельканто. Мама была счастлива, она считала, что я уже там. Но я была еще здесь, я качалась на качелях, ударилась головой и случайно откусила язык. Самый кончик, но петь без него я не могла. Мы как раз сидели тогда за столом, я – рядом с папой, а сестра возле мамы, напротив. Мама поглядела на нас с папой, достала платок, вытерла глаза и сказала: – Боже мой, какая генетика страшная наука, неужели ничего нельзя сделать?..