Место для жизни

Старая Акко – изворотливая ящерица, юркая притворщица на горячих камнях, хранящая на язычке вкус крови…

Кошек здесь много. Множество кошек, лениво разгуливающих, развалившихся, неслышно исчезающих живыми скрепами света и тьмы. Они не ищут здесь пропитания, они просто ждут, преисполненные достоинства, как боги ждут положенную жертву. С триумфами и поражениями живет мир, и кто-то должен за него отвечать. А кто не справляется – жертвовать.

Свод арки удерживает готовые сомкнуться стены. Лицо молодой женщины мелькнуло в окошке за узорной решеткой. В пространстве приоткрытой двери – бледном сиянии стоящего на ковре телевизора. И пустота…

Впереди свет, сверкающее море, взмах близкого паруса, а рядом, внизу за крепостными зубцами пенные гребешки, слизывающие тусклую зелень с подножия черных глыб. Мальчишки, беспечно свесившие ноги над бьющими водами. Вот это жизнь! Рисунки на стенах – купола, минареты, прилежно раскрашенные цветными мелками. Можно позволить себе детскую наивность – родиться и жить с ощущением хозяина на беззаботном и беспечном празднике.

Контрасты не признают компромиссов. Европа отступила, ее сыновья спорили здесь из гордыни и пафоса, которые создают и столь же неумолимо разрушают империи. Зажатая в каменные тиски византийская церковь, без креста, со сбитой каймой декора и мертвыми окнами, а рядом, с угла, среди все той же назойливой росписи магометанских красот треснувшая порыжелая мраморная стела в честь моряка Олдфилда. Он отражал осаду французской эскадры и пал сорока трех лет отроду. И еще полковник Волнер со своими людьми. Было это 7 апреля 1799 года. Именно здесь, на этих камнях. Два столетия назад…

На крепостном дворе брошена мортира с треснувшими деревянными колесами (вместо одного окончательно разваленного подставлены кирпичи), уткнула в небо короткий черный хобот с надетой на него рваной автомобильной шиной. Обыденно и небрежно. История – аттракцион с бегом вокруг стульев – их всегда меньше, чем бегунов, нужно успеть занять место по хлопку ведущего. Последний – нерасторопный и невезучий выбывает. Теперь он лишний.

Кто не успел – тот опоздал… Так решали свои споры давешние хозяева этого города…

Так и есть. Бег продолжается от столетия к столетию, Акко угадывает будущее, как ящерица – кровь. как цыганка – судьбу, и никуда не спешит…

Время застыло, а вечность течет…

Осень в Тель-Авиве

Цецилии

Осенью в Тель-Авивских гостиницах ни души,
Тускло светится мрамор и скучные бродят тени.
Официанты по стенам стоят, как карандаши,
Рассматривают уныло собственные колени.
Лишнее электричество отключено
Даже в святая святых – гостиничной синагоге
Рядом с «Восточным залом». Всюду почти темно,
Пусто. Остыл недолгий
След от былых гостей. Зрелище живота
Дается лишь для участников провинциального съезда
Вместе с мужьями и женами человек примерно до ста,
Иначе крутить невыгодно. Даром. И вся надежда
Впредь на новый сезон. Иностранцев, старух, повес,
Что, как гуси в полет, потянулись теперь до срока,
В «Клеопатре» плюш их привычных мест
Напоминает стихотворение Блока.
Только в баре есть жизнь. Там седой пианист
Артистичным глиссандо наводит на клавиши глянец,
Мужчина и женщина – врач-окулист
Гадают вполголоса – русский или испанец?
Красотка и удачливый коммерсант.
Он влюблен, но ведет себя, в общем, бесстрастно,
А она пережила недавно роман
И теперь упивается холодом и женской властью.
Это – тоже игра. И хоть она не устает повторять,
Что устала страдать и теперь ей никто не нужен,
Он спокоен, уверен, согласен ждать,
Одиночество – выбор намного хуже
Равнодушия. Тем более есть прогресс:
Сегодня они переставили мебель в его гостиной,
Он разделся до пояса, но не лез,
Приглашение вышло вполне невинным.
Это стоит отметить. Ведь много Наташ и Нюсь –
Эмигранток вполне достойных, но нищих
Сочтут за честь проявить свой вкус
И украсить стены его жилища
Рядом с тусклым золотом пышных рам,
Что скрывают объемные копии венского арт-модерна.
Подскажи, дорогая, что нужно развесить там,
Где есть еще место?.. Пока примерно,
А потом, как захочешь… И этот скромный успех
Вымораживает привычную тоску до рассвета.
Время забвенья, как белка, щелкает свой орех,
Вытряхивая боль из сердцевины сюжета.
Все приходит в свой час. Он мурлычет, как кот,
В такт партнерше и музыке. Складно, тактично.
Пианист кивает и скалит рот
И подыгрывает им интимно и лично.
Знакомятся. Он – босниец и адвокат.
Вдовец. Впрочем, это неинтересно.
С двумя детьми на руках он рад
Получить для начала вот это место.
Удивляются вместе. Казалось, сполна,
Сдана была карта, но вот невезенье.
Цыганской серьгою зависла луна
Над скучной водой голубого бассейна.
Поцелуй на прощанье. Он настойчив и строг.
Но она не готова. Звонит перед сном по привычке
И слышит от лучшей подруги упрек:
– Почему я должна узнавать твои новости
от косметички?

Осень в Хайфе

Лихтенштейнам

Черепаха, шагающая по дну пустого бассейна,
Размеренно и упрямо, как заведено у черепах,
Напоминает настойчиво и откровенно,
Что осень случается даже в райских садах.

Что прогнозы погоды, как странности отношений,
Уже отмеряны и предсказаны небесами,
Составлены предельно точно и достоверно,
Как поминальный список, спрятанный за образами.

Что уже приготовлено, но еще не надето