Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Взбешенным я его видел раз, когда его унизила Марина Ивановна[162 - См. примеч. 2 на с. 65.]. Кричал он на мать, она его иногда раздражала, но он очень ее любил.

Клепиков[163 - Клепиков Ю. Н. (род. 1935) – киносценарист. Живет в Петербурге.] сказал: «Он был разнообразно одарен, но полной воплощенности достиг в кино». Да, он писал стихи, играл на гитаре, пел, когда все пели, когда возникал Окуджава, писал спортивные очерки, был спортивным журналистом (и всю жизнь читал, покупал книги о спорте), знал музыку, но выразился полностью только в кино, в нем достиг полного профессионализма.

Говорили, что в его кино есть холодность, неэмоциональность. Но нет! Это была не холодность. Я уходил взволнованный даже с «Хроники крепостной жизни»[164 - «Драма из старинной жизни».], которую он отрицал сам. В его фильмах была сдержанная страсть – да, и страсть! А эпизод с Макеевым потрясающий, самый страстный[165 - Эпизод с бродягой-интеллигентом в фильме «Объяснение в любви» (его играл артист И. Макеев) после замечаний Госкино был частично переснят.]. Но кроме того, была в нем и в его фильмах чистота интеллигентности – это был путь к «Белой гвардии», он шел к ней и в «Монологе», и в «Объяснении в любви», и в «Чужих письмах».

…Ревности в нем не было совершенно. Даже людей, которых он должен был бы считать чужими, таких, скажем, как Михалков, он уважал…

Как он восхищался натюрмортами в фильмах Тарковского!

Помню его бешеную любовь с польской актрисой – потом все угасло. Но в тот момент он часами говорил с ней по телефону, проговаривал огромные деньги.

Дома у него была под стеклом фраза Феллини: «А с чего ты взял, что тебе должно быть хорошо?»[166 - Неточно: «А почему ты должен быть счастливым?» – слова Кардинала, обращенные к главному герою Гвидо Ансельми в фильме Ф. Феллини «Восемь с половиной». Как видно, в памяти отца реплика из фильма соединилась с фразой О. Мандельштама, сказавшего жене: «А кто тебе сказал, что мы должны быть счастливыми, что ты должна быть счастлива».]

Хорошо ему было не часто, а когда все же бывало хорошо, то только тогда, когда он добивался чего-то в искусстве. Так было и в последний раз, когда он отказался от Мексики, предпочтя ей «Белую гвардию», но не успел ее снять.

18.1.87. Был вечер памяти Ильи, очень хороший, замечательно говорили Клепиков, Андрей Смирнов[167 - Смирнов А. С. (род. 1941) – кинорежиссер, актер. Живет в Москве.], хуже Финн[168 - Финн П. К. (род. 1940) – киносценарист, автор сценариев более шестидесяти фильмов, в том числе – «Объяснение в любви». Опубликовал книгу воспоминаний «Но кто мы и откуда» (2017), одна из глав которой посвящена Авербаху. Живет в Москве.]… А я думал: почему я их не знал? Был так далек от этой среды? Даже на его сорокапятилетии, которое мы праздновали в доме творчества в Репино, не знал почти никого.

Слои его знакомых и даже друзей не пересекались – у него почти никогда не было дома. И это его беда.

И еще, что чувствуется на фото на билете[169 - В дневник вклеен билет вечера в Доме кино.]. Он знал себе цену, верил в себя. Кто-то обижался: он не слышит, я, мол, его предупреждал… Нет, слышал, но имел свое мнение…

1.11.87. В мире разное. Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию, стал 5-м лауреатом из России. Четыре из них – Бунин, Шолохов, Пастернак, Солженицын, и он – изгой.

Все странно и осознается непросто. Не очень давно Иосиф, Васька, Илья, я, Толя Найман сидели в «Октябрьской». Иосиф читал замечательные стихи: «Плывет в тоске необъяснимой / Среди кирпичного надсада / Ночной караблик негасимый из Александровского сада…» Голос его поднимался по спирали, вбежала горничная, испуганно закричала: «У вас что-то случилось?» Казалось, он не читает – поет. Об этом же говорил Соснора[170 - Соснора В. А. (1936–2019) – поэт, прозаик, драматург. Не только эстетически, но и биографически (через дружбу с Н. Асеевым и Л. Брик) был связан с радикальными направлениями поэзии ХХ века. Жил в Петербурге.]: «Триоле сказала (может, Брик?): Иосиф, Вы шаманите»[171 - Скорее всего, эта фраза принадлежит Л. Брик.]. Она не понимала ни слова».

3.11.86. Снова была передача об Илье. Его голос, его бормотание о человеке. Говорил, что его не интересует ничто – ни космос, ни что иное – человек самое сложное явление… Потом короткое его совмещение с Полуниным[172 - Полунин В. И. (род. 1955) – актер, режиссер, клоун, мим.], клоуном, – два мастера. Какой приятный кадр.

Господи, из моего окружения эта потеря особенная, больше столь значительных нет! И особая обида, что он не застал этого обновления, сколь бы кратковременным оно ни оказалось. Жаль!

22.3.91. …Юри Туулик[173 - Туулик Ю. К. (1940–2014) – эстонский прозаик и драматург, автор сборников рассказов «Заморское дело», «Сельский трагик», «Мужчины и собаки», сборника пьес «Комната оленьего рога».], очень милый человек и эстонский писатель, так рассказывает о Леннарте Мери, министре иностранных дел Эстонии, друге Ильи Авербаха и моем добром знакомом (я вел его вечер в Доме писателей, встречался в Таллинне, водил к Геннадию Гору).

К Мери приехал профессор и передал привет из Парижа от его знакомого.

– А, этот старый педераст? – мягко пошутил будущий министр.

– Я не знаю, педераст ли он, но он сказал, что он – ваш друг.

У Гора Леннарт Мери смотрел картины Панкова[174 - Панков К. Л. (1910–1942) – ненецкий художник, создатель «северного изобразительного искусства», был открыт Гором. (См.: Гор Г. С. Ненецкий художник Константин Панков. Л., 1968).], был потрясен охристыми линиями неба, знаковостью и связью с японским искусством.

Помню, Гор торопливо соглашался, хотя сам об этом не думал. А ведь Мери был прав!

Я – Туулику:

– Юри, вы приобретаете самостоятельность, скоро отделитесь…

Туулик:

– Мы-то готовы, но ваши войска не спешат.

21.12.92. Вышел в двух театрах «Палоумыч» – смеются, но я недоволен. Лемке[175 - Лемке Л. И. (1931–1996) – актер театра и кино, режиссер, с 1962 г. до конца жизни – актер Театра комедии, поставил две пьесы отца – «Акселераты» в Театре комедии и «Палоумыч» в Театре имени Ленинского комсомола – и сыграл в них центральные роли. Жил в Ленинграде-Петербурге.] не понял, что пьеса о любви, – все превратил в буфф. Я представляю, как негодовал бы Илья Авербах, если бы увидел эту клоунаду. Мне дурно становится от одной этой мысли.

30.12.96. Читаю Л. К. Чуковскую об Ахматовой – последний уже журнал[176 - «Записки об Анне Ахматовой» Л. К. Чуковской публиковались в журнале «Нева» (1993, № 4–6).]. Очень здорово! Вдруг в комментариях увидел, что многие из названных людей умирали в возрасте меньше моего. И тут же вспомнил Илью Авербаха. 11.1. будет еще одна годовщина. Уже одиннадцать лет как нет его. Очень жалко! Мудрый, талантливый и очень близкий мне человек.

Глава третья

«Гор сказал…»

(Геннадий Гор)

В судьбе отца его старшему товарищу Геннадию Гору (1907–1981) принадлежит особое место. О чем тут сказать прежде всего? Да, Гор его «вывел в люди» – написал предисловие к первой книге и потом постоянно поддерживал. Да, отец написал роман «…Вечности заложник», в одном из героев которого узнается Гор. К тому же он, этот герой по фамилии Фаустов, позаимствованной из горовского «Изваяния», пишет стихи – те самые блокадные стихи Геннадия Самойловича, которые сейчас стали знаменитыми, а тогда публиковались впервые[177 - Стихи были найдены после смерти Гора. Его дочь Лидия Геннадьевна (см. примеч. 3 на с. 116) их перепечатала. Один экземпляр она отдала Д. А. Гранину, а другой – моему отцу. Первая большая подборка – под собственной фамилией автора – вышла больше чем через десять лет после публикации романа «…Вечности заложник» (Г. Гор. Стихи. «Звезда». 2002. № 5). Предваряет публикацию моя статья: «Гор и мир».].

Начнем все же с того, что это было не просто длительное знакомство, а подлинная привязанность и ученичество. В течение многих лет отец ходил к Гору набираться ума-разума. Отсюда повторяющийся лейтмотив его дневника: «Гор сказал…» Затем следовало нечто столь важное и глубокое, что это невозможно было не записать.

В шестидесятые годы, когда они познакомились, отец только начинал. Все еще оставалось неясным – и по части перспектив, и по поводу самой новой профессии[178 - Отец долго разрывался между медициной и литературой. Об этом свидетельствует полученное мной письмо от культуролога Б. Парамонова, чья сестра дружила с моим дядей, врачом М. Ласкиным (1926–1976). Дядя рассказывал Парамонову, что «его брат… тяготеет к писанине, тогда как его считают блестящим кардиологом, и что к его отцу, Вашему деду, нанес визит его научный руководитель профессор Кедров, чтобы повлиял на сына, уговорил остаться в медицине». Кедров А. А. (1906–2004) – доктор медицинских наук, профессор, основатель научной школы, родной дядя А. Битова (См. рассказ Битова «Похороны доктора»).]. Так что Гор появился вовремя. Тут важен как личный пример, так и те многочисленные примеры, на которые Геннадий Самойлович был щедр.

Речь шла о жизни в литературе, но не только. Отец преодолевал свое узкоматериалистическое медицинское образование, и Гор всячески ему помогал. Он давал книги из своей библиотеки, объяснял смысл философских течений. Перед отцом открывалось нечто такое, о чем не догадывались не только коллеги-врачи, но и большинство коллег-литераторов.

В это время Геннадию Самойловичу было около шестидесяти, но возраст тут ни при чем. У писателей его поколения некоторые годы идут за два или за три – в зависимости от того, в какое количество постановлений ты попал и сколько раз тебя прорабатывали.

В самом деле: сколько раз прорабатывали Гора? Сложно ответить на этот вопрос, но одну цифру назовем. После выхода Постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» в партийных организациях города прошло более пятидесяти собраний. Значит, имя Геннадия Самойловича склонялось как минимум столько раз.