Исповедь графомана

Стремительно утратила значенье.

Со мной осталась только простота,

А от цепей разорванных лишь звенья.

И в этой простоте я как в броне,

И нет в ней бреши, лишь одни просветы.

В которых, отражаясь как в луне,

Сияет сила внутреннего света.

Зонт наготове

Солнце греет лицо, я щурю глаза,

Дождь мочит мне кожу, я беру зонт,

Я не слышу, как мне кто-то что-то сказал,

Я просто иду и смотрю в горизонт.

Я не обижаюсь насмешкам людей,

равнодушен к спиртным развлеченьям,

Мне страшно от стона потраченных дней,

Мой разум страдает  в смятении.

Мне холодно там, где всем хочется снега,

Мне скучно в местах, где всем хочется жить,

Я жажду устать от долгого бега,

Я крепкое судно, но некуда плыть.

Я выдерживал много – сейчас я устал,

Я не чувствую боли, наверно привык,

Мне хочется знать, кем же я стал,

Но вместо ответа слышу лишь крик.

Крик уставшей души, крик уставшего тела,

Угасла звериная, дикая прыть,

Мне хочется, чтобы мне птичка пропела,

Сколько смогу я еще так прожить.

Все хорошо, но мне хочется плакать, видимо, слезы от счастья,

Только не чувствую я ничего, кроме воды на щеках,

Солнце греет лицо, и я жмурюсь напрасно,

Туч еще нет, но зонт по привычке, в руках…

Минутная слабость

Течёт слеза, но не от боли,

Не от досады на судьбу,

С ней выйдет слабость моей воли,

С ней вновь я силу обрету.

Пускай рабы чужого мненья,

Глумятся над моей душой,

Их не виню, в часы забвенья,

Так сложно просто быть собой.

Не слыша лязганье цепей,

Они не чувствуют неволи,

С тупой наивностью детей,

Лишь повторяют чье-то слово.

Таких мне жаль, таких немало,

Таких использовать не грех,

Но ключ от клетки в их кармане,

Им не поможет снобский смех.

Уже обсохли мои веки,