Очень странные Щеппы

Поппи поставила назад чайник и принесла бабушке чай.

– То есть как «исчезали»? Как? Когда это произошло?

Черчилль положил мордочку на край корзины, будто тоже слушал историю.

– Именно так, как я и сказала: дети начали исчезать. Один здесь, другой там. Они растворялись. Я помню, мне было двадцать три, когда исчезла Вилма Норблс. Она была чемпионкой по плаванию. Каждый день перед школой плавала вверх и вниз по реке, будто тюлень, пока однажды утром не приключилось нечто странное. Всё началось с глаз Вилмы. Очень медленно, постепенно, их цвет стал блекнуть. Она и опомниться не успела, как цвет её волос тоже будто вымылся. Когда Вилма зашла в реку в последний раз, её волосы были седыми, как у старухи, хотя ей исполнилось всего десять лет. Люди, стоящие на берегу, видели, как она сделала глубокий вдох, нырнула и растворилась, как капля краски. Кто-то говорил, что её съела древняя рыба, которая, по слухам, обитала в реке Пене. Но даже я не настолько суеверна, чтобы поверить в такое.

Поппи вежливо кивнула. Она не была уверена, стоит ли верить хитрой старой бабушке. Поппи всё-таки уже двенадцать, а в этом возрасте начинаешь всерьёз оценивать, сколько в чужих словах правды, а сколько лжи.

– Я вижу, ты мне не веришь, но вот что я тебе скажу: с тех самых пор, очень медленно, но верно, детей в Пене становилось всё меньше.

– Куда же они деваются? – спросила Поппи. – Когда это случилось в последний раз?

Бабушка посмотрела на неё и ответила лишь на один из её вопросов:

– Никто не знает. Принеси сахар, кнопка. Два кусочка.

Поппи достала сахар, следуя бабушкиным инструкциям.

– А что с фабрикой сейчас?

– Она всё там же, – отпив чаю, ответила бабушка. – Стоит себе где-то в лесу за городом. В Загадочном лесу. Забытая, разрушенная и заросшая кустарником. Никто не знает, откуда приплывают те рулоны, из фабрики или ещё откуда-то. Местные любят посудачить, что эти ткани прокляты.

– Прокляты?

– Прокляты, – повторила бабушка. – Привидением прачки, что сидит на берегу реки и отстирывает пятна с серой ткани.

– Так не бывает, – пробормотала Поппи, но в груди у неё заворочалось беспокойство.

– Может, и не бывает, но есть те, кто её видел, – лукаво усмехнулась бабушка. – А теперь, раз следующие пару недель ты поживёшь со мной здесь, в Пене, пока твой папа в отъезде, я хочу, чтобы ты следовала четырём простым правилам. Сейчас уже, похоже, все о них позабыли, но я, Поппи, бываю порой немного старомодной и предпочитаю их придерживаться.

Поппи достала из рюкзака записную книжку и стала записывать за бабушкой. С каждой строчкой её пальцы всё сильнее цепенели, а сердце ускорялось в знакомом ритме.

ПРАВИЛА:

1) Стирай только днём. Снимай постиранное с бельевой верёвки (даже если оно не просохло) не позднее шести вечера.

2) Весь сахар должен быть закрыт на замок.

3) На ночь закрывай и запирай окна и задёргивай шторы.

4) НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не протирай подоконники.

Два

Сахар

Случай, послуживший началом истории Поппи, был совсем не счастливым. Вообще-то он был откровенно ужасным. И включал в себя три составляющие: грузовик, перевозящий мешки с грязным бельём, опасный поворот и маму Поппи. Любимую мамочку Поппи.

Когда Поппи думала о первых нескольких месяцах после несчастного случая, она вспоминала лишь одно большое чёрное пятно и маленькие цветочки на серебристой ручке гроба, внутри которого, как она знала, лежала её мама. Прошло одиннадцать месяцев, но это чёрное пятно всё так же висело перед её внутренним взором.

В тот день, когда врачи отключили аппарат и сердце мамы Поппи перестало биться, сердце Поппи начало время от времени ускоряться. Будто хотело что-то нагнать, как преследующая почтальона собака. Она не знала, почему так, но всякий раз у Поппи возникало необъяснимое чувство, будто из-за угла на неё несётся что-то страшное. Она не рассказывала об этом папе. Он бы ответил что-нибудь в духе: «Это психосоматическое» или «Сходи покатайся, и тебе станет намного легче». Папа думал, что катание на велосипеде может вылечить абсолютно всё, даже эту гнетущую ледяную пустоту, что будто лютый мороз сковал их жизни в тот день, когда мамы не стало.

Папа где только не катался и успел побывать в велотурах в более чем тридцати странах. Бабушка любила говорить, что его нужно наградить медалью за умение замарать лайкру до невозможности в более чем тридцати климатических условиях. На эти две недели папа уехал в Канаду, и бабушка могла увеличить это число до тридцати одного.

Бабушка была совсем не такой, как мама. Бабушка пила чёрный кофе. Мама – зелёный чай. У бабушки жил шумный мини-пиг. Мама жила сама по себе. В доме бабушки царил вечный беспорядок и буйство красок. В доме мамы всё было упорядочено, приглажено и вытерто. Поппи не считала, что одно лучше другого. Она знала лишь, что бабушка и мама всегда были разными. Не то чтобы они не любили друг друга. Просто мама всегда начинала вести себя немного странно, стоило кому-то сказать, что пора бы навестить бабушку, и никто не знал почему.

Следующим утром, то есть в воскресенье, Поппи наблюдала со своего места в гостиной за тем, как бабушка открывает уже вторую – первая была в девять часов – упаковку «Кислых клубничных колёс» Бонхильды Бонхоффер. Бабушка разматывала их, похожих на змеиные языки, и с жадностью уминала, пока её руки были заняты шитьём.

Бабушка ела так, что мама Поппи перевернулась бы в гробу. И бабушка предпочла бы съесть банку пиявок, чем то, что готовила мама по рецептам, соотвествующим принципам здорового питания.

Поппи вспомнила, как бабушка в один из своих редких визитов спросила маму:

– Что это за дрянь, дорогая? Отходы в корыте для свиней и то выглядят аппетитнее. Я лучше проглочу набор кеглей для боулинга, чем буду мучить себя этими сющи.

– Суши – это здоровая еда, бабушка, – пустилась тогда в объяснения Поппи. – Водоросли нори, которыми они обёрнуты, богаты витаминами и минералами. Это полезно для здоровья. Нельзя есть сладкое всю жизнь.

– Никто ещё не выжил на одних лишь сладостях, – вставила мама.

– Ну а я попробую, – не отступила бабушка. – Лучше умереть вкусной смертью, чем жить безвкусной жизнью. Таков мой девиз в отношении как стилей одежды, так и еды.

То утро, как и следующие несколько дней каникул, пока в окна барабанил дождь, Поппи провела за сортировкой пуговиц по цвету, форме и размеру. Их у бабушки были тысячи банок. Она постоянно покупала ношеные вещи, только чтобы срезать с них пуговицы, после чего сдавала вещи обратно в магазин.

Рядом с рабочим столом бабушки висел носок, куда она бросала ненужные пуговицы. Поппи быстро уяснила, что в конце дня его содержимое следует вытряхивать в одну из банок, прямо как мусор из корзины. Затем она перебирала их с помощью широкого подноса, словно золотоискатели на канале «National Geographic». Она уже успела найти среди пуговиц целую россыпь замечательных вещиц: напёрстки, беруши, маленький игрушечный кораблик, синие стеклянные шарики, кусочки цветного стекла, скрепки. А также кое-что, на взгляд Поппи, очень странное – маленький гребень с резным женским портретом.

– Костяной, полагаю, – сказала бабушка, изучив гребень под увеличительным стеклом. – Да, он определённо из кости.

– Из чьей кости?

– Китовой, полагаю, – рассудительно произнесла бабушка. – Или, возможно, носорожьей. Раньше чего только из костей не делали: корсеты, флейты, лопаты, пуговицы, даже дома.

Поппи поёжилась.

– В моей коллекции есть банки с пуговицами отовсюду. Кто-то, должно быть, спрятал в этой гребень, – сказала бабушка, нахмурившись. – В пуговицах заключена магия. Пуговицы закрывают куртки, карманы и сумки. Они держат вещи скрытыми от посторонних глаз. Не пропускают ничего внутрь и не выпускают ничего наружу. Если бы я не хотела, чтобы кто-то что-то нашёл, я бы спрятала это в банке с пуговицами.

– Можно я возьму его себе? – спросила Поппи, взяв гребень.

– Конечно. Носи его в волосах.

Поппи была не в восторге от идеи носить у себя на голове кусок старой кости. Но она примерила гребень ради бабушки.

Где-то в середине этой масштабной операции по сортировке пуговиц Поппи решила, что бабушке пригодилась бы целая отдельная комната для пуговиц.

– Куда ведёт эта маленькая дверь, бабушка? – громко спросила Поппи, стоя в чулане на втором этаже.

– Кажется, в старую кладовую для сахара, – донёсся снизу бабушкин голос. – Я не поднималась по этой лестнице последние шестнадцать лет, поэтому не могу быть уверена. Больная нога, знаешь ли. Во всех старых домах Пены есть кладовая для сахара, что-то вроде маленького чердака. Так постановил городской совет.

Поппи перелезла через ящики со всякой ерундой и пыльными костюмами, что бабушка успела накопить за многие годы, и потянула за дверцу. Она была заперта.