С Фимой по жизни. Часть 6. Сказки-рассказки

Стоял май, месяц, окна открыты, только что закончился дождь, дома стоят так близко, что я слышала музыку. Она доносилась из дома, напротив, там комната очень похожая на эту. Такой же плед, торшер… Не знаю, как это объяснить, но вот эта картинка за окном навсегда застряла в моём сознании. Именно так представлялся дом моей мечты, вот так тихо и спокойно. Вдруг в комнату вошли двое, девушка с высокой прической прошла, и устало опустилась на тахту. Мужчина сел в кресло. Он что-то говорил, обреченно глядя в пол. Она легла, отвернувшись к стене, только водила пальцем по рисунку на ковре. А он всё говорил и говорил, потом встал на колени у неё за спиной и, казалось, просил прощенья.

Девушка, какое-то время, была безучастна, но вдруг его слова задели её. Она резко повернулась к нему, вскочила, подошла к окну, отдёрнула тюлевую занавеску и что-то кричала, обращаясь к нему, при этом глядя в окно. Вот тут мы и встретились взглядами. Она замерла, а я испугалась и спряталась под подоконник. Потом потихонечку выглянула. Девушка сидела, уткнувшись лицом в колени, и плакала, мужчина испугано и виновато смотрел то на неё, то на окно, потом весь как-то поник и вышел из комнаты.

У мамы закончилась примерка и мы ушли. Не знаю, что там произошло, но эта подсмотренная чужая жизнь, много лет волновала меня. Я всё время фантазировала о причине их ссоры, о том, что они, в конце концов, помирились и зажили счастливо в той замечательной комнате.

Не думала я, что узнаю когда-нибудь продолжение  этой истории.

Инесса Львовна увидела мой застывший на той фотографии взгляд, вздохнув, погладила пожелтевший снимок.

– Вы не торопитесь? Хотите, я расскажу вам одну историю?

Я, конечно же, никуда не торопилась. Вот как всё было на самом деле.

Инна и Владимир вместе учились, она по классу скрипки, а он мечтал стать пианистом. Они были молоды, талантливы и влюблены. Однажды, Володя принёс ноты, сказал, что это малоизвестный ноктюрн Шопена, и предложил выступить с ним на конкурсе. Ноктюрн назывался «Совершенное одиночество».

Репетировали как одержимые, вот во время одной из репетиции их и снял однокурсник. До конкурса оставалось десять дней, когда Инесса поняла, что находится в интересном положении. И всё бы ничего, да амбиции зашкаливали. Владимир успокаивал:

– Всё, хорошо: мы поженимся, родится девочка (он почему-то был уверен, что именно девочка) и мы будем жить долго и счастливо.

– Тебе хорошо говорить, не тебе же рожать и нянчиться. Ты всё так же будешь играть, а я застряну дома с пеленками и кастрюльками. А как же моя карьера? Мы ведь мечтали, как будем гастролировать по всему миру, какие будем знаменитые! И всё это забыть?

– Почему забыть, просто отложить на время, – пытался успокоить её Владимир.

Эти разговоры утомляли и выматывали обоих. Инесса сделала аборт. Но, увы, нервозная обстановка последнего времени дала о себе знать. Их выступление на конкурсе не было провальным, но, ни дипломантами, ни лауреатами они не стали. Вдобавок ко всему, ещё и с авторством случился скандал. Выяснилось, что ноктюрн написал не Шопен, а Владимир. Соврал от страха, что Инесса не захочет с ним выступать.

Вот в тот страшный для них вечер, я и подсматривала за ними в окно.

Инесса считала, что во всём виноват Владимир и так была тверда, что никакие разумные оправдания не переубеждали её. Он же, в свою очередь, чувствовал себя виноватым, но думал, что всё поправимо. Успокаивал любимую, уверял в своей преданности.

– Ин, ну прости меня, я же хотел как лучше для тебя и для нас. И ноктюрн этот, он же тебе нравился, ты же сама говорила, в нём полное совпадение, чувств, мелодии и названия. У нас же так всё хорошо получалось.

– Названия?! – как бы очнувшись, вскрикнула она, – Названия! Всё правильно, совершенное одиночество – вот к чему я пришла в итоге. Выключи, выключи магнитофон, я больше не могу её слышать, она меня убивает. Сначала ты притащил эти ноты, и я как безумная помешалась на них. Я везде слышала эту музыку, она мне снилась. Я даже через ребёнка перешагнула, думая о ней. Почему, почему ты меня не остановил? Почему допустил, чтобы я это сделала?

Он испугано отшатнулся, не ожидая такой реакции:

– Но, что, же я мог сделать, ведь ты сама настояла на этом? – пробормотал Володя, выключая магнитофон.

– Да не пустил бы и всё! Нет, тебе это было нужно, ты сам своим совершенным одиночеством всё перечеркнул. А теперь у меня нет ничего: в музыке я посредственность, и девочку ты у меня отобрал!

В этот момент Инна отдёрнула занавеску и посмотрела в окно. Тут воображение сыграло с ней злую шутку. Показалось, что на неё с укором и тоской смотрит её не родившаяся девочка. Она отшатнулась и упала на тахту, всё время повторяя:

– Она, она смотрит на меня…

А это была всего лишь я, со своим любопытством. В тот момент, когда я, испугавшись, спряталась, Владимир выглянул в окно, но никого не увидел. Он подумал, что Инесса и вправду сходит с ума. Кинулся к ней в беспомощном желании обнять и защитить, но она оттолкнула его.

– Уходи, и не приходи больше никогда. Я не открою дверь, не скажу ни слова и видеть тебя я тоже не хочу. Я тебя ненавижу – злым, но вполне разумным шепотом произнесла она.

И он ушел. Ушел навсегда.

Я ошеломленно молчала.

– И что же, вы до сих пор так считаете? – оправившись, спросила я.

– Нет, конечно, я и тогда так не считала, – с грустным вздохом ответила Инесса, – Я любила и люблю только его одного. Конечно, я очень скоро раскаялась в том, что сказала и сделала. Но, увы…

– Почему же вы не искали его? Почему не попросили прощенья?

– Сначала, гордость мешала. Всё думала, что он первым должен прийти, повиниться. А потом он исчез, и никто не знал куда. Я страдала, переживала, но была бессильна, что-либо изменить. И знаете, в жизни действительно наступило совершенное одиночество. Не в том смысле, что я одна и слова сказать не с кем, нет. Как бы это вам объяснить: одиночество в совершенстве. С тех пор как поняла, что музыкант я не великий – успокоилась. Без работы не осталась, сначала с оркестром, много гастролировала – утешила самолюбие. Потом ушла преподавать – в учениках реализовалась и успокоила материнский инстинкт. И всё в моей жизни как я хочу. Может это и неправильно, но мне хорошо и спокойно. Я иногда думаю, что это Володя подарил мне такую жизнь вместе со своим ноктюрном. Я из суеверия, даже этот магнитофон храню. Мы на него свои репетиции записывали, это всё что у меня осталось.

Какое-то время мы молчали. Потом, я попросила разрешения подойти к окну. Она подошла вместе со мной. Там, на другом конце жизни, у того самого окна сидел мальчик. Не знаю, смотрел ли он на нас или просто глазел на прохожих, но одна и та, же мысль посетила нас обеих: «Интересно, заметил ли он нас, и если да, то, что думает об этих двух странных тётках неожиданно появившихся напротив»

Возвращаясь, домой размышляла: «Вот ведь как переплетаются события. Надо же было судьбе свести нас через столько лет!» Не знаю почему, но я не призналась Инессе, в том, что это я тогда была за окном. Зачем? Она ведь глубоко счастлива в своём совершенном одиночестве, зачем же смущать её размышлениями на тему, что всё могло бы быть иначе.

Встреча, которой не было

В конце июля образовался неожиданный отпуск. Возможности поехать куда-нибудь далеко не было, поэтому отправилась на Оку.

Турбаза, представляла собой типичный семейный дом отдыха. Днём, мамы, папы и ребятишки грелись и плескались на пляже, вечером – закутавшись в пледы и отмахиваясь хвойными ветками от комаров, смотрели кино в уличном кинотеатре.

Домашние не смогли составить мне компанию, поэтому я наслаждалась одиночеством. Сначала, даже понравилось: наконец-то можно расслабиться и исполнять только свои желания. Через три дня «райского» существования, стало скучно и в голове уже бродили мыслишки на тему: «А не вернуться ли на историческую родину?» И тут на глаза попалось объявление о том, что формируется группа желающих для турпохода на лодках до Поленова и обратно. Будучи по натуре человеком ленивым, а по возрасту где-то между пятой и шестой молодостью, просто прочла и пошла дальше. Но, потом дух авантюризма взял свое, и я записалась в отряд желающих.

Надо вам сказать, что умение плавать никогда не давало мне уверенности в устойчивости лодки. Всегда смущала её постоянная подвижность. Но, как говорится в одном известном фильме: «В принципе нет ничего невозможного для человека с интеллектом. Можно и зайца научить курить!»  Вот и мне понадобилось не очень много времени, чтобы освоить технику гребли и управления вверенным мне плавсредством.

Вечером первого дня похода, хотелось только одного – спать. Что я и сделала, ребятам по-моложе требовалась романтика, песни у костра, страстные взгляды. Я же, уютно устроившись в спальнике и загородившись накомарником от полчищ кровососов, сладко заснула под песню про то, как «Изгиб гитары желтой, ты обнимаешь нежно…»

Утром нас вновь ждали «галеры». Плыть по течению на вёслах или без оных, особого труда не составляет.  Неудобства доставляло только вездесущее солнце, спрятаться от него на середине реки просто не реально. Потому к вечеру весь отряд, в полном составе, напоминал свежее сваренных раков. Но, это не помешало провести ещё одну комарно-бардовскую ночь.

На третий день прибыли в Поленово.  Естественно, посетили музей-усадьбу, после чего образовалось свободное время. Кто-то решил отоспаться, а часть (особо активных) туристов отправилась в лес, на предмет сбора грибов или ягод (кому как повезёт). Я, из соображений отлынить от дежурства по кухне, присоединилась к ним. Поскольку совершенно не разбираюсь в ядовитости и не ядовитости грибов, а также в съедобности и не съедобности ягод, просто бродила по окрестностям. Оказалось, что не я одна такая «умная», из всей группы грибников толк в этом знал только наш проводник. Он, как гид по музею шел по лесу и рассказывал интересующимся про все «выставленные экспонаты».

Аукая, и слыша отзвуки голосов, я отделилась и пошла по тропинке в другую сторону.  Немного пройдя, увидела поваленную табличку с названием. Полустёртая надпись гласила, что здесь когда-то находилась деревня Возвратные выселки. «Странное название» – подумала я, и пошла дальше. Разрушенные дома заросли кустарниками и бурьяном. Вот там был клуб, совсем далеко, на пригорке, поблескивал остатками позолоты купол храма, непонятно на чем державшийся. От самого храма осталось полторы стены. Я уже собралась повернуть назад, как услышала голоса. «Наверное, кто-то из наших тоже сюда забрел» – подумала я и пошла в ту сторону.