Виноград

Третья подавала голос:

– Уж лучше мне, с возвратом. Почтой вышлю. До востребования!

И лишь старуха в грязной белой юбке укоризненно произнесла:

– Бесстыжие вы девки, как я погляжу!

И затем, обращаясь ко мне:

– А ты не смущайся. Не будь чем кисель разливают. Будь чем кирзу раздают!..

Я шел и повторял: «О, как жить дальше? Как жить дальше?.. Нельзя быть девственником в мои годы! Где достать цианистого калия?!..»

На обратном пути я снова заблудился. Причем теперь уже окончательно.

Я миновал водонапорную башню. Спустился к берегу пруда. Оттуда вела тропинка к эстакаде. Потом я обогнул двухэтажное серое здание. Больнично-кухонные запахи неслись из его распахнутых дверей. Я спросил у какого-то парня:

– Что это?

Парень мне ответил:

– Пищеблок.

Через минуту я заметил в траве бурые рельсы узкоколейки. Прошел еще метров тридцать. И тут я увидел моих однокурсников – Зайченко с Лебедевым. Они шли в толпе работяг, предводительствуемые бригадиром. Заметив меня, начали кричать:

– Вот он! Вот он!

Бригадир вяло поинтересовался:

– Где ты пропадал?

– Искал, – говорю, – четвертый холодильник.

– Нашел?

– Пока нет.

– Тогда пошли с нами.

– А как же накладные?

– Какие накладные?

– Которые я должен был забрать у Мищука.

В этот момент бригадира остановила какая-то женщина с портфелем:

– Товарищ Мищук?

– Да, – ответил бригадир.

Я подумал – бред какой-то…

Женщина между тем вытащила из портфеля бюст Чайковского. Протянула бригадиру голубоватую ведомость:

– Распишитесь. Это за второй квартал.

Бригадир расписался, взял Чайковского за шею, и мы направились дальше.

Около высокой платформы темнел железнодорожный состав. Платформа вела к распахнутым дверям огромного склада. Около дверей прогуливался человек в зеленой кепке с наушниками. Галифе его были заправлены в узкие и блестящие яловые сапоги. Он резко повернулся к нам. Его нейлоновый плащ издал шелест газетной страницы. Бригадир спросил его:

– Ты сопровождающий?

Вместо ответа человек пробормотал, хватаясь за голову:

– Бедный я, несчастный… Бедный я, несчастный…

Бригадир довольно резко прервал его:

– Сколько всего?

– По накладным – сто девяносто четыре тонны… Вай, горе мне…

– А сколько не хватает?

Восточный человек ответил:

– Совсем немного. Четыре тонны не хватает. Вернее, десять. Самое большее – шестнадцать тонн не хватает.

Бригадир покачал головой:

– Артист ты, батя! Шестнадцать тонн глюкозы двинул! Когда же ты успел?

Гость объяснил:

– На всех станциях люди подходят. Наши советские люди. Уступи, говорят, дорогой Бала, немного винограда. А у меня сердце доброе. Бери, говорю.

– Ну да, – кивнул бригадир, – и втюхиваешь им, значит, шестнадцать тонн государственной собственности. И, как говорится, отнюдь не по безналичному расчету.

Восточный человек опять схватился за голову:

– Знаю, что рыск! Знаю, что турма! Сэрдце доброе – отказать не могу.

Затем он наклонил голову и скорбно произнес:

– Слушай, бригадир! Нарисуй мне эти шестнадцать тонн. Век не забуду. Щедро отблагодару тебя, джигит!

Бригадир неторопливо отозвался: