Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши

Однако Дысин и Гарбузенко не реагировали. Они стали бороться еще деликатнее. Оба знали свое дело. Оба помнили былые схватки. Бра руле, двойной нельсон, захват, подсечка… Жесткий брезентовый ковер неожиданно устремляется ввысь и хлопает тебя с чудовищным гневом по затылку…

– Синий не борется! – орали зрители. – Халтура! И красный не борется!..

Однако Дысин и Гарбузенко не реагировали. Борьбу они ненавидели, а зрителей презирали.

Вдруг что-то произошло. Возникло ощущение тревоги и беспокойства. Как будто остановились часы в международном аэропорту. Зрители и секунданты начали озираться. Борцы устало замерли, облокотившись друг на друга.

Все уставились на главного судью. Дело в том, что Жульверн Хачатурян безмятежно дремал, опустив голову на кипу судейских протоколов.

Хачатурян спал. Присутствующие не решались его будить. Рефери и боковые судьи ушли в шашлычную. Зрители читали газеты, вязали, штопали носки, распевали туристические песни.

– Если бы ты знал, как я ненавижу спорт, – произнес Аркадий Дысин, – гипертония у меня.

– И у меня, – сказал Гарбузенко.

– Тоже гипертония?

– Нет, тоже радикулит. Плюс бессонница. Вечером ляжешь, утром проснешься, и затем – целый день без сна. То одно, то другое…

– Пора завязывать, старик!

– Давно пора…

– Прости, кто выиграл? – заинтересовался очнувшийся Жульверн Хачатурян.

– Какая разница, – ответил Гарбузенко.

Потом он сел на ковер и закурил.

– То есть как? – забеспокоился Хачатурян. – Ведь иностранцы наблюдают! «Расцветали яблони и груши…» – нежно пропел он в сторону западных корреспондентов.

– «Поплыли туманы над рекой», – живо откликнулись корреспонденты Гарри Зонт и Билли Ард.

– Аркаша выиграл, – сказал Гарбузенко, – он красивый, пусть его и фотографируют.

– И ты ничего, – возразил Аркадий Дысин, – ты – смуглый.

– Короче, ты судья, Жульверн Арамович, ты и решай, – высказался Гарбузенко.

– Какой там судья, – покачал головой Хачатурян. – Бог вам судья, ребята.

– Идея! – сказал Дысин, вытащил монету, бросил ее на ковер.

– Орел! – закричал Гарбузенко.

Дысин задумался.

– Решка, – молвил он наконец.

Хачатурян шагнул вперед, придавил монету носком лакированного ботинка.

– Победила дружба! – торжественно выкрикнул он.

Зазвучали аплодисменты. Спортсмены покинули зал, вышли на улицу. Из-за угла, качнувшись, выехал троллейбус. Друзья поднялись в салон.

Три старушки деликатно уступили им места.

Чирков и Берендеев

К отставному полковнику Берендееву заявился дальний родственник Митя Чирков, выпускник сельскохозяйственного техникума.

– Дядя, – сказал он, – помогите! Окажите материальное содействие в качестве двенадцати рублей! Иначе, боюсь, пойду неверной дорогой!

– Один неверный шаг, – реагировал дядя, – ты уже сделал. Ибо просишь денег, которых у меня нет. Я же всего лишь полковник, а не генерал.

– Тогда, – сказал Чирков, – разрешите у вас неделю жить и хотя бы мимоходом питаться.

– И это утопия, – сказал культурный дядя, – взгляни! Видишь, как тесно у нас от импортной мебели? Где я тебя положу? Между рамами?

– Дядя, – возвысил голос захолустный родственник, – не причиняйте мне упадок слез! Я сутки не ел. Между прочим, от голода я совершенно теряю рассудок. А главное – сразу иду по неверной дороге.

– Дорогу осилит идущий, – не к месту сказал Берендеев.

– К тому же я мерзну. Прошлую зиму, будучи холодно, я не обладал вигоневых кальсон и шапки. Знаете, чем это кончилось? Я отморозил пальцы ног и уши головы!..

Воцарилась тягостная пауза.

Неожиданно племянник выговорил:

– Чуть не забыл. Я вам брянского самогона привез.

Берендеев приподнял веки. Он просветлел и затуманился. Так, словно вспомнил первую любовь, рабфак и будни Осоавиахима. Затем недоверчиво произнес:

– Из буряка?

– Из буряка.

– Очищенный?

– Очищенный.

– Дважды?

– Трижды, дядя, трижды!

– Давай его сюда, – произнес Берендеев, – хочу взглянуть. Просто ради интереса.

Племянник расстегнул штаны и вытащил откуда-то сзади булькающую грелку.