За звёздным горизонтом

Почему именно «елейно»? Понятия не имею. Кажется, это что-то с религией связанное. Почему, когда я нервничаю, мне всякие заковыристые слова приходят в голову?..

– Давайте сразу к делу, – как-то резко подпол вдруг стал серьёзным; в его голосе прорезались стальные нотки, – ситуация следующая. Мы выявили внедрённого агента подполья Вечных. Слышал про такое?

Я кивнул. Каждый слышал о подполье; в освобождённых городах мамы им детей пугают.

– Мы могли бы взять его на месте, но тогда не останется возможности перехватить его канал связи. Этот агент завтра в составе группы кандидатов от части отправляется на станцию, где сядет на поезд, следующий по маршруту «Челябинск-Москва». Агент очень серьёзный, поэтому посадить в тот же вагон и тем более в то же купе наших сотрудников мы не можем. В части они известны. Новых людей привлекать тоже не желательно. Нам нужен кто-то с послужным списком. Понимаешь? Чтобы вести наблюдение и при обнаружении признаков подготовки сеанса связи дать нам знать. Как я понял, ты в составе той же группы тоже едешь в Академию, так?

Я беспомощно посмотрел на комбата. От ответил твёрдым взглядом исподлобья и едва заметно кивнул.

– Да, – сказал я, – еду.

– Вот и отлично, – снова улыбнулся подпол, – давай поговорим о технических деталях. Времени на подготовку у нас нет, но твой командир говорит, что ты смышлёный парень. Разберёшься.

Пассажирские самолёты были роскошной редкостью. Почти весь парк был потерян во время Революции Сознания, а во время Гражданской наращивание темпов их производства не было приоритетом. Конечно, кандидатов можно было отправить в Москву грузовым бортом, но в военно-транспортной авиации Революционных сил царила неразбериха, связанная с готовящейся реорганизацией, и согласование маршрута с путевыми листами было делом не быстрым.

К тому же, не факт, что кандидаты прибыли бы на место прохождения вступительных испытаний раньше: расписание ВТА кроилось на живую нитку, и борт, который планировался на Москву, легко могли переставить куда-нибудь на Магадан, а то и вовсе в дружественные страны.

При этом поезда были самым надёжным и точным видом транспорта, так что выбор именно этого способа доставки кандидатов тыловыми службами был очевиден.

Мы сели в состав в Чебаркуле – до него было ближе, чем до Челябинска, но всё равно пришлось трястись четыре часа в кузове грузовика по ухабистым лесным просёлкам.

Состав не был новым. Большинство вагонов ещё со времён до Революции, но купе содержались в хорошем состоянии: на окнах – чистые занавески, все туалеты работают, даже кондиционер включили, когда ближе к обеду стало жарковато. О чём ещё можно мечтать?

Парень, за которым мне нужно было наблюдать, ехал со мной в одном купе. Он был танкистом из соседнего полка нашей дивизии. Черноволосый, смуглый, приземистый, с весёлыми карими глазами – он сразу располагал к себе. Ему досталась верхняя полка, по диагонали от моей нижней. Ещё купе с нами делили два бойца из штурмовой пехоты, оба – сильно старше меня. Им было лет по двадцать пять, один даже бороду носил.

Как только поезд набрал скорость, старшие ребята откуда-то достали мутную бутыль самогона и начали праздновать отъезд. Такое, конечно же, не приветствовалось, но состав формально не принадлежал военному ведомству, поэтому никакого надзора военной полиции и комендатуры тут не было.

– Ну что, парни? – спросил бородатый, который сидел рядом со своим товарищем на его полке, – с нами или как?

– Как звать-то кстати? – вмешался другой, – я Максим, он вот Павел.

– Гордей, – сказал я, протягивая руку.

– Митька, – ответил предполагаемый агент Вечных, спускаясь с верхней полки, – ребят, я б с удовольствием, но такое дело – у меня аллергия на спирт. Даже от пива могу волдырями покрыться. Такое дело… – он грустно вздохнул.

– Ясно, – пресным голосом ответил Максим, – значит, комиссию не пройдёшь.

Из-за тона было непонятно, шутил ли он или говорил серьёзно. Митька беспомощно и даже жалобно посмотрел на меня. Почему-то в этот момент мне очень сильно захотелось, чтобы контрразведчики ошиблись. Чтобы подозрения оказались ложными.

– Да шутит он, – рассмеялся Павел; Макс в этот момент тоже улыбнулся.

– Так, а у тебя будут отговорки? – Спросил он у меня.

– Нет, – ответил я, – не будут.

– Значит присоединишься?

– Извините, ребят, но нет. Просто не люблю я это дело.

– Ты из разведчиков, что ли? – прищурился Павел.

– Ага, – кивнул я.

– Ясно. Да, у вашего брата другое к этому делу отношение. Слышал. Ну да ладно – нам больше достанется, – он подмигнул соседу.

Кроме бутыли с самогоном, попутчики достали пару пехотных сухпайков и распаковали их. В купе запахло тушёнкой.

– Но вообще я голодный, – сказал я, доставая собственный сухпаёк, – давайте хоть поужинаем вместе.

Макс кивнул, улыбнувшись. Митька как-то ловко и незаметно тоже пристроился рядом со мной.

– За Революцию! – произнёс тост Павел после того, как разлил самогон по гранёным стаканам в подстаканниках.

– За наших! – синхронно ответили мы.

Я стукнул кулаком по стаканам парней, потом приступил к ужину.

Расслабившись, ребята начали травить байки. Потом вспоминать курьёзные ситуации. После этого дошло дело и до более тяжёлых воспоминаний. Тосты за погибших товарищей. Разговоры становились всё менее весёлыми и постепенно стихли.

Наконец, Максим начал убирать пустые консервы обратно в пластиковый контейнер сухпайка.

– Ладно, – сказал он, – надо ещё отоспаться будет. И готовиться. На месте надо быть в форме.

Павел кивнул в ответ.

За окном сумерки позднего вечера становились настоящей ночью. Я включил свет для чтения над своей полкой и помог собрать мусор.

– Я вынесу, – сказал я, собирая контейнеры.

– Давай, – кивнул Максим, после чего вытянулся на своей полке.

– Я с тобой! – Митька поднялся, освобождая мне проход, и открыл дверь купе.

В коридоре было свежо и даже прохладно. Кондиционеры продолжали работать на полную мощность, хотя солнце давно зашло. Двери остальных купе были закрыты. Всё правильно: ребята отсыпаются, пользуясь возможностью. Это нам попались беспокойные попутчики постарше… хотя было ли это случайностью? Не могу точно сказать – от ребят из контрразведки можно было ждать чего угодно.

Я смотрел на Митькин затылок. Он шёл по коридору осторожной, крадущейся походкой, ловко подстраиваясь под колебания раскачивающегося вагона. Это продолжалось пару секунд, а потом он, после очередного толчка, вдруг налетел боком на поручень. Тихо выругался, и дальше пошёл так, как ходят обычные люди, придерживаясь рукой за стенку.

Во время инструктажа подполковник предупреждал меня, что агент обладает определённым набором специальных навыков, чтобы я был осторожен и ни в коем случае не вступал с ним в непосредственное столкновение. За время посиделок я как-то расслабился и почти уверил себя, что Митька нормальный, а подозрения насчёт него – это какая-то ужасная ошибка.

Спустя ещё несколько секунд я уже не был уверен, что его особая походка мне не померещилась. Подсознание от нервного напряжения иногда способно делать странные вещи.

Будто почуяв взгляд, Митька обернулся.

– Идёшь? – спросил он.

Я кивнул в ответ и, поправив контейнеры так, чтобы они не вывалились по дороге, пошёл вслед за ним.

В какой-то момент я вдруг остро ощутил себя на его месте. Наверно, сказался опыт разведчика. Каково это – быть в окружении врагов и продолжать делать своё дело, несмотря ни на что? Улыбаться им, шутить и балагурить – зная, что в любой момент ты готов убить того, кому улыбаешься? И так день за днём…