Ошибка маленькой вселенной

– И – что?

– И ушло. Будто не было никогда.

– Гляди-ка, – сказала она, указывая на подъездные пути за паровозом, – похоже на дрезину!

На рельсах действительно стояла крохотная платформа с ручным краном.

– Давай попробуем прокатиться! – Тоня легко запрыгнула на дрезину, и повисла на кране, – помоги!

– Да брось, заржавело наверняка всё, – скептически заметил Дима, но всё же забрался на платформу, и помог Тоне давить на кран. Дрезина неожиданно легко, с лёгким скрежетом сдвинулась с места, и покатила в сторону депо.

Проехав пару десятков метров, и изрядно запыхавшись, ребята упёрлись в железные ржавые ворота заброшенного корпуса депо.

– Смотри, – Тоня указала на левую створку ворот, – там, кажется, угол ворот внизу отогнут. Интересно, пролезем?

Они пролезли. Даже Барса не пришлось вынимать из рюкзака – прореха в воротах оказалась куда больше, чем можно было подумать, глядя со стороны. Внутри, ожидаемо, было темно. И пахло как-то странно – отметил Дима. Как будто горелой свалявшейся шерстью. Но запах был отчего-то тёплый, живой. «Как в логове», – отчего-то подумалось ему.

В руке у Тони зажегся сверкающий огонёк телефонного фонарика-вспышки. Стянув перчатки, Дима достал свой смартфон, и тоже включил фонарик. Но все равно света оказалось слишком мало, чтобы хоть как-то рассеять давящий мрак: помещение было огромным.

Под ногами среди выкорчеванных шпал и искорёженных рельсов валялись ржавые металлические обломки вперемешку с чем-то грязно-серым (стекловата?).

– Гляди-ка, там еще один! – Тоня запрыгала от восторга.

Глаза медленно адаптировались к скудному освещению, и Дима разглядел проступившие в глубине помещения контуры еще одного паровоза.

Это был настоящий исполин, раза в два больше того несчастного, чьи останки навеки замерли у въезда в депо. И в куда лучшем состоянии – почти никакой ржавчины, даже чёрная краска глянцевито поблескивала в мертвенно-белом свете телефонных фонариков.

– Камон в кабину! Фоток наделаем! – Тоня уверенно двинулась вперёд, ловко лавируя среди металлического мусора.

– У тебя предки инсту не пасут? – Предусмотрительно уточнил Дима.

– Да расслабься, – пожала плечами Тоня, – они даже не знают, что я там зарегена.

«Это ты так думаешь», – подумал про себя Дима, но промолчал.

Они примеривались, как бы ловчее забраться по очень крутой и высоченной лестнице, ведущей в кабину машиниста, когда сзади вдруг вспыхнул луч мощного фонаря, пригвоздив их фигуры к подножию исполинского паровоза.

Тоня закричала, и закрыла лицо руками. Барс громко зашипел, но из рюкзака, к счастью, выбраться не пытался.

– Так, мальцы! – голос за фонариком был старым, спокойным, и даже добрым, – хулиганим?

Тоня перестала кричать.

– Мы домашнее задание делаем! – Неожиданно для себя самого, Дима уверенным голосом заявил первую пришедшую в голову нелепицу.

– Домашнее зада-а-ание? – удивлённо протянул голос за фонариком.

– Ну, да, – поддержала Тоня, – мы пишем доклад по краеведению. Надо было найти исторический объект, исследовать его, посмотреть базу в архиве – и написать его историю. А особенно круто, если ещё поговорить с кем-то, кто там работал, и знает что-то, чего нет в архивах.

– Училка сказала, что в таком случае за весь семестр можно не париться! – поддержал Дима, – автомат выйдет.

– Эк вас молодёжь гоняют! – голос вздохнул, – лады, ясно всё с вами, приблудышами. Айда ко мне. Тут нельзя так просто, без разрешения разгуливать. Расскажете про вашу школу, чаем вас напою, да заодно документы для разрешения выправлю. Потом только в школе их с работой сдайте, а то мне неприятность выйдет: скажут, мол, недоглядел.

Дети переглянулись, и уверенно двинулись на свет.

Кот в рюкзаке никак не успокаивался – по мере того, как они приближались к пожилому незнакомцу, он все сильнее ёрзал, пошикивал и порыкивал. «Успокойся, – тихонько пробормотал Дима, – а то нас из-за тебя сейчас точно вышвырнут. И родителям позвонят». Кот недовольно взрыкнул еще раз, но притих, и больше не ёрзал. Затаился.

По мере приближения к тёмной фигуре Дима все отчетливее ощущал запах горелой шерсти.

«Бушлат он свой на печи сжег, что ли?» – недовольно думал он, стараясь приветливо улыбаться в ярком свете фонарика.

Старик оказался неожиданно высоким и массивным. Не меньше двух метров роста, как решил Дима. Лица по-прежнему было не разглядеть из-за фонарика, а светить телефоном было невежливо. Да и не уместно.

– Айда за мной, мальцы, – сказал незнакомец, когда они поравнялись, и развернулся. Луч мощного фонаря теперь упирался в видавшую виды полуоткрытую дверь у противоположной стены корпуса.

Когда они подошли, дед толкнул дверь, и та неохотно, с неприятным скрипом открылась. Изнутри пахнуло затхлым теплом, как из подвала. В помещении был земляной пол, на котором стоял квадратный деревянный стол со скамьёй. У стены, где полагалось быть окну, был продавленный почти до пола массивный зелёный диван. Слева, на стене, горела единственная тусклая лампочка в казённом матовом абажуре.

– Проходите, – старик освободил проход, и сделал приглашающий жест рукой, – обутку сымать, хе-хе, не надо. Ранец свой на лавку брось, нечего на полу ему валяться, – он указал на Димин рюкзак.

Когда хозяин снял старый, весь в масляных пятнах, армейский бушлат и ушанку, размотал шарф, дети, наконец, смогли его разглядеть. Тоня едва сдержалась, чтобы снова не закричать; Дима отреагировал гораздо спокойнее – похоже, подсознательно ожидал чего-то подобного. Лицо старика было обезображено ожогами: оплывшие щеки, без намёка на щетину. Неровные седые кустики остатков бровей. Искорёженный (но, к счастью, сохранившийся) нос. Глаза удивительным образом гармонировали с ужасными шрамами: несмотря на ледяное спокойствие, где-то в их серо-зел      ёной глубине плескался океан боли.

– Сымайте польта, да присаживайтесь, чего застыли-то? Да, не красавец я, – старик вздохнул, – так и в ногах правды нет. Сейчас чайку сварганим. Вас как звать-то?

Старик отошел к притаившейся в углу растопленной дровяной печурке, и захлопотал с чайником.

– Я Тоня, – смогла из себя выдавить Гудукина, неловко снимая пуховик.

– Я Дима, а это… – он вовремя осёкся, сообразив, что кота представлять лучше не надо, тем более, что тот продолжал спокойно сидеть в рюкзаке, никак себя не выдавая, – а, она сказала уже.

– А я Серафимыч, – пробухтел старик, не поворачиваясь к ребятам.

– Очень приятно, – вежливо заметила Тоня, устраиваясь на скамье за столом.

– Так, значит, пробрались вы сюда по тропке, да? – Серафимыч по-прежнему возился у печки, и вопрос задал как-бы невзначай, но Дима обратил внимание, что слово «тропке» прозвучало как-то по-особенному.

– На автобусе приехали, со стороны больницы подошли, – ответил он, и сам решился задать вопрос, – а вы тут сторожем работаете, да?

Старик отчего-то досадливо крякнул, но ответил:

– Сторожим потихоньку, да.

– Серафимыч – это ваше отчество? – Неожиданно вмешалась Тоня, – а зовут вас как? А то неудобно как-то, вас что, по отчеству называть?

– Серафимыч я и есть Серафимыч, – недовольно буркнул старик, – все называют, и вы называйте.

С этими словами хозяин подошел к столу, и сел рядом с ребятами, состроив жуткую гримасу, обнажившую неровный ряд желтых зубов. Дима не сразу сообразил, что это должна была быть улыбка.

– Серафимыч, вы говорили, что сможете нам документы выправить. Которые в школе показать надо будет, – Тоня явно смогла совладать с собой после испуга, вызванного внешностью старика, и теперь вела себя странно: как будто специально провоцировала старика. Дима никогда её такой раньше не видел.