– Ведите ее сюда. У нас есть чай и печенье, – поддержала меня Аглая.
Уже на выходе из салона я неуклюже открыл зонт, зацепившись его спицами за стеклянные двери. Потом два раза ступил в лужи и вот такой неловкий и растерянный подошел к девочке, чтобы закрыть ее от дождя своим зонтом.
Она точно смотрела на меня. Светло-карими и не по-детски умными глазами. Теперь, под зонтом, хотя бы капли дождя не отскакивали от короткого, какого-то седоватого ежика волос на голове, но стекали струйками по серому плащу, который, судя по его невзрачности, как будто был сделан в семидесятых годах прошлого века. Из-под него словно свисали тонкие ножки в колготках, уходившие, как в опоры, в смешные зеленые резиновые сапожки.
– Ты кого-то ждешь? – спросил я.
– Тебя, – почти радостно ответила девочка.
– Меня? Но почему? – резонно удивился я.
– Ну ты же пришел меня спасать? – так же резонно спросила малышка.
Пришлось согласиться:
– Я. Но почему я?
– Потому что, – она выглянула из-под зонта и посмотрела на купола монастыря, – Он приходил спасти всех, а тебя послал спасти меня.
Для меня – верующего человека – логика была более чем железная. Главное было не растеряться, и я не растерялся.
– Пойдем туда, – показал я на двери салона, – там еще одна тетенька, замечательная такая, добрая, она тоже хочет тебя спасти.
– Пойдем, – сразу согласилась девочка.
Это несколько насторожило, я вопросительно осмотрелся, а девочка, как несколько минут назад Аглая, прочитала мои мысли:
– Не бойся, меня никто не потеряет. Ты и твоя тетя можете меня спасать.
– Мы попробуем… – пробурчал я, а она сама взяла меня за руку и повела через дорогу, посмотрев, переходя ее, сначала налево, а потом направо.
А когда вошла в салон, сразу поняла, кого из двух женщин я имел в виду. Она подошла к Аглае и огорошила ее не меньше, чем меня:
– Значит, ты будешь моя мама?
– Кто тебе сказал? – растерялась еще пять минут назад уверенная в себе и умная Аглая.
– Отец. – Она оглянулась на меня, и я потерял дар речи.
– А ему кто? – допытывалась Аглая.
– А ему Отец Небесный, – всего-то навсе-го объявила девочка.
– У меня не может быть детей, – грустно, но глядя мне в глаза сообщила Аглая, отчего девушка Верочка вздрогнула, колыхнув воздух в помещении.
– Мне тоже говорили, что у меня нет отца и матери, – спокойно то ли возразила, то ли сообщила девочка. – Только бабушка говорила, что они обязательно найдутся. Говорила, что Отец Небесный обязательно пошлет. Вот я и пришла сегодня к Нему. Минут десять всего ждать пришлось…
В ее глазах была такая вера во всё ею сказанное, что посметь ей возразить или пытаться рассуждать о каких-то там понятиях нашего бренного мира было равно тому, чтобы убить ее здесь, на пороге. Мы с Аглаей понимающе, но беспомощно переглянулись. Но в бесплодной женщине вдруг включилась мать.
– А ну-ка, снимай плащик. Промокла вся. – Повернулась к оторопевшей девушке-администратору: – Вера, чего сидим? Чай, варенье, печенье!.. – Снова к девочке: – Как тебя зовут?
– Ну ты же моя мама, значит, ты и должна меня назвать.
Эта железная логика не привела Аглаю в смущение. Мать победила в ней разочарованную светскую лвьицу в тот миг, когда ее назвали матерью.
– А папа чего говорит? – спросила она в мою сторону небрежно и таким тоном, как будто папа уже всем изрядно надоел за несколько совместно прожитых лет.
– Он еще не успел сказать, – сообщила девочка, усаживаясь на пуфик возле столика, где Вера расставляла чашки для чая. – Так что ты первая.
– Ага, – приняла как должное Аглая. – Ну тогда для начала: меня зовут Аглая Ивановна. А папу… – Она опять посмотрела на меня как на надоевшего супруга. – Папу зовут Сережей. Сергей Сергеевич.
– Здо рово! – обрадовалась девочка. – Я именно так и хотела. Папу Сережу.
– А маму? – прищурилась ревниво Аглая.
– А маму – которая ему нравится. – Детская логика была несокрушима.
– Здорово, – согласилась Аглая.
– Аглая Ивановна, варенья нет, есть джем, – несмело втиснулась в разговор Вера.
– Джем будешь? с печеньем? – спросила Аглая у девочки.
– Могу и без печенья, – кивнула та.
– Папа, как зовут нашу дочь? – Аглая встала и подбоченилась, как жена, встречающая на пороге загулявшего мужа.
– А… М-м… Настя! – выпалил я первое, что пришло в голову.
– Как хорошо, – обрадовалась новая Настя, – я всегда хотела, чтобы меня звали, как мою бабушку.
– Ага, – обрадовалась, в свою очередь, хоть каким-то знаниям Аглая, – значит, нашу бабушку звали Анастасия…
– Анастасия Петровна, – поправила Настя.
– А где она сейчас? – нежно прищурилась Аглая Ивановна.
– Как – где? – искренне удивилась Настя. – Где и должна быть. У Отца Небесного. Все же умирают здесь, чтобы уйти туда.
Детская логика оставалось неопровержимой, железной, но не вносила ясности в наше шаткое знание о Насте.
– Тебя же потеряют! – наконец-то решилась на главную фразу нашего мира Аглая.
– Не потеряют. – Настя откусила печенье. – Я же умерла. Кто меня потеряет?
Трое взрослых теперь вздрогнули вместе. Но Настя, сделав глоток горячего чаю, вставила в этот ребус главный философский камень:
– Не верите? Можете меня сфотографировать и разместить фото в интернете. И увидите, что воспитанница детского дома Настя Фролова умерла. Вычеркнута из списка на усыновление.