За грибами в Андорру. Трилогия. Часть 2

– Ага! Ты бы еще про Гринпис поинтересовался. Кто сунется, придурок, они же в доле. Иначе бы этот Бонза так не развивался. Но давай сейчас не будем об этом. Лучше запиши телефоны и адреса местопребывания этого донжуана…

Сразу же после телефонного звонка Севы Лёдкина раздался еще один – на этот раз в дверь. На пороге стоял майор милиции Корнеев, для друзей и боевых товарищей по военному училищу – Мишка Майонез. Друзья обнялись, Людмила чмокнула Мишку в щеку.

–Как дела, Мишенька, – улыбнулась она, – миллионерствуешь потихоньку?

Майонез принял нарочито подтянутый внешний вид и, глядя Людмиле в глаза с подобострастием кайзеровского вояки, бодро доложил:

– Май фройляйн херен! Аллес махен цузамен пиздохен шварц!

– Чего это с ним? – испугалась Людмила. – На каком это он языке?

– А чего тут не понять, – вздохнул отец Олег. – Это ж практически по-русски! Ленка его стервой оказалась. Бросила мужика, да еще и денежки прикарманила. Так, Михаил?

Майонез угрюмо кивнул.

– Да, так и сказала нежная моя: «Хрен тебе, Мишаня, по всей твоей свинячьей морде!» А я ж ее так любил! И не изменял практически…почти.

– Ну, и как же ты теперь? – с состраданием в голосе спросил Окулист. – Работаешь где или опять служишь?

– Да теперь-то что? Теперь-то какая разница?! Буду, как и раньше, трансвеститом…

Друзья удивлённо переглянулись и стеклянными глазами уставились на Майонеза. Батюшка взволнованно сглотнул слюну и выдавил осипшим голосом:

– Ты – трансвестит?!

– А то ты не знаешь, – безразличным тоном изрек Майонез. – В народе нас не любят, конечно, чуть ли не педиками считают, но работа в принципе денежная. Да и не сложная: увидел транспорт – свисти, остановился – плати…

– Так ты это про ГАИ, что ли? – взялся за сердце отец Олег.

– А про что же еще? – удивился Майонез.

Корнеев рассказал друзьям о своих мытарствах в последнее время, о продажности чиновников из местной администрации. О бывшей жене распространяться не стал:

– Бог с ней. Вот только дочку жалко.

– Не горюй, не ты у нас один такой. Вот Олега жена бросила, в Штаты укатила, так он себе такую Барби отхватил – обзавидуешься, – успокоил друга Окулист.

– Так это я ему ее сосватал, – вспомнил Майонез. – Знал бы что все так обернется, для себя бы приберег.

– Поздно спохватился, дружище, – самодовольно заулыбался отец Олег. – В нашем приходе скоро пополнение.

– И кто будет, что показало УЗИ? – полюбопытствовала Людмила.

– Это у Вас, мирян, УЗИ. А в нашей глубинке, кого Бог пошлет – все счастье! Лишь бы здоровеньким ребеночек был…

Перешли к разговорам о событиях последних суток. Слушая рассказ Цубербиллера и Окулиста, Майонез понимающе кивал головой.

– Знаете, мужики, – казарма моего взвода на Гогланде находилась в здании, где во время войны был бордель люфтваффе. Так вот, там в коридоре сохранился глазок, из которого можно было подсматривать в «кабинет». Представляете, какой-нибудь ас свою фрау, так сказать, трахин зи дойч, а кто-то на халяву этим в глазок любуется…

– Ты это к чему? – посуровел Окулист.

– А к тому, – пояснил Майонез, – что у меня есть такое ощущение, будто сейчас в России всех нас, как тех фрау, кто-то имеет, а некий оберст за всем этим внимательно в глазок наблюдает…

– Да вы, батенька, поэт, – тоном Владимира Ильича сказал Лосев.

– От такой романтики станешь! – уныло бросил Майонез.

Друзья стали прикидывать план дальнейших действий. Отец Олег вызвался посетить офис и бордели, принадлежавшие Бонзе:

– Разведаю обстановку и девицу ту пошукаю, – веско заявил он.

– Давай лучше я пробегусь по борделям – я теперь человек холостой-неженатый, а тебе себя блюсти надо для своей Барби, – убеждал он отца Олега.

– Понимаешь, Мишаня, дорогой ты мой человек, – батюшка со значением погладил свою бороду, – у тебя, увы, нет моего артистизма, и, прости за прямоту, обволакивающего шарма. Тебе больше допрос военнопленного подойдет. Кроме того, у тебя ж опыта больше!

– Жопа-то у тебя больше будет, – проворчал Майонез, но спорить не стал. – Ладно, поеду к этому Лумумбе, я с ним найду общий язык.

Мишка Майонез отказался от любезного предложения Генки Смирнова ехать на его машине:

– Спасибо, Цубер, я и на муниципальном транспорте доеду – привычнее. Да и у тебя машина должна быть под боком.

Минут через пять он уже сидел в уютном вагоне электрички. Напротив него развалился пассажир лет тридцати пяти с газетой в руках. Рядом, у окна, сидел мальчишка лет семи-восьми, постоянно донимавший его вопросами:

– Пап, а пап, а что ты читаешь?

– Газету, отстань.

– А картинки там есть?

– Есть, отстань! Смотри в окно, – не отрываясь от газеты приказал строгий отец.

За окном на поляне паслась одинокая кобыла.

– Вау, па! Прикинь, какой здоровский хос торчит! – радостно заверещало дитятько.

Отец, не отрываясь от газеты, врезал сыночку оглушительный подзатыльник.

– Я тебя, сукин сын, когда научу по-русски говорить?!

– Батя, блин, ну глянь, какая коняга! – басовито заныл сынок.

– Угу, – удовлетворительно кивнул отец, мельком взглянув в окно, вновь углубился в чтение.

Справа, через проход, сидела странная пара: седовласый мужчина в строгом костюме с бабочкой и мужик в синей спецовке. У обладателя бабочки голос был глубокий, с начесом:

– Понимаете, дорогой друг, – вышивал он золотистым тенором, – на мой творческий процесс, на поэтическое творчество, так сказать, огромное воздействие оказывает, как сказал бы Зигмунд Фрейд, процесс сублимации.

– Процесс чего? – потянулся к знаниям работяга.