По границам памяти. Рассказы о войне и службе
Она рассказывала, в какой замечательный детский садик ходит их дочка и какая чудесная у них рядом с домом школа, сколько в ней разных кружков и секций. Разве можно ее сравнить с той деревенской, где стоял их гарнизон? А какая у нее интересная работа по специальности. А что ее ждет там, в гарнизоне? В лучшем случае делопроизводителем в какой-нибудь службе, а чаще вообще без работы. Федор слушал ее и понимал, что все это правда и ему нечего возразить.
– А как же я? – вырвалось у него.
– А ты сам выбрал свою судьбу, и, похоже, она тебя устраивает, раз увольняться не собираешься.
– Но ведь кому-то нужно быть и там.
– Я даже знаю кому. Извини, но больше так не могу и не хочу. Я встретила другого и подаю на развод.
Собрав чемодан и забрав дочку на время отпуска, Федор уехал к своим родителям, а по его окончании прибыл в Управление пограничных войск для получения назначения на новое место службы.
В кабинете отдела кадров его встретил все тот же, знакомый по Афганистану полковник:
– Извините, но мы не можем выполнить вашу просьбу и направить вас служить в Северо-Западный пограничный округ. Дело в том, что за 10 лет через Афганистан прошло столько офицеров, что в этом округе все соответствующие должности занимают именно они. Назначить вас на нижестоящую должность не имеем права, но и снять кого-то, чтобы назначить вас, тоже не можем.
– Не можете, – согласился Федор. – А где есть вакансии?
– Вот, к примеру, в Московском пограничном отряде.
Федор знал, что отряд только называется Московским. На самом деле он охраняет участок таджико-афганской границы.
– А еще где?
– В Ленинакане.
То, что там совсем недавно произошло землетрясение и город лежал в руинах, Федор тоже знал.
– И все? В других местах вакансий нет?
– Вот видите, какой вы привередливый. И это вас не устраивает, и то.
«Действительно, что это я? – подумал Федор. – Да и не все ли равно мне сейчас».
– А если обратно на Дальний Восток? – поинтересовался он.
– Заметьте, вы сами попросились, и мы вынуждены пойти вам навстречу, – расплылся в улыбке полковник.
В отделе кадров Тихоокеанского пограничного округа предупредили:
– Должность, на которую вы планируетесь, занята. Придется подождать два-три месяца, а пока поработаете на учебном пункте. Займетесь подготовкой молодого пополнения к службе на границе.
Начальник учебного пункта встретил Федора без особого энтузиазма:
– Предупреждаю сразу. Здесь у нас уже поработал афганец. Один боец у него чуть не задохнулся хлорпикрином на учениях, второй чуть не помер на кроссе, еле откачали. Загонял бойцов так, что они готовы вешаться. Мне эти «приколы» ни к чему.
– Как без кроссов-то? Ведь им на границе служить? А может, еще где.
– Майор, ты что, не понял? Война была там. Она закончилась. А здесь можешь объяснять так: подъем переворотом выполняется следующим образом, – он вытянул указательный палец левой руки и покрутил вокруг него согнутым указательным пальцем правой. – Это я, конечно, утрированно. Но не надо искать приключений на свою задницу, а тем более на мою. Все, пока идите, устраивайтесь.
В общежитии, поставив чемодан, Федор присел на кровать. «Где-то это уже было, – подумал майор. – А, ну да, ровно десять лет назад, почти день в день, в соседнем пограничном отряде молодой, холостой, полный энергии и оптимизма лейтенант так же осваивал свое место в общежитии. Все возвращается на круги своя или все-таки развивается по спирали?» – так и не решил он. Чего-то не хватало в этом новом витке. Прослужив несколько месяцев, Федор написал рапорт с просьбой направить его служить обратно в Афганистан.
– Понимаете, там ребята молодые приехали. Трудно им, а я город знаю и обстановку. Да и здесь меня ничто не держит, – горячился он, объясняя недоуменно уставившемуся на рапорт кадровику.
– Да мне-то что? Отправлю по команде, – ответил тот.
Примерно через месяц он позвал Федора.
– Отказали тебе.
– Почему?
– По инструкции не положено. Для прохождения службы за рубеж направляются только женатые.
– Так я же в Афганистан прошусь. Зачем туда женатому, чтобы по возвращении развестись?
– Что я тебе должен объяснять, как маленькому? В инструкции нет примечания, что, дескать, в Афган можно. Сам говоришь, что тебя здесь ничто не держит. А должно держать. Вот когда женишься, приходи, – и не выдержал, спросил у уже собравшегося уходить Федора: – Что тебя туда так тянет? Говорят, там сейчас хорошо платят?
– А ты сходи. Узнаешь.
– А все-таки?
– Даже не знаю, как тебе объяснить, – Федор задержался в дверях. – Живут там не по инструкции. Объясняют не на пальцах. Человека, как лакмусовую бумажку, в него окунут, и все его нутро видно. Дрянь сразу на поверхность всплывает. А если друг, то такой, на которого можно как на себя положиться.
С Серегой, прошедшим Афган в составе ММГ Тахто-Базарского пограничного отряда, они сидели у него на кухне. Выпивали, говорили о служебных делах и, конечно же, вспоминали. Федор заметил, что вспоминались-то в основном не тяготы и лишения, а обычные, порой курьезные и смешные случаи из той жизни. А из разговора как-то само собой выходило, что все самое значимое в их офицерской службе было там. Вспомнили Мурзика и прапорщика Потапенко, который потрясающе мог кого угодно спародировать и изобразить любой звук. Он мог подойти к ослику, наклониться так, чтобы лицо было в полуметре от морды животного, и так крикнуть, что у того глаза на лоб полезли бы от удивления и зависти. А по морде бедного ослика было бы видно, что он судорожно вспоминает, по какой линии они с прапорщиком родственники.
Однажды Потапенко чуть-чуть перебрал, и ему отчего-то стало так грустно.
Федор со Славкой подскочили среди ночи от крика «муллы».
– Что же он так раскричался-то? – удивился Славка.
– К тому же среди ночи и так громко, – поддержал Федор, спросонья не поняв, что «мулла»-то совсем рядом, за стенкой.
На кухню заглянула Серегина жена. Как и положено жене, добродушно поворчала по поводу выпивки и, выслушав историю про Мурзика, посетовала, глядя на мужа:
– Жалко, у меня такой дубинки нет. Я бы завтра утром окунула ее в стакан с водкой и дала тебе полизать. Глядишь, тоже исключил бы из своего рациона.
Когда жена ушла, Серегу осенило:
– Слушай, Федь, у моих хороших знакомых дочка в этом году Уссурийский пединститут заканчивает, по распределению не хочет ехать. Ей свободный диплом нужен. Ваши интересы совпадают.
– Дурак ты, Серега. Еще не хватало мне по расчету жениться.
– Ты со своими жизненными принципами можешь как дурень с транспарантом на первомайской демонстрации носиться. Это твое личное дело. А лучше засунь их в одно место: времена уже не те. Ты хорошей девчонке в этой жизни устроиться помоги.
После регистрации брака на рапорт Федора пришел ответ: «Уже не требуется». А в скором времени советское посольство эвакуировали из Кабула, и для этого была проведена целая операция с привлечением десантников. Но это уже совсем другая история.
* * *Они уже прожили вместе более двадцати лет. У них выросли сын и дочка. Они побывали в Китае и Тайване, объездили пол-Европы.
– Милый, куда мы поедем в этот отпуск, – спросила жена.
– Придумай что-нибудь. Ты же у меня такая умница, – отмахнулся Федор.
– Но ведь хочется посмотреть какую-то новую страну. Куда бы ты хотел поехать? – она присела к нему на диван.
– В Афганистан, – совершенно искренне ответил он. А про себя подумал: «Наверно, эта страна так и будет до конца жизни сидеть занозой в сердце у меня и у всех, кто там побывал в то время».
Дюха
Они не задавали себе вопроса: «А право ли правительство, волею которого мы оказались здесь?» Они даже не знали, что это называется интернациональным долгом.
Они просто вместе с нами делали тяжелую солдатскую работу.
Они спасали нас, порой ценою своей жизни.
Братьям нашим меньшим посвящается!
Никто не знал, откуда в расположении полка появился этот щенок. Одни говорили, что солдаты с рейда привезли. Другие, что кто-то из офицеров оставил, неожиданно улетев по служебным делам, а может быть, он просто потерялся и забрел в часть. В общем, толком никто ничего определенного сказать не мог, и солдаты в шутку предположили, что это вражеский лазутчик, и дали ему кличку Душман, или просто Дух.
Трудно было сказать, какой он породы, скорее всего, помесь восточно-европейской овчарки с дворняжкой. Впрочем, пес не испытывал никаких комплексов ни по поводу кличек, потому что не понимал их смысла, ни по поводу своей родословной. Он был маленьким чудным рыже-черным комочком, которого все баловали, ласкали и тискали.
Духу все понравилось в части. И то, что его сразу поставили на довольствие, и то внимание со стороны солдат, которым он был окружен. Да и жилищных проблем никаких. Можно зайти в солдатскую палатку и улечься спать под кроватью, можно где-нибудь в автопарке, а лучше всего поближе к столовой: и запахи вкусные, и процесс приготовления пищи под контролем.
Родным домом стал для Душмана полк, он уже не представлял свою жизнь вне его.
Взрослея, он ощутил потребность принимать более активное участие в жизнедеятельности части, проявлять, так сказать, свою активную жизненную позицию. А где ее можно проявить, как не на строевом плацу?
На одном из общегарнизонных построений, когда начальник штаба скомандовал: «Полк, смирно!» – и, повернувшись, четким строевым шагом направился навстречу командиру, Душман пристроился рядом.
– Товарищ полковник, полк по случаю… построен! – доложил НШ.
– Гав! – подтвердил Душман.
Поздоровавшись с личным составом, командир покосился на НШ:
– Мне в полку одного начальника штаба достаточно, вы уж как-нибудь разберитесь между собой.
После проведенной воспитательной работы Душман понял, что до должности начальника штаба он пока еще не дорос и место на импровизированной трибуне ему вряд ли кто уступит, поэтому на одном из следующих построений при прохождении полка торжественным маршем он уверенно возглавил колонну.
Но то ли потому, что при прохождении мимо трибуны он забыл подать команду «Смирно, равнение направо!», то ли оттого, что вся колонна полка шла с ним не в ногу, Душмана опять прогнали с плаца.
Он, конечно, обиделся и какое-то время вообще не появлялся в районе плаца, но тяга к массовым мероприятиям взяла свое. На плац он уже не выходил, просто выбрал себе местечко на левом фланге строя, лежа наблюдая за действиями на плацу. И все бы нормально, он уже привык к своему месту, но тут замполита пробило произнести речь перед личным составом.
Очень понравилась эта речь Душману, задела за живое, вызвав бурю эмоций.
– Находясь на территории Афганистана, вы являетесь представителями армии, которая протянула руку помощи народам этой страны в их борьбе против империализма и внутренней реакции, – вещал замполит.
– Гав!.. Гав!.. Гав!.. – поддержал его Душман.
Строй волевым усилием подавил в себе смех.
– Будьте достойны той исторической миссии, которую возложила на вас наша Родина… – продолжил замполит.
– У… У… У… Гав!.. Гав!.. Гав! – не скрывал свои эмоции пес.
Строй не сдержался…
В очередной раз Душмана увели с плаца.
В сердцах замполит приказал группе сопровождения забрать собаку с собой и выпустить где-нибудь в кишлаке. Но командир оказался мудрее замполита. Понимая, что этот подросший, но все еще бестолковый веселый щенок как отдушина для солдат, тоненькая ниточка, связывающая их с далекой Родиной, с родным домом, отменил приказ замполита.
Вот только теперь собаку старались к плацу не подпускать, предварительно перед построениями привязывая возле столовой. Но выступления на плацу не прошли бесследно, солдаты стали к нему относиться с еще большей любовью, и обидные клички Душман и Дух сами собой трансформировались в Дюк или просто Дюха.
Наверно, так и жил бы Дюк при части. Бродил бы как неприкаянный, заглядывая в самые укромные уголки, если бы в часть для прохождения службы не прибыл Витька, паренек из далекой деревни в Новгородской области.
До боли в сердце напомнил ему Дюха Найду, собаку, с которой он вырос вместе, которая была для него и надежным другом, и охраной одновременно. Витька даже при прохождении комиссии в военкомате попросил, чтобы их вместе направили служить в пограничные войска, но в военкомате сказали, что нужно было учиться в школе служебного собаководства, да и старовата уже Найда для службы.
Дюха же каким-то своим собачьим чутьем понял, что это он его хозяин. Он нашел его. Теперь он следовал за Витькой по пятам и перебрался спать под его кровать.
Лишь выезжая за пределы части, Витька не брал Дюху с собой, и тогда пес целыми днями лежал возле КПП, дожидаясь возвращения колонны, еще задолго до появления ее в пределах видимости он знал, он чувствовал ее приближение и безошибочно определял машину, в которой едет Витька.
* * *Однажды к Витьке подошел старший прапорщик Переверзев:
– Послушай, Соколов, Ней у нас уже старенький, тяжело ему, да и Федорову скоро на дембель, а когда еще новую минно-розыскную собаку пришлют? Дюха у тебя вроде толковый. Может, попробуем? С ротным я договорюсь.
После этого разговора все свободное время Витька с Дюхой стали учиться нелегкому саперному делу. Довольно быстро Дюха понял, что от него требуется. Все это ему казалось веселой интересной игрой. Всего-то по специфическому запаху нужно найти определенный предмет. И чем глубже прапорщик прятал этот запах, чем больше старался замаскировать его среди других, тем было интереснее.
Не понимал, не связывал Дюха этот немного напоминающий хозяйственное мыло запах тротила с бедой и болью.
Не понимал и тогда, в первом своем выходе по сопровождению колонны. Когда идущий впереди с Неем Федоров остановился, вернулся, пропуская вперед его с Витькой.
Он быстро нашел этот запах. Но отчего так разволновался, так побледнел Витька? Отчего на него рыкнул Ней, когда он, виляя хвостом, подбежал к нему похвастаться находкой?
Позднее, уже когда на его счету была не одна найденная мина, не один фугас, колонна попала в засаду.
После тяжелого кровопролитного боя, мало что понимая, ошарашенный, смотрел Дюха на происходящее вокруг.
Горящие машины, Витька, несущий на руках тело друга, крики, стоны, кровь, слезы в Витькиных глазах и этот, с примесью гари, немного напоминающий хозяйственное мыло, запах. Запах горя, запах войны.
Понял Дюха, что это не игра, а если и игра, то игра со смертью, и нет у него права на ошибку. Ведь следом идет Витька. А Витька, он и не хозяин вовсе, нет. Он друг. Нет, он брат.
Ведь это он отдавал ему крайний кусок, порой оставаясь голодным сам. Ведь это он при обстрелах закрывал его от пуль, прижимая к земле. Ведь это с ним холодными ночами в горах они согревались, прижавшись друг к другу.
А еще любил Дюха положить голову Витьке на колени, и Витька, теребя его за ухом, рассказывал, как он стащил у отца ружье и они с Найдой в первый раз пошли на охоту. Как влетело ему потом от бати. Но после этого случая отец научил его стрелять и стал брать с собой на охоту. Рассказывал про свой первый достойный трофей, когда Найда выгнала на него годовалого кабанчика. Про красоту лесных озер, где они с Найдой плавали наперегонки. Про дурманящий запах сосны и плачущие весной березы.
Слушал Дюха и удивлялся: «Разве может быть иною природа? Без этого жаркого, изнурительного солнца, от которого нет спасения даже в тени, без гор и без песка, который лез в глаза, забивался под шерсть и скрипел на зубах?»
Дюха ревновал Витьку к Найде, но совсем чуть-чуть, самую малость, ведь это было там, в совсем другой жизни.
Говорят, год жизни собаки равен семи человеческим. А на войне? Давно уже ничего не осталось от того веселого бесшабашного щенка. Дюху уже и на плац не тянуло, хотя знал: если бы пришел, не прогнали бы. Уже уехал по замене замполит, хотя, в общем-то, они подружились и тот с улыбкой вспоминал Дюхины «комментарии» и даже приводил его солдатам в пример: «Вот добился Дюк своего и уже возглавляет колонны и вовсе даже не на плацу».
Витька готовился к дембелю. Он даже матери написал: «Скоро приеду, и не один».
Мать поняла по-своему, побежала к соседке с новостью: «Витька из армии с невестой приедет». Стала в ответном письме расспрашивать: «Кто она? Как там да что?» Пришлось Витьке подробно описать свою «невесту», лишь про их с Дюхой работу промолчал.
* * *Плохо спал Витька этой ночью, можно сказать, вообще не спал. Тяжелый разговор с ротным состоялся накануне. Хотя разговора-то и не было как такового. Просто капитан подсел к нему в курилке, расспросил, как дом, как здоровье матери и, погладив Дюху, сказал: «Сколько жизней солдатских спас, а сколько еще может спасти».
И все, встал и ушел. Да и нужно ли было что-то еще говорить?
Лишь под утро, приняв решение, забылся в коротком сне Витька, а после обеда подошел к ротному: «Товарищ капитан, я решил остаться на сверхсрочную. Ведь война скоро закончится, вон уже все о скором выводе говорят, да и старший прапорщик Переверзев ждет своего сменщика. Вот только в отпуск маму навестить съезжу».
А через пару дней было обычное сопровождение колонны. Подъехав к опасному участку дороги, колонна остановилась. Саперы спрыгнули с головного БТРа, быстро развернувшись в боевой порядок, двинулись, прощупывая и осматривая каждый сантиметр дороги.
Выйдя из-за поворота, Витька чуть приостановился, внимательно осмотрелся вокруг. Все спокойно, ничего подозрительного, но непонятно откуда и по какой причине возникло чувство опасности.
«Все хорошо, все нормально», – успокаивал себя Витька. Дюха вел себя спокойно, значит, на дороге все в порядке.
Поправив автомат, сделал еще несколько шагов, но чувство тревоги росло с каждым шагом. Остановился, левая рука, поднятая вверх – «Внимание!» – и тут же, совсем рядом, заплясали песчаные фонтанчики.
Еще не расслышав звуков выстрелов, Витька метнулся на обочину, увлекая за собой Дюху.
Залегли, пропуская над собой ворох пуль. Чуть переждав, Витька приподнялся, чтобы оценить обстановку.
Похоже, они одни на этой стороне дороги. Двое, Витька даже не сумел разглядеть кто, остались лежать на ней, остальные залегли с той стороны. «До пулеметчика метров пятьсот-шестьсот», – прикинул Витька. Местность открытая: не подберешься. Впрочем, впереди, чуть правее ложбинка, ведущая в том направлении. До нее метров шестьдесят, одним рывком не преодолеешь. Витька мысленно разделил это расстояние на три участка.
«Дюха будет мешать, еще под пули залезет», – подумал он. Отыскал торчащий из земли валун, крепко обвязал вокруг него поводок. Стянул с себя бронежилет. С ним особо не побегаешь и не поползаешь, а сейчас нужна быстрота.
Дождался, когда пулемет смолк, рванул вперед. Пробежав шагов двадцать, упал, отполз метра на три в сторону, не давая пулеметчику пристреляться, укрылся за камнем. За дорогой поняли его намерения, поддержали огнем. Дождавшись, когда пулеметчик переключился на тех, что за дорогой, Витька сделал второй рывок, и опять все прошло удачно. Пулеметчик среагировал, когда он уже успел укрыться, вспахав очередью землю перед его укрытием. Обдав песком и мелким камнем, пули рикошетом ушли в сторону.
До заветной ложбинки осталось-то всего метров двадцать. Витька выжидал и радовался, что ребята его поняли, старались прикрыть своим огнем. Выбрав, как казалось, удобный момент, он вскочил, сделал несколько шагов, но сильный удар в правое плечо опрокинул на землю. Он пытался еще подняться, отползти в сторону, но резкая боль только вырвала стон и отключила сознание.
* * *«Это неправильно! Так не должно быть! Ведь мы же все время вместе!» – рвалось и кричало собачье сердце.
Поводок натянут как струна, потрескивает, но не сдается. Дюха следил за каждым Витькиным движением. Скулил, рыл под собой землю, в кровь разодрав лапы об острые камни. А Витькин стон – он сильнее, громче любой команды «Фас!»
Не выдержал камень, поддался, накренился, выпуская петлю.
* * *Махмуд был в приподнятом настроении. Вечером Гульбетдин обещал отпустить в родной кишлак, где Махмуда ждала любимая жена и дети. И он придет не с пустыми руками, главарь банды обещал неплохое вознаграждение за нападение на колонну. Да и задача у него простая – отсечь от колонны и по возможности уничтожить группу саперов.
Хорошую позицию выбрал Махмуд. Дорога как на ладони, местность открытая, у противника атаковать его или обойти – никаких шансов. Слева, со стороны колонны, Абдулла с буром. Он прикроет и предупредит, если к саперам все-таки попытается прорваться помощь от терзаемой под перекрестным огнем колонны. Все предусмотрел Махмуд, и пути отхода тоже. Сзади, за спиной, почти сразу овраг, а за ним «зеленка». Попробуй найди его там.
Первой же очередью двоих из группы саперов он оставил лежать на дороге. Да и этот хитрый шурави. Как все-таки ловко подловил его Махмуд. Он видел, что тот еще живой, и он в любой момент мог погасить, прервать эту жизнь, но Махмуд не торопился. Он наслаждался своей властью над хитрым, ловким, но сейчас таким беспомощным русским солдатом. Сейчас важнее были те, за дорогой, которые пытались забрать тела своих убитых товарищей, и эта собака.
Махмуд сразу ее заметил и уже выпустил по ней две очереди, но пули прошли мимо.
«Спокойно, спокойно, – говорил себе Махмуд, поймав собаку в прорезь прицела, – немножко опережения и на вдохе плавненько, без рывка, на спусковой крючок».
Но… Выстрелов не последовало. В горячке боя не заметил Махмуд, что закончились патроны. Поменять магазин – секундное дело, и руки привычными, доведенными до автоматизма движениями уже начали делать его, но глаза… Глаза неотрывно следили за приближающейся собакой. Смятение и страх появились в них.
«Не успею… Не успею…» – пульсировала в голове мысль.
Он успел. Поменял магазин, передернул затворную раму, нажал на спусковой крючок и даже попал.
Пуля, вспоров низ живота, прошла навылет, но это уже не могло остановить собаку. Удар мощных лап откинул пулемет в сторону, опрокинул Махмуда на спину, и острые клыки вошли в горло.
* * *
Этот запоздалый, словно исподтишка, уже ничего не решающий в их поединке выстрел…
Пуля, взломав грудную клетку, прошла сквозь сердце. Лапы предательски расползлись, и Дюха ткнулся носом в землю рядом с обмякшим телом Махмуда.
Он уже не видел поднявшихся в атаку бойцов. Не видел Витьку, который здоровой рукой теребил перевязывающего его санинструктора.
– Отвяжи Дюху… Отвяжи Дюху… – повторял Витька как заклинание.
– Да… Да… Сейчас… – опустив глаза, отвечал санинструктор.
И по этому «Да… Да…» понимал, чувствовал Витька, что случилось что-то более страшное, чем его ранение, и удушливой волной накатилась боль гораздо сильнее, чем от полученной раны.
Не видел Дюха слез в краешке глаз пожилого, повидавшего в своей жизни старшего прапорщика Переверзева, поднявшего его на руки.
Душа отделилась от тела, и оттуда, сверху, разглядел он далекий Новгородский край с россыпью озер, сосновыми борами и березовыми рощами и Витькину маму, вышедшую на крылечко… Так и не увидевшую его – Дюху.
24.07.11 г.
Обычная служба пограничная
Занудный, моросящий дождь, то чуть стихая, то налетая с новой силой, вот уже вторую неделю терзал уголок Приморского края, где расположилась пограничная застава. Казалось, ему не будет конца и через нависшие хмурые тучи уже никогда не проглянет солнышко.
Маленькие, как ручейки, таежные речушки, такие нежные и манящие, с холодной до боли в зубах и прозрачной, как стекло, водой, превратились в шумные бурные реки, несущие в своих мутных водах вырванные с корнями кусты и деревья. Земля, насытившись водой, ее уже не принимала, и та по склонам сопок скатывалась в распадки, образуя все новые и новые ручьи, которые веселым, бурлящим потоком вырывались к рубежу инженерно-технических сооружений, оставляя многочисленные промоины под электро-сигнализационной системой и огромные лужи на контрольно-следовой полосе (КСП). Заставские мастера по электроприборам, пропадая весь день на системе, заделывая промоины и отключая оказавшиеся затопленными нити колючей проволоки, справиться со стихией не могли. Вода, прибывая, заливала все новые участки.
Частые «сработки», поднимающие заставу по команде «В ружье», выматывали пограничников, оставляя на сон по три-четыре часа.
* * *Сашка Егоров в составе пограничного наряда «Дозор» брел по скользкой, размытой тропе и на чем свет стоит про себя материл небесную канцелярию.