По границам памяти. Рассказы о войне и службе

Электричка

Запыхавшийся Серега по виадуку сбежал на платформу Серпуховского железнодорожного вокзала. Ему повезло: тульская электричка задерживалась, едва замаячив на горизонте.

Народ, нервно переминаясь с ноги на ногу, готовился к ее штурму. С приближением электрички напряжение возрастало. Наконец, глубоко вздохнув, та остановилась у перрона.

Вместе с открывающимися дверями донесся голос машиниста: «Осторожно, двери закрываются».

Это вызвало легкую панику. Народ, находящийся на платформе, стал подталкивать пассажиров, оказавшихся возле открытых дверей. Бабулька, прижав к себе новенькие, только что приобретенные грабли, боком-боком втиснулась в вагон. Но выходящие из вагона люди, приободренные этой фразой, тоже не желали ехать дальше. Людской поток вынес на перрон сначала грабли, а следом за ними – и бабульку.

Участница штурма Зимнего дворца на этом не успокоилась, подхватив грабли, она снова оказалась в первых рядах.

По опыту Серега знал: главное – сейчас забраться в центр толпы, а там тебя занесут.

И когда его внесли в вагон, он буквально краем глаза заметил прямо в первом купе, между двумя тучными мужиками, место. Сгруппировавшись, ему удалось зафиксироваться в людском потоке и благодаря малому росту и худенькому телосложению влезть в щель между ними.

«Какой кайф – за два часа до Москвы можно спокойно выспаться», – подумал он, блаженно закрывая глаза. Но этот неприятный, совершенно раздражающий шелест целлофанового пакета.

В маршрутном листе бабульки, ехавшей из Тулы, Серпухов значился как пункт приема пищи. Шелестя пакетами, она достала свой скромный скарб – куриную ножку, несколько яичек, пару соленых огурчиков и ломоть хлеба. Разложив все это на коленях, прикинула, с чего начать. Яйца чистить не захотела, отложив их на потом, а решительно хрустнула огурчиком, выдавив при этом на рукав соседа смачную струю рассола. К счастью, сосед спал глубоким сном. Бабулька, перекрестив его, достала носовой платочек и аккуратно все вытерла.

Серега накануне отмечал день рождения, празднование которого, как и положено, закончилось уже сегодня. От выпитого, недосыпания и от этих чертовых бабулькиных яиц его немного подташнивало, и, чтобы погасить позывы, он закрыл глаза и попробовал уснуть.

«…Зачем вы бросили меня, зачем… Ведь я ваш брат, я человек…»

Очень душевно, с надрывом пели два чумазых пацана под гармошку. С этим трудно было не согласиться, и Серега выделил им червонец. Бабулька, всплакнув, предложила куриную ножку.

Следом за ними в раздвижные двери просунулась объемная сумка, а за ней не менее объемная тетенька: «Суперсовременные стельки, изготовленные по самым совершенным технологиям и, что самое главное, отечественными производителями».

С ее слов выходило, что главный атрибут обуви – это стелька. И если даже обувь дерьмовая, то стоит туда вставить эту стельку, и обувь сказочным образом преобразится.

– А ее можно вставить в старую обувь? – поинтересовалась бабулька, показывая свои поношенные чеботы.

– Естественно, – заверила продавщица. – Как только вы это сделаете – сразу почувствуете уют и комфорт.

– И ноги мерзнуть не будут?

– Совершенно, если эти стельки просто чуть-чуть приклеить к ступне, то можно смело выходить на лед.

– Приклеятся к ступне? – не расслышала бабулька. – Это чего, мне с ними потом в гроб ложиться?

Удаляющуюся обвешанную стельками торговку сменили два бравых мужичка лет тридцати, в камуфляжах, с гитарою: «Граждане пассажиры, поддержите участников локальных конфликтов». По наградам на их груди Серега попытался определить, о каких конфликтах идет речь. Из многочисленных медалей первого он знал только знак «Гвардия» и значок ВСК. Грудь второго выглядела поскромнее. Рядом со знаком «За службу на Кавказе» висела медаль «За победу над фашистской Германией».

Они исполнили песню со словами: «…ты только маме, что я в Афгане, не говори, не говори…»

Бойкого мужичишку, торговавшего чаем и в стихах поведавшего обо всех его достоинствах, народ встретил с прохладцей. После трогательного выступления «воинов-интернационалистов» чай как-то не катил.

– Что-то чай вы не берете – видно, только водку жрете, – сделал вывод тот.

Следом за уходящим мужичком из соседнего вагона нескончаемым потоком потянулись люди. Верный признак приближающихся контролеров.

– Молодой человек, молодой человек… – контролерша теребила за рукав уснувшего студента.

– А… Что? – еще не проснувшийся студент с трудом соображал, где он находится.

– Ваш билет, – попросила контролерша.

Просыпаясь, студент пошарил по карманам.

– А у меня нет, – вспомнил он.

– Тогда платите за проезд. Откуда вы едете?

– С предыдущей.

– Какой предыдущей?

Студент подтолкнул локтем соседа.

– Столбовая, – подсказал тот.

– Точно, я еду со Столбовой.

– А куда вы едете?

– До следующей.

– Какая следующая?

Студент подтолкнул локтем соседа.

– Львовская, – подсказал тот.

– Точно, я еду до Львовской.

– С вас 66 рублей 50 копеек.

– Сколько? – удивился студент. – Почему так дорого?

– 16 рублей 50 копеек билет и 50 рублей за услугу.

– За какую услугу? – удивился студент.

– Я вам билет оформила.

– Охренеть! С каждого по 50 рублей за услугу… Да за такие деньги вы нам должны стриптиз станцевать.

Растерявшаяся, не зная, что ответить, контролерша, вероятно, представив себя уже в образе, пробубнила: «Да за пятьдесят рублей я только пуговицу на пальто могу расстегнуть».

– Я тебе сейчас станцую стриптиз, – пообещал охранник, то ли вступившись за контролершу, то ли сам решивший подзаработать.

В это время электричка остановилась на очередной остановке. Народ, вытесненный контролерами в тамбур, по платформе рванул обратно, в уже проверенные ими вагоны. Забег возглавляла тучная тетенька, последний раз так быстро бегавшая еще в школе, на уроках физкультуры, будучи стройной, худенькой девочкой. Но на этот раз она еще успевала обложить матом обгонявшую ее молодежь.

Контролерша с охранником, забыв про студента, бросились на перехват в уже проверенный вагон. А в дверях нарисовался здоровый, розовощекий парень: «Ноу-хау – китайские воздушные фонарики».

Он увлеченно рассказал, что они собой представляют и как пользоваться горелкой, чтобы надуть шар. А закончил свою речь словами: «Это вам не какие-то там хлопушки. Хлоп, и все. Это – гарантированно, как минимум двадцать минут истинного удовольствия!»

Пожилая супружеская пара, сидящая напротив, оживилась. Мужчина, подтолкнув жену локтем, прошептал:

– Давай возьмем. Целых двадцать минут. Это круче, чем секс.

– Я тебе куплю, – отвечала та. – Но ко мне не приставай. Будешь теперь шарики надувать.

– Милок, почем штучка? – заинтересовалась бабулька. – Пожалуй, и я возьму.

Между тем электричка подкатила к городу Подольску.

Глядя на людей, толпящихся на платформе, Серега понял: все не войдут.

Напротив окна колоритный мужчина южной национальности разговаривал с кем-то по телефону: «Второй вагон… стою, второй вагон… с головы…» Он попятился на другой край платформы, внимательно осматривая электричку.

– Брат, где… электричка… голова? – обратился он к подвыпившему, покачивающемуся мужчине, пока еще не определившемуся: ехать ему или не ехать, а если ехать, то куда.

– Смотря в какую сторону она ползет, – резонно ответил тот.

Совместными усилиями они определили направление на Москву, и по всем расчетам выходило, что голова в другом конце платформы.

– Били-и-ин, – то ли кому-то по телефону, то ли просто выражая эмоции, сказал южанин и исчез в том направлении.

Народ тем временем втискивался в вагоны. Писк, крики, стоны. Даже в порыве страсти люди вряд ли смогли бы так плотно прижаться друг к другу.

– Пройдите в середину вагона, – подталкивая вошедших, орали те, кто еще был на платформе.

– Она же… не рези… нова… я… – сдавленно, с хрипотцой отвечали изнутри.

Со словами «Не всем везет в этой жизни» машинисту удалось закрыть двери. Старенькая, еще советских времен электричка, скрипя и постанывая, поднатужившись, тронулась. Мимо окон проплывали люди, стоящие на перроне, те, кому в этот раз не повезло.

– Били-и-ин, – раздался голос южанина. Уже теперь точно знающего, не только где у электрички голова, но и хвост.

«Да уж, пожалуй, теперь сюда уже никто не войдет, – подумал Серега, – впрочем, и не выйдет. А значит, можно поспать». Но уже буквально перед следующей остановкой тучный мужчина, сидящий у окна, стал готовиться к выходу. Стоило ему только приподняться, как не менее тучная тетечка, поняв, что ее звездный час настал, двинулась в проход между сиденьями ему навстречу. Они встретились как раз напротив Сереги.

– Извините, но позвольте мне пробраться в проход, – обратился к ней мужчина.

– Пробирайтесь.

– Но как же я проберусь? Я же не Карлсон, и штаны у меня без пропеллера. А то бы я вылетел через окно.

– Вы себе льстите, – заметила женщина. – Даже если бы окно было целиком открыто, то и тогда, даже без пропеллера, вы вряд ли через него смогли бы вылететь. А пропеллер нужен, чтобы проветрить вам мозги. Как же вы пролезете в проход, пока я из него не уйду?

И они, пыхтя и кряхтя, размазав Серегу по сиденью, поменялись местами. К пережившей стресс от всех этих перемещений бабульке вернулось чувство голода, и она, шелестя пакетами, достала яичко.

– Бабушка, мы же уже почти приехали, – взмолился Серега.

– Надо меньше жрать, – неожиданно вставила тетечка.

Лучше бы она этого не говорила. От изумления бабушка выронила яичко, и оно закатилось к тетеньке под скамейку.

– Бабуль, я сейчас достану, – успокоил ее Серега.

– Не надо, внучок. Будешь ты у нее между ног лазить, яйца искать. Надо меньше жрать, – передразнила она тетечку. – Вы на себя в зеркало смотрелись?

– Я полненькая от того, что болею, – оправдывалась та.

– А вы к нам в деревню приезжайте. С четырех утра коров за вымя подергаете, потом косой помашете, глядишь, и похудеете, и здоровье вернется. Жрать надо натуральные продукты, – продолжила она, указывая на яичко. – А вы все чизбургеры с гамбургерами в рот тянете. Поколение пепси.

Поняв по одобрительному гулу, что народ на стороне бабули, тетенька, расстроившись, отвернулась к окну. А Сереге, прижавшись к теплому и мягкому боку, все-таки удалось вздремнуть.

На Курском вокзале он попрощался с пожилой супружеской парой, счастливыми обладателями китайских воздушных фонариков, и помог уже ставшей почти родной бабульке.

Чуть-чуть не доспав, он чувствовал себя бодро. Все-таки как много позитива несет наш общественный транспорт.

Деревенские предприниматели

А мне б в березовые рощи

С бетонных вырваться оков.

Туда, где синь небес полощет

Седые кромки облаков.

Родители к тому времени уже умерли, оставив ему верного друга – маленькую собачонку неопределенной породы по кличке Моська. У Моськи была шикарная будка и цепь определенной длины, позволяющая хватануть каждого входящего в калитку. Несмотря на маленькие размеры, собачка обладала могучим хриплым голосом, и у всякого приблизившегося к воротам, услышавшего Моську, создавалось впечатление – за ними такой монстр, что соваться туда пропадало всякое желание. К тому же Филипыч на них прибил табличку «Очень злая собака. Рисковать не стоит: может с цепи сорваться». А Венидиктыч мелом дописал: «Хозяин всегда на стороне собаки».

Из-за поворота, грациозно ступая босыми ногами на мягкий песок проселочной дороги, небрежно помахивая босоножками, выплыла Марковна. Прекрасным видением на фоне остывающего вечернего заката казалась эта обворожительная женщина с самой красивой в деревне фигурой. Раньше ее звали Галка, но с возрастом, чувствуя свою неповторимую, по местным меркам, стать, она потребовала к себе уважительного обращения – Галина Марковна. Селяне, к длинным обращениям не привыкшие, автоматически переключились с просто Галки на Марковну. Зная, чем может козырнуть, несмотря на обозначившуюся полноту, Марковна одеждой всячески старалась подчеркнуть свои волнительные, будоражащие взгляд формы. На ней были лосины зеленого цвета и легкая цветастая, свободно свисающая рубашка. Потерявший всякий интерес к своим подружкам козел Яшка при виде такой красоты перестал жевать траву на обочине, тряхнул бородой и бодрой походкой направился вслед за Марковной, но та, цыкнув на него, погрозила босоножками. Этот жест заставил Яшку ретироваться, не любил он, когда на него замахивались, уж больно у него был строгий хозяин, и козлу-бедолаге частенько доставалось за его строптивый характер. Нередко, выломав прут, Федорович искал его по деревне, чтобы загнать домой. Впрочем, и к людям Федорович относился пренебрежительно. Он так и говорил: «Все вокруг козлы. Есть всего лишь три-четыре порядочных человека – это я, Васька, Семен Андреевич и Ричард Гир». Васька – это его закадычный друг. Семен Андреевич – мужик из Питера, как-то приезжал к Федоровичу на рыбалку, а уезжая, оставил ему в пользование резиновую лодку с мотором. А Ричард Гир – любимый актер. Дальше на пути Марковны была стая купающихся в дорожной пыли гусей. С ними она поступила так же, как и с Яшкой, и те, возмущенно костеря ее на все лады на своем гусином языке, дружной гурьбой подались к хозяйскому дому, но это пришлось явно не по душе важному матерому гусаку. Да и Марковна его почему-то не впечатлила, и он, вытянув длинную шею, пригнув к земле голову, противно шипя, ринулся в атаку. Марковна попыталась спастись бегством, но гусак был намного проворней. К тому же, пятясь, она наступила босой ногой в коровью лепешку и чуть не упала. Наверняка все закончилось бы более трагически – покусанными ногами и порванными лосинами, но прилетевший из-за забора булыжник несколько охладил боевой пыл гусака, и тот, смекнув, что дальше преследовать Марковну небезопасно, гордо выпрямившись, победоносно гогоча, неспешно направился к восторженно наблюдавшим за ним гусыням. Венедиктыч с момента появления Марковны на дороге, не сводя с нее глаз, искал повод зазвать на «огонек». Теперь же, на правах спасителя, элегантным жестом распахнул калитку.

– Галина, возле бани бочка с теплой водой. Нагрелась за день. Давай помогу обмыть ноги? – предложил Венедиктыч.

– Сама справлюсь, – буркнула та.

– О чем судачите? – подтягивая лосины, обводя взглядом накрытый стол, поинтересовалась успевшая прийти в себя Марковна.

– Естественно, о бабах, – угрюмо заверил Филипыч.

– Да какие вам бабы? У вас водка на первом месте, – поморщилась Галина.

– Умеешь ты, Марковна, расставить приоритеты, – наполняя стопки, согласился с ней Филипыч.

– Но, поскольку с водкой сегодня у нас все в порядке, сейчас мы думаем только о вас, о женщинах, – затараторил Венедиктыч.

Марковне определенно нравился спокойный, обстоятельный Филипыч, но тот почему-то не обращал на нее никакого внимания.

– Эх, – вздохнула она. – Раньше мужики другими были – веселые, обходительные, стихи читали. А сейчас вон только в стакан заглядывают.

– Так мы и сейчас можем, – встрепенулся Венедиктыч.

– Опять какую-нибудь похабщину? – махнула рукой Марковна.

– Ну что ты, Галина, обижаешь. Это не наш формат. Классика, исключительно классика.

Вскочив на торчащий возле беседки довольно-таки массивный березовый пенек и, как пионер, вытянув руки по швам, задрав подбородок, Венедиктыч торжественно объявил:

– Эдуард Асадов.

Вожделенно поведя правой рукой, словно приглашая в неведомые дали, трепетно пошевелив пальцами, прочел:

– Как много тех, с кем можно лечь в постель. Как мало тех, с кем хочется проснуться…

– Тьфу ты, – перебила его Марковна. – У тебя одно на уме.

За забором баба Валя за что-то отчитывала своего кота, называя его неблагодарным.

Какие же посиделки без песен? Душевно, в три голоса они спели про миллион алых роз и про гвардии майора, который «…здесь никому не нужен, как белая сирень под каблуком сапог…». А затем немного захмелевшая москвичка и почему-то загрустившая, облокотившись на стол и подперев кулачком щеку, затянула: «Постучала в дом боль незваная, вот она любовь окаянная». Мужики дружно подхватили. Венедиктыч в порыве нахлынувших чувств вновь вскочил на березовый пенек. И сквозь чистый, пьянящий, уже пропитанный ночной прохладой воздух, разрывая подкравшуюся темноту, по проулку неслось: «Коротаем мы ночи длинные нелюбимые с нелюбимыми…» И именно в этот кульминационный момент душевного подъема, жалобно пискнув от мощного пинка, распахнулась настежь калитка. Заслоняя весь проем тучным телом, во двор ступила Валентина. В воздухе повисла напряженная тишина: только где-то вдали, отраженный эхом, затухал пропетый куплет; за огородом, обсуждая последние новости, квакали лягушки; да укутавшись туманом, сонно вздыхало укладывающееся спать озеро.

– О-о-о, мать! – спрыгнув с пенька, Венедиктыч попытался нарисовать на лице радость. – А мы тут… подзаработали немножко… решили отметить… чуть-чуть… А ты вроде как завтра собиралась приехать? – добавил он, заикаясь.

– Ага, оставь его, кобеля, одного… «Коротает он ночи длинные… с нелюбимыми…», – подперев руками бока, Валентина решительно двинулась на мужа.

Смекнув, что дома ему не спрятаться, Венедиктыч шмыгнул в огород. Воспользовавшись моментом, незаметно, боком-боком, москвичка выскользнула за калитку. За ней, пятясь задом, подался Филипыч, бормоча на ходу:

– Да мы что… посидели… немножко тихонечко… без всякого этого…

– Подожди, гад, все равно домой придешь, – неслось с огорода.

Спал Венедиктыч плохо. Отмахиваясь от надоедливых комаров, всю ночь ворочался на жесткой скамейке. То ему снилась цыганка с ворохом разноцветных юбок. Расплывшись в ехидной улыбке, обнажившей полный рот золотых зубов, та спрашивала: «Что, допрыгался, яхонтовый? Давай погадаю, предскажу твою дальнейшую судьбу?»; то жена, Валентина, вытянув шею, наклонив голову, шла на него, шипя, как тот гусак; то козел Яшка, щекоча бородой, что-то нашептывал на ухо.

Проснулся он от дикого визга поросенка и хриплого лая собаки. Удачно ускользнувшая домой москвичка впопыхах плохо закрыла входную дверь в избу, и под утро Васька вырвался на свободу. Выкопав половину посаженного на огороде картофеля, он нашел лазейку в заборе Филипыча и, побродив по грядкам, нарисовался перед мирно спящим в будке Моськой. Опешивший от такой наглости Моська рванулся так, что не выдержавший ошейник отлетел в сторону. Вместе они успели нарезать несколько кругов по участку Филипыча – визжащий, словно его режут, Васька все никак не мог найти дырку в заборе, пока ошалевший хозяин, выскочив на шум, не помог ему сориентироваться. С трудом поймав и зажав под мышкой, Филипыч унес отчаянно брыкающегося Моську домой.

Светлеющий на горизонте небосвод, разрастаясь, проглатывая тускнеющие звезды, известил, что вот-вот взойдет солнце. За околицей, в лесу, ухал филин. В разных концах деревни заголосили разбуженные петухи. Где-то скрипнула калитка и недовольно промычала Мандела. Деревня просыпалась. Зарождался новый день, полный забот и хлопот. Почесав затылок, Венедиктыч стал убирать со стола остатки вчерашнего пиршества.

Конфетти

Конфетти – маленькие разноцветные бумажные кружочки, которыми люди осыпают друг друга на праздниках. Вот и мне захотелось высыпать на вас горсть небольших, совершенно не связанных друг с другом, разноцветных рассказов. Очень буду рад, если хоть кого-то они развеселят и кому-нибудь поднимут настроение. Вот лишь некоторые из них.

Электричка. Людей в вагоне не много, и бабулька, разложив рядом с собой на сиденье нехитрый завтрак: яичко, пару огурцов и ломоть хлеба – приготовилась к трапезе. С блаженной улыбкой, отрешенно глядя на все ее окружающее, она смачно захрустела огурчиком.

– Ваш билет, – тучная, заслоняющая своим телом весь проход контролерша в малиновом пиджаке, чем-то напоминающем лихие девяностые, с массивным, как у жандармов, жетоном на груди, сверху вниз смотрела на старушку.

– Шо, дочка? – плохо слышавшая бабулька, удивленно моргая глазами, застыла в недоумении.

– Ваш проездной документ, – пророкотала контролерша.

Выронив надкусанный огурец, косясь на замысловатый прибор, висевший на шее контролерши, старушка полезла в свою потрепанную, готовую развалиться от старости хозяйственную сумку. Достала и положила рядом с собой на сиденье аккуратно свернутый халат, какой-то сверток…

– Ну вот сейчас будем всю сумку перебирать, а я тут должна по полчаса стоять перед каждым пассажиром, – начала терять терпение контролерша. – Вы что, билет в сумку засунули?

– Не знаю, дочка. Можа, и туда, – честно призналась старушка.

– Либо показывайте билет, либо оплачивайте проезд, либо выходите, – нервно переминаясь с ноги на ногу, контролерша уже сама была готова перевернуть бабулькину сумку.

– Куда же я пойду, милая? – старушка продолжала спокойно ковыряться в вещах.

Ожившее радио, потрещав и пошипев на обитателей вагона, известило: «Уважаемые пассажиры не срывайте стоп-кран. Помните, что каждое экстренное торможение – это стресс для машиниста и пассажиров…»

– Ну а ты что стоишь? – контролерша оглянулась на стоящего за ее спиной охранника.

– А я что сделаю? – молодой, растерявшийся охранник походил одновременно и на стоп-кран, и на испытавшего стресс машиниста. – Мне что, ее на руках выносить?

– А это твои проблемы, – развела руками контролерша.

– На руках! – неожиданно и как-то очень обрадованно согласилась бабулька.

– Не, я не понесу, – покрывшись мелким бисером пота, замотал головой охранник.

– Во, блин, помощника дали, – контролерша вместе с бабулькой одинаково разочарованно посмотрели на сникшего охранника.

Старушка обреченно стала складывать вещи обратно в сумку, и тут из кармана халата выпала социальная карта.

– Вот же у вас волшебная карточка, – подняв с пола, контролерша прислонила ее к прибору. – Сейчас билет оформим.

Плохо слышавшая бабушка уловила только слово «волшебная».

– Да, волшебная, – согласилась она. – В СОБЕСе дали. Я ее к больному месту прикладываю.

– Надо было прибор к сумке приложить, он бы на карточку среагировал, не пришлось бы так долго искать, – решился дать совет охранник.

– Вон ему к голове приложите, – посоветовала бабульке контролерша. – Как бы прибор на нее среагировал, если она не заряжена, по ней билет не оформляли?