В списках не значились: «1961»

Глава 1

Сергей Викторович и Диана Валерьевна жили той самой жизнью, о которой иногда с тоской вспоминали в московских высотках, – жизнью простой, обкатанной и до боли знакомой. Геленджик. Солнце. Море, которое из ярко-синего летом к декабрю становилось свинцово-серым и суровым. Их мир снова сузился до размеров уютной «трёшки» в панельной пятиэтажке.

Сергей снова был начальником отдела футбола городского спорткомитета. Его дни состояли из бумажек о выделении мячей для дворовых команд, споров с директором стадиона «Спартак» насчёт стоимости покраски раздевалок и вялых турниров между местными «Спартой» и «Волной». Он носил те же самые костюмы, иногда выпивал свои «Хадыжи» и с тем же азартом обсуждал с приятелями в обеденном перерыве, сможет ли «Спартак» (московский, конечно) взять верх над «Динамо».

Диана снова вернулась в салон красоты «Лотос» на центральной набережной. Её мир теперь пах не дорогими духами и зверинцем, а лаком для волос, перекисью и клиентскими сплетнями. Вместо жён политбюро её окружали загорелые курортницы, мечтавшие о мелировании «как у Татьяны Веденеевой из «Голубого огонька», и молодые отдыхающие, желавшие «нечто такое, чтобы курортный роман случился наверняка». Она снова стала просто Дианой – лучшим стилистом-парикмахером Геленджика, чьи руки помнили и пышные локоны партийных дам, и чёлки первых советских стиляг.

Их московская одиссея с макакой-комсомольцем, Василием Сталиным и Лаврентием Берией постепенно стала похожа на общий сон – яркий, подробный, но невероятный. Они почти перестали о нём говорить. Слишком нелепо это звучало бы за бутылкой «Абрау-Дюрсо» и тарелкой жареной барабульки. Это было их общей тайной, закопанной глубоко-глубоко, как клад, в существование которого уже и сам не веришь.

В тот день они, как всегда, вернулись с воскресной прогулки по набережной. Декабрьское солнце грело слабо, но по-курортному ласково. Они купили свежего хлеба, пару пачек селедочки и, придя домой, почувствовали вдруг одну и ту же мысль – смертельную, обволакивающую усталость. Не физическую, а какую-то душевную. Словно их жизнь стала слишком предсказуемой, слишком плоской.

Геленджик

– Сереж, а давай поспим? – сказала Диана, скидывая пальто. – Часика на два. Как в старые времена.

– А что, идея, – с облегчением отозвался Сергей. – Будильник на девять. Потом дела домашние будем делать.

Они забрались под стёганое одеяло, пахнущее свежестью и домашним уютом, и почти мгновенно провалились в глубокий, беспробудный сон, словно их годы напролёт копили эту усталость для одного-единственного погружения в небытие.

Толчок был резким, грубым и до боли знакомым. Таким же, как тогда, в далёком 1953-м, когда Кирилл Валерьевич Кузнецов чуть не свалился со стула, услышав шепот: «Товарищ, проснитесь! Вы на съезде!».

Сергей и Диана открыли глаза одновременно. И замерли.

Вместо уютной полутьмы их спальни их ослепил резкий, люминесцентный свет. Вместо тишины, нарушаемой лишь тиканьем ходиков и завыванием ветра за окном, их уши пронзил оглушительный, нарастающий гул, скрежет металла и гулкие голоса.

Они сидели рядом на жёстком пластиковом сиденье цвета грязного асфальта. Диана, придя в себя, первым делом посмотрела на мужа – и едва не вскрикнула. Сергей сидел, выпрямив спину, с отсутствующим видом глядя куда-то перед собой. Но это был не её Серёжа! Его лицо, всегда гладко выбритое, теперь украшали аккуратные, совсем седые усы – те самые, что были в дикой моде лет сорок назад. На нём был добротный, но немодный пиджак из толстой шерсти, а на коленях он сжимал ручки старого, потёртого кожаного портфеля с потускневшим замком. Он выглядел как образцовый советский служака из какого-нибудь производственного фильма о покорителях целины.

Сергей, в свою очередь, обернулся на вздох жены – и его глаза округлились. Диану облачили в лёгкое весеннее пальто из тёмно-синего драпа, под которым угадывалось строгое платье-футляр серого цвета. На ногах – туфли-лодочки на невысоком каблуке. А на голове – элегантный, чуть скошенный набок берет из той же ткани, что и пальто. Она выглядела как образцовая советская интеллигентка начала 60-х – сотрудница НИИ, библиотекарь или редактор. Они уставились друг на друга в немом оцепенении, пытаясь понять, не является ли это странным продолжением их дневного сна.

И тут их сознание наконец начало обрабатывать окружающую реальность.

Они сидели в вагоне метро. Не в современном, сияющем пластиком и хромом, а в том самом, из их первого путешествия. Деревянные лавки, обшитые тёмно-коричневым пластиком, матовые светильники под потолком, массивные ручки-«кожаные» ремни, свисающие с поручней. Вагон был набит битком. Пахло металлом, махоркой, дешёвым одеколоном «Шипр» и мокрым сукном.

Сергей инстинктивно посмотрел направо. Рядом с ним, раскачиваясь в такт движению поезда, сидел немолодой мужчина в очках и фетровой шляпе. Он внимательно читал свежий, пахнущий типографской краской номер газеты «Правда». Мужик водил пальцем по строчкам, шевеля губами.

Сергей, всё ещё не веря своим глазам, машинально скользнул взглядом по первой полосе. Его мозг, отточенный на изучении футбольных схем, мгновенно зафиксировал главный заголовок, набранный огромным, победным шрифтом:

«СЛАВА ПЕРВОМУ КОСМОНАВТУ ПЛАНЕТЫ ТОВАРИЩУ ЮРИЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ ГАГАРИНУ!»

Ниже, чуть меньшим кеглем, стояла дата: «19 апреля 1961 года».

«СЛАВА ПЕРВОМУ КОСМОНАВТУ ПЛАНЕТЫ ТОВАРИЩУ ЮРИЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ ГАГАРИНУ!»

В ушах у Сергея Викторовича Сырова зазвенела абсолютная, оглушительная тишина, сквозь которую пробился лишь его собственный, перекошенный ужасом шёпот, обращённый к жене:

– Диночка… Кажется, мы снова промахнулись мимо своей эпохи. На этот раз – на восемь лет вперёд. И, кажется, мы опять в Москве.

Вагон подземки с грохотом нырнул в очередной туннель, оставив за стеклом тёмное, бездонное прошлое, в которое они только что провалились. Их новая, безумная игра с Историей только что началась. И ставки, как и в прошлый раз, были беспощадно высоки.

Глава 2

– Диночка, не смотри по сторонам, смотри на меня, – сквозь зубы прошипел Сергей, ощущая на себе любопытные и слегка осуждающие взгляды пассажиров. Его мозг, привыкший к нестандартным ситуациям ещё со времён геленджикских турниров и кремлёвских интриг, лихорадочно работал. Первый шок прошел, сменившись холодной, цепкой решимостью выжить. Они уже проходили это. Значит, пройдут и сейчас.

Он судорожно расстегнул молнию на своем новом, чужом портфеле. Взгляду открылось несколько аккуратных отделений. В первом лежали пачки денег. Но не те, привычные серые и коричневые купюры, а совсем другие – на вид более солидные, плотные, с сложными водяными знаками. Четкие цифры: «5 рублей», «10 рублей», «25 рублей». И везде дата: 1961. Новые деньги. Денежная реформа. Он смутно помнил о ней из учебников истории.

Рука сама потянулась к внутреннему кармашку пиджака. Там лежал паспорт. Тёмно-зелёная обложка, герб. Он щёлкнул кнопкой. Фотография его собственного, но чуть более уставшего лица с новыми усами. «Сыров Сергей Викторович. 1927 г.р.» Адрес прописки заставил сердце ёкнуть и на мгновение перехватило дыхание: «г. Москва, Краснопресненская наб., д. 14, кв. 78». Та самая квартира. Их крепость. Их рай с видом на Кремль. Значит, они здесь не призраки. Они здесь… свои.

Под паспортом лежала папка с документами. Он отщёлкнул резинку. Верхний лист был выполнен на плотной, почти картонной бумаге с водяными знаками и угловым штампом. Это был приказ за подписью какого-то заместителя председателя Совета Министров СССР. Сухой, казённый язык: «Назначить тов. Сырова Сергея Викторовича на должность Министра спорта СССР с 19 апреля 1961 года…»

Сергей захлопнул папку, не в силах пока осознать этот новый, оглушительный виток своей карьеры. Из начальника по футболу Геленджика – в министры всей страны. Василий и Берия остались в прошлом, но их тень, казалось, накрыла его с головой, вознеся на невероятную высоту.

Рядом Диана, побледнев, но сохраняя удивительное присутствие духа, изучала содержимое своей изящной сумочки из кожи рептилии. Зеркальце, помада, ключи… и маленькая, тёмно-бордовая книжечка с золотым тиснением. «Удостоверение. Всесоюзный Дом моделей одежды. Художник-модельер.» К удостоверению были приколоты визитные карточки на плотном сероватом картоне с тем же логотипом и её именем. Её пальцы дрожали, но голос, когда она заговорила, был удивительно твёрдым:

– Серёж… Я, кажется, на Кузнецком Мосту работаю. Художник-модельер. – Она подняла на него огромные глаза, в которых читался и ужас, и просыпающийся азарт. – Ты представляешь? Это же… это же самое начало. Сюда приедет Диор, Карден… Идеально. В этом времени как раз начнётся бум советской моды.

В этот момент из динамиков, скрипя и шипя, раздался голос дикторши – чёткий, с легким московским акцентом, без намёка на эмоции:

– Станция «Охотный ряд». Переход на станции «Площадь Свердлова», «Проспект Маркса». Берегите себя, выходите аккуратно.

«Охотный ряд». Сердце Сергея ёкнуло.

– Выходи! – его команда прозвучала резко, по-военному. Он вскочил с места, сжал Диану за локоть и, не глядя по сторонам, ринулся к открывающимся дверям, расталкивая неторопливую толпу.

Они выплеснулись на перрон, и поток людей понёс их к эскалатору. Сергей шёл почти бегом, ведя за собой Диану. Его новый портфель яростно стучал по ноге. Они поднялись по движущимся ступеням, обгоняя медлительных пассажиров, и вырвались в вестибюль станции.

И тут их остановила стена звука.

Она обрушилась на них, едва они вышли из метро на улицу. Не просто шум города – гул. Мощный, низкий, ликующий и непрерывный. Он шёл отовсюду: с неба, из стен домов, из самой земли. Он был соткан из тысяч голосов, гудков машин, музыки из репродукторов и какого-то всеобщего, электрического возбуждения, витавшего в самом воздухе.

И этот гул вёл к одной точке.

Сергей, не раздумывая, потянул Диану за собой, и они вышли с узкой улицы на необъятный простор Манежной площади.

И замерли.

Красная площадь. Но не та, привычная, парадная и почти музейная, которую они знали. Она была живой. Кипящей. Ликующей. Она была запружена людьми до самого предела. Море голов – в шапках, платках, шляпах, фуражках. Люди стояли на тротуарах, сидели на плечах друг у друга, висели на фонарных столбах, заполнили все крыши и подоконники ГУМа и Исторического музея. Всюду полосатые будки милиции, и на каждом углу – офицеры с рациями, с напряжёнными, но счастливыми лицами.

Воздух гудел, как гигантский улей. Повсюду развевались красные флаги, транспаранты. И над всем этим – из всех репродукторов, установленных на столбах, гремел могучий, сводящий с ума от восторга голос Левитана:

«…продолжают поступать поздравительные телеграммы со всех концов мира… трудящиеся ГДР вышли на стихийные митинги… в Ханое тысячи людей…»

Сергей поднял голову. И увидел Его.

Над зубцами Кремлёвской стены, прямо над Спасской башней, в чистом, холодном апрельском небе висел огромный, невероятных размеров портрет. Улыбающееся, озорное, невероятно молодое и знакомое до слёз лицо в гермошлеме.

ГАГАРИН

В этот миг гул толпы взметнулся вверх, перейдя в сплошной, оглушительный, восторженный рёв. Тысячи рук взметнулись вверх, указывая на небо. Казалось, сама земля дрожала от этого всеобщего ликования.

Диана стиснула руку Сергея так, что кости хрустнули. Слёзы текли по её щекам, но она даже не замечала их.

– Серёжа… – её голос был едва слышен в этом вселенском гомоне. – Мы попали в самый день…

Сергей не отвечал. Он стоял, вцепившись в ручку своего министерского портфеля, и смотрел на это море счастья, на это улыбающееся лицо героя в небе. И его собственная новая, невероятная должность, и паспорт, и деньги – всё это вдруг показалось ему смешным и ничтожным. Они снова оказались в эпицентре истории. Но на этот раз история была не мрачной и опасной, как в 53-м, а светлой, ликующей, полной невероятной гордости и надежды.

Он обнял за плечи свою жену, свою Диану-модельера, и прижал её к себе.

– Держись, – прошептал он ей в ухо. – В этот раз, кажется, будет весело.

Глава 3

Они стояли, прижавшись друг к другу, как два кораблика в бушующем море всеобщего ликования. Гул толпы, музыка, торжественный голос Левитана – всё сливалось в единый, победный симфонический хор. Сергей машинально провёл рукой по новым усам, словно проверяя, на месте ли его новая, официальная маска. Его взгляд скользнул по малиновым стенам Кремля, по Спасской башне с её неустанным циферблатом, и… задержался на Мавзолее.

Он был таким же, гранитным и строгим. Но надпись на нём заставила Сергея на мгновение остановить дыхание. Высеченные в камне буквы складывались в две знакомые, немыслимо громкие фамилии:

ЛЕНИН СТАЛИН

Мавзолей 1961 г.

Они всё ещё были вместе. Эпоха ещё не сделала свой окончательный выбор. Это был 1961-й – самый пик оттепели, но её символы ещё не стёрли прежних богов.

Внезапно массивные ворота Спасской башни, которые обычно были глухими и неприступными, с глухим скрежетом начали раскрываться. Из проёма, ощетинившегося штыками охраны в парадной форме, выплеснулась яркая, шумная делегация.

В центре, похожий на разбушевавшийся вулкан в мешковатом костюме и с сигарой в руке, шел сам Фидель Кастро. Его могучая борода, улыбка до ушей и пламенные глаза гипнотизировали толпу, которая взревела с новой силой. Рядом с ним, сияя лысиной и широкой, хитрой улыбкой, семенил Никита Сергеевич Хрущёв. Он что-то эмоционально рассказывал, размахивая руками, а переводчик едва успевал переводить его скороговорку на испанский.

Их окружала свита – серьёзные мужчины в плащах и шляпах, офицеры КГБ с каменными лицами, репортёры с фотоаппаратами.

Хрущёв что-то говорил, указывая рукой на ГУМ, как вдруг его взгляд скользнул по толпе и… зацепился за Сергея. Его глаза, маленькие и пронзительные, расширились от удивления, а затем засияли искренней, почти детской радостью.

– Сергей Викторович! – его голос, громкий и немного хриплый, перекрыл на мгновение общий гул. Он откровенно обрадовался, как будто встретил старого друга в самой неожиданной точке планеты. – Да ты как здесь оказался?! Иди к нам, иди!

Все взгляды – и свиты, и Кастро, и охраны – устремились на Сергея. Тот, собрав всю свою волю в кулак, сделал шаг вперёд, мягко подтягивая за собой ошеломлённую Диану.

– Здравствуйте, Никита Сергеевич! – ответил Сергей, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Он почувствовал, как его новая, министерская осанка сама собой выпрямила спину.

Хрущёв, не обращая внимания на протокол, схватил его за локоть и повернул к Кастро, затараторив переводчику:

– Говори ему, говори! Знакомь! Это наш, советский! Сергей Сыров! С сегодняшнего дня – самый молодой министр в правительстве! Министр спорта! – Хрущёв похлопал Сергея по плечу, сияя от гордости, словно это был его личный проект. – Этот парень в прошлом году, руководя всего-то футболом, сделал наших ребят чемпионами Европы! Представляешь? Выиграли у всех! Англичан, итальянцев! Вот я его и выдвинул! На повышение! Пусть всю страну поднимает! Знай наших!

Переводчик зашептал что-то на ухо Кастро. Тот внимательно посмотрел на Сергея, его лицо озарилось широкой, дружелюбной улыбкой. Он что-то громко и быстро сказал по-испански, протянув руку.

– Команданте говорит, что он тоже любит бейсбол, но уважает народ, который так играет в футбол, – перевёл переводчик. – Он поздравляет вас с назначением.

Сергей пожал могучую, твёрдую руку кубинского лидера, чувствуя себя персонажем из киножурнала «Новости дня».

– Спасибо. Будем стараться, – нашёлся он что сказать.

Затем взгляд Хрущёва упал на Диану, которая пыталась стать незаметной. Его лицо снова расплылось в улыбке.

– Ну здравствуй, здравствуй, Диана Валерьевна! – заговорил он с ней почти по-отечески, но с намёком на придворный флирт. – Хоро́ша! Как картинка! Совсем как та актриса… как её… Ладынина! Товарищ Кастро, а это наш главный секрет по завоеванию мира! – Он снова обратился к Фиделю, жестом представляя Диану. – Наш главный художник-модельер! Она наряды наши будет делать такие, что все парижские кутюрье курить в сторонке будут! Прославит наш советский стиль на весь мир!

Диана, краснея, попыталась сделать реверанс, но Хрущёв уже продолжал, не давая ей и слова вставить:

– А ещё она, представляешь, зоопарк наш московский в лучший в Европе превратила! Бегемоты у неё как на подбор, попугаи разговаривают, а обезьяна одна так и вовсе… – он замялся на секунду, махнул рукой, – …в общем, умная очень! – Он вдруг подмигнул Сергею. – А ещё я ей говорю: может, директором ГУМа станешь? Товары у нас отличные, а подача – хуже не придумаешь! Ладно, ладно, – он рассмеялся, видя её испуганное лицо. – Освоишься в Доме моделей – тогда и поговорим! Вариант рассмотрим!

Он обернулся, поймав взгляд одного из помощников, который почтительно указал на часы.

– Ну, всё, товарищи! – рявкнул Хрущёв, снова становясь официальным. – Работайте! Новые должности – это вам не на курорте отдыхать! Скоро на приёме в Кремле увидимся, доложите о первых успехах! Фидель, пойдём, я тебе мавзолей покажу…

Ф. Кастро и Н. С. Хрущев

Он снова взял под руку изумлённого кубинца и, продолжая что-то громко рассказывать, повёл делегацию вдоль кремлёвской стены. Охрана плотным кольцом двинулась за ними, оттесняя толпу.

Сергей и Диана остались стоять на том же месте, словно их только что переехал каток истории. В ушах ещё стоял громовой голос Хрущёва, в носу щекотал запах дорогой кубинской сигары, а в руке Сергея всё ещё ощущалось твёрдое рукопожатие Фиделя Кастро.

Диана первой пришла в себя. Она выдохнула, и её глаза, широко раскрытые от шока, постепенно начали наполняться знакомым Сергею огнём – смесью ужаса и дикого, неукротимого азарта.

– ГУМом… меня… – она прошептала, бессильно опускаясь на ближайшую скамейку. – Он предложил мне руководить ГУМом… Святая простота…

Сергей грузно опустился рядом, положил драгоценный портфель на колени и провёл рукой по лицу.

– Зато про Семёна он, кажется, всё-таки ничего не знает, – хрипло пошутил он. – А то бы уже министром культуры назначил нашу обезьяну.

Они сидели друг рядом с другом, два случайных путника во времени, в самом центре ликующей Москвы, с новыми паспортами, новыми должностями и новой, совершенно невероятной жизнью, которая только что началась. И над ними, с портрета над Кремлём, им улыбался самый главный герой этого дня – Юрий Гагарин.

Глава 4

– Ну что, – выдохнул Сергей, сжимая руку Дианы, – пойдём домой? Надо всё это… осмыслить. Или хотя бы просто посидеть в тишине.

Они поднялись с скамейки, и Москва 1961 года обрушилась на них во всей своей послеполуденной красе. Воздух, ещё звонкий от недавнего ликования, теперь был наполнен будничным гулом. По асфальту, уже подсохшему после утреннего дождя, неслись не угрюмые «Победы» и величавые «ЗиСы» их прошлой жизни, а новые, яркие машины – стремительные «Волги» ГАЗ-21 с оленем, похожие на жуков, «Москвичи-407». Сигнал троллейбуса звучал, как фанфара новой эпохи.

Люди спешили по своим делам. Девушки в коротких пальто и беретах, с сумками через плечо; мужчины в куртках и узких брюках; пожилые женщины с авоськами, из которых торчали длинные батоны и пучок редиски. Повсюду витал запах бензина, свежей выпечки из открытых окон булочной и лёгкий, едва уловимый аромат духов «Красный мак».

Они шли по знакомому маршруту, и сердце Сергея билось чаще с каждым шагом. Вот она, громада гостиницы «Окраина», всё так же величественно стоящая у излучины Москвы-реки. Её шпиль, увенчанный золотой звездой, был ярко освещён заходящим солнцем. Это была не просто одна из сталинских высоток. Это была их высотка. Их крепость.

Швейцар в ливрее, узнав их в лицо (очевидно, новая жизнь позаботилась и об этом), почтительно распахнул тяжёлую дверь. Их встретил всё тот же, знакомый до слёз, воздух – прохладный, пахнущий дорогим паркетным воском, старой медью и тишиной. Гигантские хрустальные люстры под высоким потолком вестибюля отбрасывали на стены знакомые блики. Тот же лифтёр, уже седой, но всё такой же невозмутимый, молча кивнул и повёз их на седьмой этаж.

– Ничего не изменилось, – прошептала Диана, глядя на знакомые двери, бронзовые таблички, узор на ковровой дорожке в коридоре. – Ровно так, как мы ушли.

Сергей дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину их двери – №78. Лязгнул хорошо знакомый механизм. Дверь отворилась.

Их обдало волной тепла и уюта. Тот самый паркет, отполированный до зеркального блеска. Тяжёлые портьеры на огромных окнах, за которыми открывалась панорама Москвы – уже не сталинская, а хрущёвская, с новыми стройками, но всё так же величественная. На стенах – те же самые мирные пейзажи и натюрморты вместо портретов вождей. В углу стоял тот же самый рояль, накрытый кружевной скатертью.

Всё было на своих местах. Каждой вещи – от хрустальной пепельницы на столике до книг в стеллаже – было отведено своё, привычное место. Казалось, они не уходили, а просто вышли на минуту.

Они молча скинули пальто, разулись и босиком прошли в гостиную, ощущая под ногами прохладу лакированного дерева. Тишина была оглушительной. Только тиканье напольных часов в углу отмеряло секунды этой новой, невероятной реальности.

И вдруг эту тишину нарушил лёгкий, скребущий звук. Он шёл из глубины квартиры, из приоткрытой двери дальней комнаты – той самой, где когда-то Диана затеяла строить вольер.

Сергей и Диана замерли, переглянувшись. Звук повторился – настойчивый, узнаваемый. Скреблась обезьяна.

Не веря своим ушам, они на цыпочках двинулись по коридору. Дверь в комнату была приоткрыта. Сергей медленно толкнул её.

Комната преобразилась. Это был уже не полустроящийся вольер, а уютный, обжитый кабинет с книжными полками и большим письменным столом. У окна, на спинке кожаного кресла, сидел он.

Семён.

Их макак-резус. Он выглядел почти так же, лишь немного поседел на мордочке. На нём была надета смешная маленькая жилетка, явно сшитая на заказ. В своих цепких, почти человеческих пальцах он держал карандаш и с умным, сосредоточенным видом водил им по развёрнутой перед ним газете «Правда», оставляя на полях каракули и закорючки. Увидев их, он поднял свою морщинистую, испытующую физиономию.

Наступила секунда ошеломлённой тишины. Затем Семён отложил карандаш, слегка наклонил голову и… рванул к Сергею на руки.

– Сёмочка! Родной наш!

Макак, издав тихое, довольное урчание, спрыгнул с кресла и грациозно вскочил на плечи к Сергею, обняв его шею своими длинными руками и начав перебирать его модную стрижку, словно ища знакомые пряди.

Диана стояла как вкопанная, чувствуя, как комок подступает к горлу. Она смотрела на эту сцену – муж и их обезьяна, их талисман, их немой свидетель всех безумств, – и понимала, что это самый главный знак. Они не просто вернулись в прошлое. Они вернулись домой. Их странная, чудесная, неправильная семья была в сборе.

Семён, закончив инспекцию волос Сергея, перевел свой умный, пронзительный взгляд на Диану. Он что-то пробормотал себе под нос на своём обезьяньем языке, затем слез с Сергея, подошёл к Диане и потрогал ее новое, официальное платье, явно одобряя фасон.

Потом он взял Сергея за руку и повёл к письменному столу. Там, среди бумаг, лежала потрёпанная записная книжка. Там, рядом с его каракулями, было криво, но разборчиво выведено карандашом чьей-то твердой рукой:

«ЖДУ ОТЧЁТ. К.В.К.»

Кирилл Валерьевич Кузнецов. Их экономист. Их друг. Он был здесь. Он их ждал.

Сергей опустился в кресло, и макак устроился у него на коленях, по-хозяйски устроившись. Диана прислонилась к его плечу.

Они сидели втроём в тишине своего странного дома, глядя на огни зажигающейся вечерней Москвы за окном. Ужас и смятение постепенно отступали, сменяясь странным, непоколебимым спокойствием. Они снова были вместе. И это значило, что они справятся с чем угодно. Даже с 1961 годом.