Незабываемые фантастические истории. Неправда и вымысел

Обломки кабачков я смел в кучу и потом засунул их в мешки, чтобы потом выкинуть в мусорную машину, которая приезжала три раза в неделю. А ведра с самоцветами я на всякий случай спустил в овощную яму до лучших времен, когда решу, что мне с ними делать. Поставил их в ряд на пол, закрыл полиэтиленом и пошел в дом – выпить, наконец-то чаю и отдохнуть от этой тяжелой работы с кувалдой.

Что с этим урожаем делать, я еще не решил – надо было мне прийти в себя от такого количества драгоценных камней, которые выросли у меня в огороде совсем бесплатно.

Шлем

Вокруг коллективных садов, которые возникли в нулевые годы на окраине нашего поселка, возникали многочисленные помойки, в которые садоводы скидывали всякий мусор, ветки и ненужные вещи. Под эти помойки отлично подходили старые карьеры и заброшенные шурфы, в которых раньше добывали железную руду, мрамор и известняк. Но не все на этих помойках было абсолютным ненужным и отслужившим свой срок хламом. Многое было выкинуто хозяевами по той простой причине, что некуда было складывать эти отслужившие вещи, и проще было их выкинуть.

Я проходил мимо этих свалок и всегда замечал те вещи, или предметы, которые мне нужны – это была краска, различные стройматериалы, цемент и кирпич. Конечно, мараться из-за нескольких кирпичей я не хотел, но если вдруг перед моими глазами возникала куча кирпичей, выкинутая закончившимся ремонт садоводом, то я сразу принимался думать, как эти бесплатные кирпичи доставить в свой огород, где испытывалось их недостаток.

Бывали и случаи, которые я вспоминаю с болью в сердце: в один из весенних дней я шел на рыбалку, и кто-то прямо передо мной поставил четыре совершенно новых мебельных тумбы, светло желтого цвета. Водитель автомашины, которая привезла эту совершенно новую мебель, аккуратно сгрузил эти тумбы на обочине дороги, и теперь они ждали своего нового хозяина. На них не было ни царапинки, и они мне были очень нужны в хозяйстве. Если их поставить друг на друга, то получилась бы небольшая мебельная стенка, а если использовать эти тумбы по отдельности, то из них получилась бы отличное хранилище для книг, дисков или для другого вида хлама, который у меня был всегда в наличии, и из которого я иногда что-то делал полезное и необходимое.

Я стоял перед этими совершенно новыми мебельными блоками и чуть не плакал от досады – я не мог их перетащить домой. Они не разбирались, были склеены, и в таком виде мне с ними ничего сделать нельзя. Мне даже поднять их не в силах – они были размерами почти в метр высоту, сантиметров семьдесят в ширину и довольно тяжелыми, потому что были склеены из ДСП. Внутри их были по три полки, тоже из ДСП. Я посидел перед ними минут пять, но вынужден был признать, что мне их придется оставить – подарить их кому-то, кто и не заслуживал этого королевского подарка. А потом встал, взял удочки, и несолоно хлебавши, отправился на рыбалку.

Но я очень люблю, когда на пути мне попадается радиоэлектронный хлам, всякие сломанные электронные блоки с множеством разноцветных проводов. Часто даже не представить трудно, что такое это было. Это мне предстояло узнать, когда я с паяльником и справочниками сидел перед этим радиоэлектронным хламом, стараясь вернуть его к жизни. Когда эта первоначальная задача была решена, и покореженный электронный блок подавал признаки жизни – мелькали разноцветные лампочки, а трансформатор начинал гудеть, мне можно было переходить ко второй, не менее важной задаче – узнать для чего он был создан, и что он умеет, этот загадочный электронный блок.

Через мои руки прошло масса приемников, магнитол и подобной техники. Часть, которую я сделал, работает, как в ни в чем не бывало, хотя я никому не советую заглядывать в внутрь этих приборов – особенно слабонервным. Когда я знаю, в чем причина поломки, то делаю необходимый ремонт очень качественно и на совесть, потому что не люблю снова разбирать этот прибор и выяснять, с чего этого он перестал работать. Но возиться с приемниками это в прошлом – теперь, в каждой комнате дома стоит по нескольку рабочих радиоприемников, и я перешел к изучению электронных блоков, даже не предполагая, для чего они были созданы.

Мой родной брат, которому наконец, надоело крутить педали у велосипеда, купил небольшой мотоцикл и теперь летом тарахтел им на любой луже, где могла быть рыба. В первое лето он обьездил все реки и пруды в нашей Свердловской области и выяснил, где можно поймать приличную по размерам рыбу – не меньше метра длиной…

Потом он мне показывал фотографии своего улова – там были щуки метра по два метра, с острыми в нескольких рядов зубами, лещи, почти в метр длиной, и напоминавших камбалу, огромных, почти в полметра окуней и ершей и страшного вида раков, с клешнями почти в метр. После того, как я смотрел на этих некогда мирных обитателей подводного мира, мне снились кошмары и я спрашивал у Левы, где он таких монстров находит? Лева отвечал, что ищет, и тем больше рыба, тем лучше.

Но на мотоцикле много рыбы не увезти, если даже захотеть, и моему брату это не нравилось. Больше, чем пары метровых щук, ему не было, не увезти, к тому же эти щуки так и норовили вырваться на свободу и показать, где раки зимуют, любому гаишнику, которому вдруг понадобилось посмотреть на улов. На очереди была покупка автомашины, в багажнике которой могло уместиться почти тонна рыбы.

Лева еще поздней осенью начал готовиться к покупке автомашины, решал задачи и начал ходить на курсы автолюбителей, чтобы свой рыболовный сезон начать пораньше. Мотоцикл готов был уйти в отставку – на заслуженный отдых. Пока он проводил уральскую зиму под крышей – в родительском доме, а мотоциклетные шлемы с запасами масла и небольшой канистрой бензина лежали в мастерской.

Но прокатиться ему на рыбалку на машине ему не суждено было. Как только он решил сдать на права, и купить какое-то авто, судьба решила, что он достаточно пожил на белом свете и половил рыбы.

Хоронили его прах в отцовской могиле – оба были фанатами рыбалки, и я думаю, что им есть о чем поговорить и вспомнить.

За мотоциклом и немногими Левыми вещами его жена и дети приехали спустя несколько недель. Увезли мотоцикл, всякие банки с маслами, пилу и разные штучки от мотоцикла, которые я нашел в мастерской. Мотоциклетный шлем, который был поновее, тоже увезли, а старый шлем, весь ободранный, остался в мастерской.

Когда посевная кампания стала близиться к концу, и времени у меня стало побольше, я стал проводить в мастерской больше времени. Старый шлем висел на гвоздике и однажды я его снял, не знаю, почему – может быть из чистого любопытства, а может, по другой причине. У меня привычка мерять все, что можно надеть – шапка, рубашка, куртка… Теперь мне захотелось примерить шлем. Я нахлобучил его на свою голову и взглянул в осколок зеркала. Шлем мне был как раз, только что-то кололо мне в районе шеи. Я снял его, подошел к окну мастерской и стал рассматривать его подкладку, – хотел выяснить, что там мне укололо.

Это был маленький оголенный проводок, который вылез из подкладки. Сначала я хотел его вырвать, но решил, что вместе с ним вырву и часть подкладка, а чинить его в мои планы не входило. Поэтому я вышел в огород, уселся под яблоней и стал исследовать содержимое этого старого ободранного шлема. Прощупал прокладку его и решил, что надо чуть-чуть подпороть прокладку и узнать, что за провод меня колет. За свою долгую портняжную жизнь, я мог с закрытыми глазами распороть любую сшитую вещь, и подкладка этого мотоциклетного шлема не было проблемой для меня.

Острым ножом я попробовал в одном месте, потом в другом и нашел место, с которого мне надо было начать разобраться с подкладкой. Через пару минут все было закончено: подкладка валялась на земле, у моих ног, а под ней была электронная схема, с многочисленными миниатюрными чипами, и с тонкими разноцветными проводками. Провод, который меня уколол, я нашел сразу, и по длине его установил, к чему он был припаян.

Припаять я его не мог – мне надо было миниатюрный паяльник и мощную лупу. Это я оставил на завтра, а сегодня решил выяснить, для чего может служить эта продвинутая электронная схема в шлеме. Я сходил домой, взял две лупы – одна десятикратная, а вторая трехкратная и погрузился в изучение. Скоро я нашел источник питания – небольшая угольная батарейка снабжала током эту электронную схему, но для чего она была, мне было совершенно непонятно.

На следующий день я с трудом припаял проводок к микрочипу, нашел подходящую батарейку и включил ее в сеть этой электронной схемы. Теперь можно было установить подкладку на место, но это делать было еще рано. Я надел шлем, включил питание крохотным переключателем и стал ждать, что произойдет. Прошло несколько десятков секунд, и шлем заработал. Сначала на глаза мои опустилась матовая пластинка, и я стал смотреть на окружающий мир через нее – это был какой-то дисплей, в котором отображалось, как и окружающая обстановка, так и совершенно непонятные фигурки, расстояние до которых шлем показывал мне на этот крошечный дисплей.

Устав глядеть и по прежнему не понимая ничего, я решил поразмыслить, зачем Леве был этот шлем. У него была одна страсть в жизни – ловля рыбы и тем больше она была, тем лучше. Мне надо было провести полевые испытания – на пруду. Я взял удочку, червяков и шлем и неторопливо пошел на берег пруда.

Размотал удочку, насадил червяка побольше и закинул его подальше – в лилии и кувшинки. Потом одел шлем, включил его и когда он прогрелся, то увидел на пластине напротив своих глаз, обитателей подводного царства. Моим червяком заинтересовались – небольшая стайка окуней и чебак. Они устроили небольшое собрание, чтобы решить, кому принадлежит этот червяк, и кому его съесть.

Но мирный ход обсуждения этого совещание вдруг прервал большой ерш, который, не тратя лишних слов, напал на беззащитного червяка и, зажав его половину, в своих зубах ринулся на дно, чтобы там съесть его полностью. Я заметил, что поплавок моей удочки уходит под воду и сделал подсечку. Голодный и большой ерш пулей вылетел из воды и заплясал на полянке. Я не стал с ним церемониться – огрел его какой-то палкой и он затих.

Это был подходящий ерш – около пятнадцати сантиметров и такие большие ерши мне пропадали редко. Я вытащил крючок у него из пасти, стараясь при этом не попасть под удар его игл спинного плавника, а потом достал полиэтиленовый мешок и спрятал в него добычу.

Теперь с этим шлемом мне было понятно – Лева специально собрал такую электронную схему. Чтобы обнаруживать самые крупные рыбы, в наших водоемах, чтобы их потом поймать и съесть. А я то все думал, откуда он берет такие огромные экземпляры щук, раков и остальных рыб, которые достигли таких больших размеров. Мне стало понятно их происхождение – просто их было мало, но он их находил и ловил, а потом съедал.

Из чистого спортивного любопытства, я прошел по заболоченному берегу пруда и смотрел на обитателей подводного царства, которые были видны мне на небольшой пластине – типа плоских очков. В одном омуте я обнаружил большую, старую щуку, размерами, судя по моим очкам больше двух метров …Мясо у таких щук было невкусное, и я оставил старую щуку в покое. Гораздо мне было находка рака с большими клешнями – там было много вкусного мяса, и я надеялся, что рано или поздно, я отыщу такого монстра в нашем пруду, а если нет, то продеться попробовать на других водоемах.

Спрятанные самоцветы

Наш геологический отряд остановился в самом сердце самоцветных месторождений рала – в селе Мурзинка. Отсюда мы разъезжались по нашим маршрутам, и я хорошо помнил, как мне приходилось проезжать по старым, заброшенным деревням и селам, в которых каких-то пару столетий назад бурлила жизнь – многочисленные артели искали и находили месторождения самоцветов, которые потом оказывались в многочисленных музеях нашей страны и за рубежом.

Мне хотелось пройтись по этим заброшенным домам и попытаться найти в одном из них камни, добытыми в пегматитовых жилах забытых сейчас месторождений. Тогда, когда эти месторождения были только найдены, многие, особенно большие кристаллы валялись во дворах горных рабочих – ими подпирали двери, ставили в качестве груза на соленья – их не спешили покупать перекупщики, и они пылились в огородах и дворах.

Но день проходил за днем, работы было много, и я проезжал мимо заброшенных, утопающих в зарослях малины, чертополоха и крапивы бревенчатых домов, смотрел на них из окна машины. Мне было печально смотреть на эти умирающие дома, в которых когда-то жили старатели, искатели самоцветов, которые трудились всю свою жизнь в шахтах, и благодаря их тяжелому труду Урал стал так знаменит – это они нашли и разрабатывали ставшими известными на весь мир месторождения уральских самоцветов.

Хорошая погода, которая стояла несколько недель, позволившая нам пройти многокилометровые геологические маршруты в этом замечательном горнорудном районе, закончилась. На следующее утро начался проливной дождь, и все геологи с рабочими вынуждены были остаться дома – начались актированные дни, за которые мы так же получали зарплату, но сидели в палатках и занимались обработкой данных.

Хорошо было рабочим – они сразу завалились спать, а после обеда сели в кружок и стали играть в карты и в шахматы. Геологам надо было привести свои полевые книжки в порядок, посидеть за образцами и пробами, а уж потом можно было заняться личными делами. Я закончил приводить свои полевые книжки только к обеду. После обеда особых дел у меня не было, и я пошел к начальнику – выпросил у него один уазик, чтобы проехаться до одной из заброшенной деревеньки.

До нее было километров десять, и он кивнул своей головой в знак согласия. Водители тоже не любили сидеть без дела, поэтому один из них, самый молодой и любознательный парень с радостью отправился прогревать мотор своего уазика.

До деревни мы доехали быстро. Я надел на себя брезентовый плащ, взял геологический молоток с радиометром и отправился к крайнему дому. Он уже был без крыши и без пола – все сосновые доски сгнили, остались лишь лаги, под которыми виднелось неглубокое подполье. Но его фундамент, сложенный гранитами с редкими пегматитовыми прожилками выглядел как новый, и мог послужить не одному поколению.

Но поколения не было – старики от тяжелой работы в шурфах и шахтах уже умерли, а вся молодежь разъехалась по городам, и никто из них не стал добывать аметисты и бериллы, которыми прославился этот район. Это было тяжелым и ежедневным трудом, – искать новые пегматитовые жилы, а потом в темноте и тесноте штреков шахт выискивать в них занорыши, в которых спрятались от любопытных глаз драгоценные кристаллы.

Я обошел дом с включенным радиометром, затем прошел с ним внутри дома, и ничего не обнаружил. В огороде, заросшем молодыми березками, тоже не было аномалий, и мне надо было переходить к следующему дому. На единственной улице этой деревни стояло около двадцати уцелевших домом. Мне стало не по себе, когда я представил объём работы, если бы я с радиометром обошел каждый уцелевший дом с огородом. Поэтому я вышел на середину заросшей крапивой улицу и стал разглядывать дома.

Один из домов была пятистенка, с тесовой крепкой крышей, крепкими и высокими воротами. Обычно в таких домах жили преуспевающие горные мастера, или горные рабочие, которым везло при поисках и добыче самоцветов.

Надо было осмотреть в первую очередь этот дом, там более на срубе у него была жестяная табличка страхового общества «Якорь», которое страховало от пожаров деревенские дома. Ворота были закрыты, но я проник во двор через палисадник, соединяющийся с огородом. Калитка из двора в огород была полуоткрыта, и я зашел во двор. Он был в полном порядке – на земле, вместо сосновых плах лежали грубоотесанные гранитные плиты, а сараи во дворе, хотя были старыми, но выглядели хорошо.

Сразу можно было сказать, что в этом доме жил трудолюбивый, и скорей всего, небедный хозяин. Я прошел в сумрачные сени, где была дверь в кладовку, или чулан, и очутился в горнице. Грубо сколоченная мебель и скамьи остались на своих местах, даже железная широкая кровать оказалась на своем месте. Никаких достойного внимания домашних вещей здесь уже не было. Даже в переднем углу не было ни одной иконы, – наверное, их растащили задолго до моего появления, когда в 80-е годы был настоящий бум на иконы и любители старины обследовали каждый заброшенный дом.

Мне не нужны были иконы и старые вещи, имеющую музейную ценность. Меня интересовали самоцветы, которые как деньги на черный день прятал каждый горный рабочий, работая в шахте, или на карьерах. Я прошел по всему дому с радиометром, потом одел наушники и стал обследовать чулан, кладовку и сени. Никакого повышения гамма-активности мой радиометр не зафиксировал. Во дворе и старых сараях тоже был фон. Остался огород. Там тоже, как и в огороде предыдущего дома росли молодые березки и осины, и тоже были фоновые значения радиоактивности. Уже выходя из огорода через калитку во двор, я запнулся о какой-то камень, который лежал в густой траве.

Я перевернул его носком своего кирзового сапога, и лучи заходящего солнца отразились от камня. Это был кристалл, довольно большой, судя по его размеру и весу. Я нагнулся и протер одну из граней. Кристалл был на самом деле розоватого цвета, только очень грязный, и, судя по всему, это был розовый топаз – очень редкий и дорогой уральский самоцвет. Это была хорошая находка. Но настоящее сокровище меня ожидало впереди, когда я решил осмотреть с радиометром подполье, вход в которое было в горнице.

Люк долго не поддавался на мои уговоры открыться. Потом мне надоело его дергать, я сходил к машине, взял у водителя монтировку, вставил ее в щель между люком и полом и как следует надавил. Из распахнувшего люка пахнуло сыростью. Лесенки там не было, и я просто спрыгнул – высота подполья была чуть меньше полутора метров. При свете моего фонаря он уже не казался таким сырым и загадочным. Пригнувшись, я прошел с включенным прибором к фундаменту русской печки, и сразу услышал в наушниках громкий треск.

Источником треска был в одном углу фундамента русской печи. Под ударами геологического молотка несколько кирпичей выпало, и за ними открылась полость, в которой стояло несколько больших стеклянных сосудов, наполненными кристаллами. Я подтащил их к люку, а потом засунул внутрь гильзу радиометра. Треска в наушнике больше не раздавалось, и, посветив туда фонариком, я удостоверился, что там было пусто.

Потом обошел подпол и нашел в самом его углу чугунок, – очень тяжелый, спрятанный очень хитроумным способом: он стоял под самым полом, в выпиленном для этого углублении в толстом бревне, поставленного для укрепления лаги. Весил этот небольшой чугунок килограммов десять, и, судя по всему, он был с золотом – россыпным, или монетами. В темноте я не стал этого уточнять, а поставил его рядом со стеклянными бутылями.

В горнице никого не было, я все свои находки вытащил, поставил в горнице, рядом с люком. Затем вылез сам, закрыл входную дверь на кованый крюк, и стал рассматривать свои находки.

Чугунок и вправду был с россыпным золотом, но среди песка были золотые монеты номиналом десять рублей. А в стеклянных бутылях были кристаллы аметиста, зеленый и желтый берилл, розовый турмалин и голубой аквамарин. Я достал из одной бутыли горсть самоцветов и присвистнул, – все они были отменного качества, хорошо ограненные и практически без трещин – идеальное сырье для гранильщиков. Размеры кристаллов были не очень большие: до пяти – семи сантиметров в поперечнике. Было ясно, что их специально отбирали, перед тем, как спрятать в тайнике. Вес каждой бутыли был килограммов около десяти, а их было три. Тяжелая была находка. Плюс к этому еще чугунок с золотом.

Теперь мне надо придумать, что мне с этим кладом делать. Он стоил, наверное, прежнему хозяину жизни, и повторять его судьбу я не собирался.

Я сходил к машине, разбудил водителя и спросил, есть у него в машине лопата. Когда он утвердительно кивнул, я сказал, что через полчаса вернусь, потом снял с себя радиометр, плащ, взял лопату, ящик от радиометра и пошел обратно. Чугунок с золотом я закопал в старом сарае поглубже, потом уничтожил все следы от своего шурфа, а кристаллы самоцветов высыпал в ящик от радиометра. Часть их не вошла, но я очень дорожил этими кристаллами и рассовал оставшуюся часть по карманам и в полевую сумку. Затем отнес в огород пустые стеклянные бутыли и поставил их у старой железной бочки.

Затем забрал кристалл розового топаза и все унес к машине. Пришлось два раза сходить, потому что унести все я не мог, а впутывать в это дело молодого парня было для меня неосмотрительным – он мог сболтнуть лишнее, не подумав и это было опасным для меня и для него.