Оставшийся в Раю

– Штурман семьсот шестьдесят установил.

– Радист установил – посыпались квитанции в ответ.

Через полчаса набора высоты самолёт достиг её десятикилометрового значения.

Переведя автопилот в режим горизонтального полёта, Бабич отодвинул своё кресло назад и взял в руки портфель. Через секунду из-под его крышки появился светло-коричневый бумажный кулёк с характерными масляными пятнами на поверхности. В кабине моментально запахло чем-то по-домашнему вкусным.

– Кто будет пирожки? – задал риторический вопрос командир.

В наушниках грянуло дружное «Я».

– Остроносые с капустой, округлые с картошкой – пояснил Бабич, протягивая кулёк Соколову.

Тот, прихватив пару штук с капустой и передав пакет бортинженеру, с жадностью вонзил свои белые зубы в один из них.

– Вот умеет же Наталья Николаевна создавать такие шедевры! – с удовольствием жуя и слегка запинаясь, невнятно выговорил Соколов.

– Эти шедевры по силу любой нормальной жене, тебе достаточно только попросить – отреагировал Бабич.

– Ему для этого жениться не помешало бы! – ехидно заметил штурман, в мгновения ока прибывший в кабину лётчиков.

– Так! Снова вы за своё! Повторяю в сто первый раз, не родилась на Земле ещё та, которая сможет меня, сокола поднебесного, окольцевать – откусывая от второго пирожка и довольно улыбаясь, парировал Соколов.

– Если она до сих пор не родилась на Земле, то у тебя и выбор-то невелик. Имеется лишь один единственный вариант.

Соколов с удивлением взглянул на размеренно жующего командира.

– И какой же?

– Ино-плане-тянка! – резюмировал в шутку многозначительно улыбающийся Бабич.

Шёл четвёртый час полёта. Десантники, расположившиеся в пассажирской зоне грузового отсека, дремали под ровный убаюкивающий гул двигателей. В какой-то момент Иванов приоткрыл глаза и, оторвав голову от подголовника, заглянул в иллюминатор. В совершенно безоблачном небе, глубоко под самолётом, смутно просматривалась водная гладь Каспийского моря. Она была едва различима, и иногда создавалось впечатление, что внизу нет ничего, кроме бесконечной синей пустоты. Наблюдая это, Иванов невольно вспомнил, как когда-то, в далёком детстве он с ужасом обнаружил, что край Света, все-таки, существует. Было это в возрасте семи или восьми лет. Однажды, с наступлением больших летних каникул, мама решила отвезти его на всё лето, на море, к бабушке, живущей в Крыму. Гвоздём поездки был перелёт на полуостров рейсом Аэрофлота. Детскому счастью не было конца. А тут ещё и место в салоне самолёта оказалось у окна. Не отрываясь от стекла ни на минуту, он впервые в жизни наблюдал с высоты, за неспешно проплывающими внизу, городами и сёлами. Любовался бескрайним лоскутным одеялом полей, раскрашенных яркими красками цветущих летних трав, рассматривал причудливые формы озёр, ослепительно сверкающих отражённым солнечным светом. В какой-то момент он заметил, как впереди показалась извилистая линия, за которой всего этого уже не существовало, за ней вдруг начиналась бесконечная синяя бездна.

– Край Света! – решил мальчик.

Странная извилистая линия неотвратимо приближалась, и очень скоро самолёт её пересёк.

– А вдруг что-то случилось, и лётчики не знают где мы, и как они найдут дорогу назад, если мы улетим далеко, ведь земли впереди больше нет! – с волнением подумал он.

Испугавшемуся не на шутку ребёнку, захотелось прижаться к матери, но повернувшись к ней, он понял, что она давно спала. В глубине души, стесняясь своего страха – чувства не подобающего настоящему мужчине, он не стал её будить и, схватившись за поручни, вжался в своё кресло, закрыв при этом глаза. Постепенно незнакомые звуки и запахи, жившие в салоне самолёта, куда-то исчезли, словно растворившись во времени. Так же, как и мама, он уснул. Разбудил обоих громкий голос стюардессы, сообщавший о скором прибытии в аэропорт города Симферополя. Посмотрев снова в окно, мальчик с невероятным облегчением увидел землю, которая, как будто, никуда и не пропадала. Но твёрдое убеждение о существовании ужасного места, непременно являющегося краем Света, надолго закрепилось в его сознании. Разгадка случившегося произошла только через год, когда мама тем же рейсом снова отвозила сына в Крым на летние каникулы. В этот раз, пересилив страх, он пристально всматривался вниз, в синюю бесконечность и вдруг заметил крошечную точку, похожую на корабль, а потом ещё одну и ещё. Так это море, воскликнул он во весь голос, а край Света это берег! Мама с удивлением пожала плечами и ничего не ответила. Всё оказалось до смешного простым. Часть полётного маршрута пролегала над морем, по цвету сливающимся с безоблачной небесной синевой, которое он по детской наивности и принял за ужасную бездну.

Освободившись от нахлынувших воспоминаний, Иванов поймал себя на мысли, что сидит и улыбается в иллюминатор.

– Бекас, ты так и не сказал, зачем нас к арабам так срочно отправили?

Иванов обернулся на голос, пытавшийся перекричать гул двигателей. Это был Рокот.

– Не знаю, информации никакой, даже в общих чертах. Задание получим по прибытию.

– На Ближнем Востоке мы в этом году ещё не участвовали – добавил Рокот.

– Зато в прошлом дважды умудрились!

Закончив короткий диалог, Бекас положил голову на подголовник и снова закрыл глаза в надежде ещё раз уснуть.

В лобовое стекло пилотской кабины было видно, как на горизонте медленно вырисовывалась береговая линия. Её размытые очертания, местами, ещё терялись в лучах невысокого вечернего солнца, но с каждой минутой становились всё отчетливее. Каспийское море постепенно оставалось позади, наступала очередь горного Ирана.

– Командир, есть вибрация второго двигателя! – прозвучал в наушниках тревожный голос бортинженера.

Взглянув на панель контроля работы двигателей, и увидев светящуюся надпись «Повышенная вибрация», Бабич обратился к бортинженеру:

– Слава, есть соображения?

– Пока нет! Двигатель работал без нареканий.

– А эксплуатационный ресурс?

– Это новый двигатель! Ему ещё летать и летать – бросил в ответ инженер.

– Четыре месяца назад на предыдущем движке выявили неустранимый дефект, после чего его сняли и заменили на новый – продолжал он.

– На нём не то, что эксплуатационный, но и межремонтный больше, чем на трёх остальных!

– А общий налёт?

– Меньше восьмидесяти часов.

– Датчик врёт? – мысленно успокаивая себя, предположил Бабич.

Отключив автомат тяги, и положив руку на рычаг управления второго двигателя, он потянул его назад, плавно уменьшая обороты.

– Обороты второго семьдесят пять! – сообщил экипажу он.

Табло «Повышенная вибрация» продолжало светиться.

– Нет, похоже не датчик – опустив взгляд на приборы контроля и заметив едва уловимое подёргивание стрелки указателя давления масла, вновь мысленно констатировал Бабич.

Тревога в экипаже нарастала. Стойкое предчувствие неприятных событий висело в воздухе, когда ожидаемо, вспыхнуло очередное аварийное табло.

– Командир, горит табло «Опасная вибрация» – мгновенно доложил Соколов, заметив изменения в индикации.

– Двигателю малый газ, экипаж, приготовиться к выключению второго двигателя! – приказал Бабич, убирая его РУД в крайнее заднее положение.

Руки лётчиков замелькали в разных направлениях, быстро манипулируя бесконечным множеством кнопок и тумблеров, подготавливая бортовые системы к работе в нештатной ситуации. Дождавшись команды командира, бортинженер перевёл рычаг выключения двигателя в положение «Останов».

Последовавший короткий низкий звук турбины, резко замедляющей своё вращение, неприятно резанул по напряженному слуху всех обитателей кабины. Одновременно уставившись на панель контроля, лётчики с волнением наблюдали, как падали в ноль стрелки приборов и загорались один за другим аварийные индикаторы.

– Игорь, доложи об отказе и запроси снижение до семи двести. С таким весом и остатком топлива мы не сможем оставаться на десяти тысячах.