Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)

– В настоящую жизнь. С этой ведьмовской свадьбы. Вдруг ему повезло? А вдруг и нам повезет?

Я тихо свистнул.

– Выберемся, – сказал Мартин, – поверь моему слову: выберемся.

– Тише! Слышишь?

Массивная дверь за нами протяжно скрипнула и открылась. Вырвавшийся сноп света тотчас же срезала тяжелая дверная портьера. Стало опять темно, но в погасшей вспышке мне показалась фигура женщины в вечернем платье. Сейчас виднелась лишь ее неясная тень. Из-за портьеры за дверью откуда-то издалека глухо доносилась музыка: играли популярный немецкий вальс.

Женщина, все еще неразличимая в темноте, сошла по ступенькам подъезда. Теперь ее отделяла от нас только ширина узкого тротуара. Мы продолжали сидеть.

– Что с вами? – спросила она. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного, – ответил я, – только разорвало нашу машину.

– Вашу? – удивилась она.

– Ту, в которой мы ехали, или нас везли, если быть точным.

– Кто ехал с вами?

– Кто мог ехать, по-вашему? – Меня уже раздражал этот допрос. – Конвоиры, разумеется.

– Только?

– Хотите собрать их по частям?

– Не сердитесь. Должен был ехать начальник гестапо.

– Кто? Ланге? – удивился я. – Он остался в гостинице.

– Так и должно было случиться, – сказала она задумчиво. – Так и тогда было. Только они подорвали пустую машину. А вы откуда? Неужели и вас придумал Этьен?

– Нас никто не придумал, мадам, – оборвал я ее. – Мы здесь случайно и не по своей воле. Вы меня извините, я плохо говорю по-французски. Трудно объясниться. Может быть, вы знаете английский?

– Английский? – удивилась она. – Но каким образом…

– Этого я не смогу объяснить вам даже по-английски. К тому же я не англичанин.

– Алло, мэм, – перебил Мартин, – зато я из Штатов. Знаете песенку: «Янки Дудль был в аду… Говорит: „Прохлада!“» Уверяю вас, мэм, в этом аду жарче.

Она рассмеялась:

– Что же мне делать с вами?

– Я бы промочил горло, – сказал Мартин.

– Идите за мной. В раздевалке никого нет, а швейцара я отпустила. Вам везет, мсье.

Мы прошли за ней в слабо освещенную раздевалку. Мне бросились в глаза немецкие военные плащи на вешалке и офицерские фуражки с высокими тульями. Сбоку находилась крохотная комната-чуланчик без окон, оклеенная страницами из киножурналов. Вмещала она только два стула и стол с толстой регистрационной книгой.

– У вас отель или ресторан? – спросил Мартин у женщины.

– Офицерское казино.

Я впервые взглянул ей в лицо и обмер. Даже не обмер, а онемел, остолбенел, превратился в подобие жены Лота. Она тотчас же насторожилась.

– Вы чему удивляетесь? Разве вы меня знаете?

Тут и Мартин сказал нечто. По-русски это прозвучало бы так: «Ну и ну… совсем интересно».

А я все молчал.

– Что все это значит, мсье? – удивленно спросила женщина.

– Ирина, – сказал я по-русски, – ничего не понимаю.

Почему Ирина здесь, в чужих снах, в платье сороковых годов?

– Боже мой, русский! – воскликнула она тоже по-русски.

– Как ты здесь очутилась?

– Ирэн – это моя подпольная кличка. Откуда вы ее знаете?

– Я не знаю никакой подпольной клички. Я не знаю, что у тебя она есть. Я знаю только то, что час назад мы с тобой ужинали в отеле «Омон» в Париже.

– Тут какое-то недоразумение, – сказала она отчужденно и холодно.

Я вскипел:

– Меня не узнала? Протри глаза.

– А кто вы такой?

Я не замечал ни этого «вы», ни платья сороковых годов, ни обстановки, воскрешенной чужими воспоминаниями.

– Кто-то из нас сошел с ума. Мы же с тобой приехали из Москвы. Неужели ты и это забыла? – Я уже начал заикаться.

– Когда приехали?

– Вчера.

– В каком году?

Тут я просто замер с открытым ртом. Что я мог ей ответить, если она смогла это спросить?

– Не удивляйся, Юри, – шепнул сзади Мартин: он ничего не понял, но догадался о причине моей взволнованности. – Это не она. Это оборотень.