Дева и дракон

Но найдут ли они когда-нибудь подходящее место? Создадут ли колонию, куда смогут приходить люди и оставаться там навсегда, чтобы заново налаживать разрушенную концом света жизнь? На эти вопросы Виталик ответа не знал. Иногда, слушая вдохновенные речи Ратибора, ему казалось, что у них все получится, что все это будет нетрудно сделать. А в другое время наваливалось отчаяние, и он осознавал, насколько они далеки от осуществления своих смелых замыслов.

– О чем задумался? – спросил Костик.

Виталик вздрогнул и посмотрел на друга.

– Да так, ни о чем, – ответил он.

Они ехали рядом. Лошади едва плелись, то и дело порываясь остановиться и пощипать травки.

У них уже давно установился обычай объезжать место ночевки большим кругом, дабы наверняка убедиться, что поблизости не бродит какой-нибудь зомби-непоседа, который может наведаться в лагерь посреди ночи. Но сегодня они как-то увлеклись, и отъехали от стоянки так далеко, что та скрылась из виду. Надо было возвращаться. Виталик подумал о горячей каше с тушенкой, и его рот наполнился слюной. В этот день они толком не пообедали, так, закинулись сухарями, не вылезая из седел, и он возлагал большие надежды на ужин. Сегодня кашеварил сам Ратибор, а он просто не умел готовить плохо.

– Куда это нас унесло? – спросил Виталик, глядя по сторонам.

– Загулялись, – усмехнувшись, признал Костик.

Тут он на что-то пристально уставился, даже привстав на стременах. Виталик быстро спросил:

– Что там?

– Кажется, какая-то деревня, – неуверенно ответил друг. – Вон там.

И он рукой указал направление.

Виталик выудил из седельной сумки бинокль и поднес его к глазам. Да, Костик не ошибся. Действительно, деревня. И немаленькая. Но тревожиться по этому поводу не стоило. Населенный пункт был довольно далеко от их лагеря, и им едва ли стоило опасаться тамошних зомби.

– Подъедем ближе? – предложил Костик. Парнем он был хорошим, и отличным другом, но уж больно любил рисковать там, где не надо.

– Незачем, – ответил ему Виталик. – Еще не хватало попасться на глаза мертвецам и притащить их за собой. Поехали лучше обратно. Я с утра о каше мечтаю.

– А я мечтаю о девчонках, – поделился Костик.

– Не сыпь на рану, – взмолился Виталик, который тоже весьма интенсивно мечтал о девчонках.

Костик засмеялся.

– Да не горюй, – посоветовал он. – Еще встретим их. Не все же они вымерли. Ладно, едем в лагерь. Девчонок нет, хоть кашей утешимся.

Они уже разворачивали лошадей, когда до их слуха, со стороны деревни, донесся сухой щелчок выстрела. А за ним еще три. Виталик вздрогнул, лошадь под ним беспокойно заплясала, словно ей передалось волнение всадника.

Они с Костиком переглянулись. А затем, не обменявшись ни словом, пустили лошадей в галоп и помчались в сторону деревни.

3

Машка изо всех сил мечтала о большой и чистой любви.

На самом деле, она уже согласна была и на не самую большую, и даже не на самую чистую любовь, лишь бы та скорее подъехала и осчастливила. Потому что от ужасной мысли, что красота, молодость и сексуальность медленно проходят, перегорая вхолостую, хотелось кричать и биться в истерике. Это было несправедливо, что она, вся такая вот такая, вынуждена существовать в состоянии отвратительного целомудрия. Возможно, это состояние было приемлемо для неких благочестивых дев, твердо нацелившихся на попадание в число святых, или для страхолюдин, ни в ком не возбуждающих ни малейшего полового интереса. Но применительно к себе Машка считала непорочное бытие верхом противоестественности.

С того момента, как на всей планете грянул зомби-апокалипсис, уже прошло четыре месяца. Поначалу было как-то не до личной жизни, все силы уходили на то, чтобы сохранить жизнь обычную. Но вот прошел месяц, а Машку не съели. Прошел второй, а даже ни разу не куснули. За ним третий, а следом и четвертый. Новые реалии за то время уже успели основательно приесться. Зомби уже не вызывали дикого ужаса и омерзения такой силы, что оно грозило опрокинуть в обморок. Восприниматься они стали как некая естественная часть окружающего пейзажа. Дескать, вон дерево, вон лужа, вон ворона на заборе, а вон основательно протухший дядя Гриша бродит по улице и вынюхивает свежее мясо. И хоть мертвецы были все так же опасны, исходящая от них угроза перестала восприниматься как нечто экстраординарное. Да, зомби, да, кусаются. Держаться от них следует подальше, если дорожишь бытием земным. Но и только.

Как только ужас и растерянность, сопровождавшие конец света, отступили, сменившись пониманием, что мир хоть и сильно изменился, но вовсе не рухнул в преисподнюю, Машке вновь захотелось большой и чистой любви. Ну, просто кроме нее и хотеть-то стало нечего. До зомби-апокалипсиса Машка много чего хотела – шубу там, колечки, цепочки, красивую красную машинку, чтобы какой-нибудь одержимый неуемной щедростью господин свозил ее на престижный курорт, чем впоследствии она могла бы хвастаться перед исходящими на зависть подругами. Но теперь все эти мечтания утратили свою актуальность. Шубами она могла хоть в три слоя обложиться – заходи в магазин и бери их хоть все, притом даром. Ювелирные украшения как-то в одночасье превратились из статусных предметов в просто бесполезный металл и разноцветный щебень. С машинами тоже не было проблем – врывайся в любой автосалон и выбирай все, что хочешь. Да и на престижный курорт уже как-то не тянуло, поскольку все Машкины подруги дружно вымерли, и хвастаться удачной поездкой в компании неистово щедрого господина стало не перед кем.

Новая жизнь стала проще, во всех смыслах. Нынче в цене были еда, оружие и топливо, притом еда стояла на первом месте. В прежней жизни Машкины ухажеры дарили ей букеты роз. Вздумай кто-нибудь поухаживать за ней сейчас, он бы пришел на свидание не с букетом совершенно несъедобных растений      , а с авоськой, набитой консервами.

Машка не имела ничего против замены роз тушенкой – романтика постапокалипсиса сурова. Но проблема заключалась в том, что никто не приглашал ее на свидание, никто не дарил ей букеты консервов, никто не пытался за ней ухаживать. Машка готова была смириться с тем, что прежний мир погиб, но с тем, что из-за этого гадского конца света она проведет остаток жизни в отвратительном одиночестве, она мириться не желала.

– Машка? Машка! Машка!!!

Девушка вздрогнула, и ее взгляд, затуманенный мечтаниями о романтическом ужине при свечах, плавно перетекающем в неистовое совокупление, медленно прояснился. Она обнаружила, что сидит за ветхим столом в какой-то грязной, заваленной пылью и дохлыми тараканами, лачуге. Сквозь окна снаружи пробривался солнечные свет.

– Ты что, уснула? – сердито спросил Цент.

– Да слушаю я, слушаю, – не демонстрируя ни малейшей заинтересованности, протянула Машка.

– А я вижу, что не слушаешь, – возразил Цент. – Я вижу, что в облаках витаешь. Не время мечтаниям отдаваться. Нам предстоит серьезное дело.

Машка не была согласна с бывшим рэкетиром. Зачем вообще нужна такая жизнь, если большая и чистая любовь не может случиться с ней даже в мечтах. Ради чего все это выживание, каждодневный риск с целью добычи пропитания?

Они втроем сидели за столом в какой-то хибаре, стоящей далеко на отшибе деревни. Здесь было безопасно. Осмотр местности сквозь оптику выявил, что все мертвецы, обитающие в поселке, сконцентрированы возле здания сельпо. Цент пытался сосчитать их, но все три раза сбивался. Зомби было прилично. Голов сорок, может, даже все шестьдесят. Плюс еще какое-то количество, сидящее по домам. Всего можно было смело рассчитывать нарваться в этой деревне на полторы-две сотни ходячих и кусачих покойников.

В другой ситуации Цент и не подумал бы соваться в деревню, сулящую несомненные неприятности. Но в данном случае было одно обстоятельство, заставившее его поступиться принципами. Причиной, пробудившей в Центе интерес, был грузовик с продуктами, стоящий возле сельпо. Грузовик, в котором просто обязаны были находиться и консервы, и пиво, и сухарики. Если им удаться завладеть грузовиком, они надолго обеспечат себя продовольствием.

На самом деле, категорической необходимости в завладении грузовиком с припасами не было. Они не голодали, у них в автомобиле имелся вполне приличный запас продовольствия. Но патологически жадный до еды Цент просто не мог пройти мимо столь ценного трофея. Стоило ему только представить, что все, находящиеся в кузове грузовика продукты, достанутся не ему, а кому-то другому, как делалось дурно. Цент скорее готов был сжечь грузовик со всей продукцией, чем допустить, чтобы этот ценный приз попал в руки третьим лицам.

Ох уж эти третьи лица. Как же Цент их ненавидел. Третьи лица, так и норовящие присвоить и пожрать все самое вкусное. Бессовестные третьи лица. С каким бы удовольствием Цент собрал бы все эти лица в одном месте, и бил бы их прямо по лицам, да ногами, ногами. Ненасытные утробы, не имеющие ничего святого. Цент затруднялся сказать, кто рождает в нем большую неприязнь – зомби или другие выжившие люди. Зомби, конечно, были ужасны, отвратительны, воняли мертвечиной и периодически пытались его покусать. Но они, по крайней мере, не покушались на тушенку и сухарики. А вот живые люди покушались, еще как покушались. А потому он просто не мог бросить грузовик с продуктами на произвол судьбы. Не присвой он его, и он неминуемо достанется конкурентам. И осознавать это было невыносимо.

– Машка, не отвлекайся, – повторил Цент. – Я излагаю свой план, и тебе нужно его слушать. Иначе как поймешь, что должна делать?

– Да слушаю я, слушаю, – безрадостно протянула Машка, и покосилась на Владика. Тот тоже сидел за столом с угрюмым видом, и старательно изображал заинтересованность речами Цента.

Но выражение лица выдавало его. Вся эта затея с захватом грузовика мало волновала Владика. В отличие от Машки, которая немного погоревала о погибшем мире, и смирилась, он так и не смог оправиться от грандиозной трагедии, постигшей все человечество. В его голове так и не сформировалось осознание того, что тот дикий хаос, что он наблюдал вокруг себя последние четыре месяца, и есть новая норма жизни, и так теперь будет всегда. Владик такой нормы не хотел. Он хотел, чтобы все стало так, как раньше. И когда до него доходило, что как раньше уже никогда не станет, ему хотелось наложить на себя руки. Стоило вспомнить о том, что он больше никогда не сможет поиграть в свои любимые игры, и взгляд заволакивала предсмертная пелена, а пульс начинал биться все тише и медленнее, постепенно затухая, как пламя гаснущей свечи.

Владик очень тяжело переживал конец света. Возможно, ему было бы чуть легче, не находись рядом Цент. Но тот был рядом, и делал все возможное, чтобы превратить жизнь несчастного программиста в настоящий полноценный ад.

Изучив обстановку через бинокль, Цент пришел к выводу, что спасти грузовик с продуктами возможно. Был, конечно, риск, но нынешняя жизнь была рискованной во всех своих проявлениях. Каждый поход за продуктами оборачивался спецоперацией, и мог окончиться жертвами. Цент считал, что риск допустим, особенно, когда на кону стоят консервы. И особенно, когда рисковать собираешься не собой.

– Итак, вот что я предлагаю, – заговорил Цент, тыча пальцем в поверхность стола. Там, на столешнице, он соорудил схему будущей операции. Из камешков, обломков древесины и спичек создал макет деревни. Машка, присмотревшись к творчеству бывшего уголовника, пришла к выводу, что это макет какой-то другой деревни. Потому что на ту деревню, куда они собирались храбро ворваться, дабы вырвать продовольствие из лап чудовищ, это нагромождение щебня и палок не было похоже ничуть.

– Что является залогом успеха в столкновении с превосходящими силами противника? – спросил Цент.

– Осторожность? – предположила Машка.

– Прокачка? – угрюмо произнес Владик.

– Хитрость, – поправил их Цент. – Хитрость, вот что дарует нам победу. Мертвецов больше, но мы сильнее интеллектуально.

Он покосился на безрадостного Владика, и уточнил:

– Я, во всяком случае.