С чего начинается Родина. Документальная повесть

С 1935 года по 1939 год Ефим Данилович служил в летном составе Иркутского авиационного отряда. Стал летчиком 1-го класса.

В 1939 году назначен заместителем начальника Якутского авиаотряда.

В 1940 году вступил в ряды членов ВКП (б).

Летал на маршрутах Новосибирск – Иркутск – Верхнеудинск – Якутск – Ой-Мякон – Море Лаптевых. Эти маршруты даже в двадцать первом веке крайне сложны для маломоторной авиации. А в тридцатые-то годы двадцатого века… Самолет – фанерный, унты и куртка – меховые, мороз – сибирский. Радиосвязи нет. Аэродромов нет. Гирокомпаса (в полярных-то широтах) нет. Зато есть пистолет и шоколадка. Одним словом – легендарная северная авиация.

Одной из главных задач отряда являлась перевозка приискового золота. Золото перевозилось в брезентовых мешках, помещалось в специальные контейнеры под крыльями самолета. Контейнеры тщательно опломбировались. Доступ пилота к контейнерам во время полета исключался.

О золоте всегда ходило много легенд и баек.

Ефим Данилович утверждал, что как-то в Магадане, в обувной мастерской, сапожник подбил ему подошвы сапог золотыми гвоздями (других, мол, не было). Потом, где-то при многочисленных переездах, эти сапоги, якобы, пропали бесследно.

Запомнилась одна история. В конце тридцатых годов один из летчиков Якутского авиаотряда, как-то заразился «золотой лихорадкой». Прилетел из Магадана в Якутск со вскрытым контейнером, без золота (на маршруте приземлился, вскрыл контейнер, закопал золото). Во время следствия утверждал, что попал в метель, «болтанку», снежные разряды, потерял ориентиры, на малой высоте задевал за верхушки сосен – вот контейнер и открылся, а слиток – выпал.

Невероятно, но – факт! Поверили! В тридцатые-то годы!

Прошло время. Отгремела Война. Тот летчик воевал храбро, остался жив, ничем себя не запятнал. В мирные послевоенные дни он взял отпуск и отправился отдыхать на Байкал. Добрался до Якутска. Нашел в тайге приметное ему одному место. Откапал свой клад. Долго ли, коротко ли – нашел сговорчивого зуботехника, продал ему золото. Казалось бы – все позади, живи да радуйся. Но тут посыпались жалобы на вставные зубы со стороны пациентов стоматологических клиник. Выяснилось. Золото – да не то. Требуется техническое, а не приисковое. И поехал летчик снова в Магадан, уже не добровольно.

Быль это или небыль – кто знает.

Время шло. У Ефима Даниловича увеличивался общий налет часов. Приобретался бесценный опыт полетов в экстремальных условиях.

В мире было тревожно. Полыхала война в Испании, в Китае, в Абиссинии. Мюнхенский сговор открыл дорогу гитлеровской агрессии.

Пришел 1941 год.

Рапорт Ефима Даниловича об отправке на фронт был удовлетворен. Он получил направление, но не в боевую (истребительную, бомбардировочную), а в транспортную авиацию – на знаменитый Ли-2.

Но на войне нет легких и безопасных должностей.

Летать приходилось много – и на фронт, и за линию фронта, и в тыловые районы страны – куда прикажут.

В октябре 1941 года поступил приказ – высадить группу автоматчиков на аэродроме в городе Орел. Приняли десант, взлетели, легли на курс. Добрались нормально. При посадке на аэродром визуально определили, что внизу идет жаркий бой – стрельба, трассы очередей, разрывы снарядов. Приказ надо выполнять. Сели. Десант – с самолета прямо в бой. Пора взлетать. Но из двух двигателей один работает, а другой заглох. На одном двигателе не взлететь. Стрельба уже идет на взлетной полосе и по самолету. По случаю, в кабине экипажа находился сотрудник особого отдела НКВД. Он достал откуда-то ракетницу, зарядил её, направил на бензобак и заявил, что если самолет не взлетит, то он его подожжет, чтобы не сдавать машину врагу. Экипаж, опасливо поглядывая на особиста, погнал самолет на одном моторе, сквозь стрельбу и разрывы, по взлетной полосе. В самом конце взлетной полосы внезапно заработал второй мотор. Самолет взлетел. Легли на обратный курс. Домой добрались нормально.

В октябре – ноябре 1941 года приходилось доставлять продукты в осажденный Ленинград. Часто возили сыр, копченую колбасу (компактно и калорийно). Обратно вывозили истощенных детей. В середине ноября месяца, с пятьюдесятью шестью ленинградскими ребятишками на борту, был сбит немецким истребителем над Ладожским озером. Подал сигнал «SOS». Сумел посадить почти неуправляемую машину на воду.

К самолету, ощетинившись зенитным огнем, полным ходом спешил какой-то буксир. Вместе с его командиром, экипаж вытащил на борт этого судна всех детей – до единого. Самолет тонул. Последнего ребенка (неподвижный детский скелетик, обтянутый пергаментом, в полном сознании, немигая, глядящий огромными взрослыми глазами) вытаскивали уже по горло в ледяной воде.

Потом – воспаление легких. Город Ярославль, госпиталь в здании старейшего в России драматического театра. После излечения – снова в строй.

В январе – феврале 1942 года приходилось доставлять фураж для боевых коней и боеприпасы для бойцов гвардейского кавкопуса генерала Белова Павла Алексеевича, который попал в окружение под Вязьмой. Летали по ночам. Садились на костры заснеженных лесных аэродромов. Обратно увозили раненых, обмороженных, больных.

После излечения в госпитале и безупречной службы в военно-транспортной авиации, в апреле 1942 года, командование удовлетворило рапорт Ефима Даниловича о переводе в боевые части (бомбардировочные) – на грозный Ил-4.

С августа 1942 года – Сталинград. Делали до пяти боевых вылетов в прифронтовую полосу противника за ночь. Самолеты имелись в достатке. Не хватало экипажей. Позывной Ефима был – «Ольга – 45». За каждый вылет давали по сто грамм водки и шоколадку (завтрак, обед и ужин – само собой, по распорядку дня, в летной столовой).

При возвращении после выполнения боевого задания, ещё в воздухе, в эфире часто звучал девичий голос:

– «Ольга – 45», еще по 100 грамм готовы заработать? Самолет заправлен, боезапас загружен.

Ни разу не было, что бы кто-нибудь пробовал отказаться.

Пьяными себя не чувствовали. Страшно становилось только после последнего приземления, утром на рассвете. Тогда же наступало и опьянение. Валились спать, не снимая сапог. А в фюзеляже и в плоскостях – десятки пробоин различной величины и формы. Приходилось даже сажать машину лишь на одно единственное уцелевшее шасси.

28 ноября 1942 года – очередное боевое задание – бомбить войска окруженной группировки противника в районе Сталинградского аэродрома Воропоново. Ночь, метель, снегопад. Шли несколькими полками, эшелонировано по высоте. Прошли линию фронта (её ночью видно на земле по вспышкам выстрелов, по осветительным ракетам). Зенитный огонь врага уже выстроил завесу разрывов, но был еще несколько впереди. Немецких истребителей, по ночному времени, в небе не было.

Внезапно – удар по правому крылу (такое ощущение, будто сверху кто-то из своих сбросил бомбу), вспышка, взрыв. Самолет объят пламенем, потерял управление. Дал команду:

– Экипажу покинуть машину!

Получил подтверждение от штурмана и от стрелка-радиста. Выждал положенное время. Лицо обожжено, руки – в огне, ног не видно, но видимо – тоже горят. Откинул фонарь кабины, вывалился из горящего и уже не управляемого самолета. Парашют раскрылся.

Очнулся на дне заснеженного оврага. Боль от ожогов и ушибов. Меховой комбинезон обгорел. Правый меховой унт где-то потерялся. Ни штурмана, ни стрелка-радиста не видать, видимо далеко разбросало. Самолета или его обломков тоже нигде не видно.

Принял решение – пробираться на северо-восток, через линию фронта, к своим. Семь или восемь суток шел по снежной целине, потом полз. Обморозил правую ногу. Обессилил. В прифронтовой полосе в полубессознательном состоянии был захвачен немцами. Брошен в концлагерь. Там уже находился стрелок-радист сержант Габачиев. Штурмана же, Якова Соломонова, расстреляли на месте. Он был евреем.

Что такое немецкий лагерь для военнопленных. В заснеженной, пробитой метелями приволжской степи – по-немецки аккуратный квадрат со стороной в несколько сотен метров. Два или три ряда колючей проволоки. По проволоке пущен электрический ток высокого напряжения. По углам – вышки с пулеметами и прожекторами. По периметру, внутри проволочного ограждения – ров. Точно посередине – дощатый барак без окон, с одной двустворчатой дверью – бывшая конюшня. Внутри барака – земляной пол и деревянные нары в несколько ярусов.

Один раз в день (и то не каждый день) немцы привозили в лагерь телегу с едой (пищевые отходы, картофельные очистки, свекольная ботва, солома; как деликатес – лошадиные копыта). Вместо воды – снег (заключенными был буквально вылизан весь лагерь до промерзшей земли, до последней снежинки).

Сколько в лагере было военнопленных, – не знали, пожалуй, и сами немцы. Одни умирали, и их сбрасывали в ров. Других привозили на их место. Погибли в этом концлагере тысячи советских людей.

Ефим Данилович – обгоревший и обмороженный – был обречен. Его как мог, спасал стрелок-радист Габачиев – приносил ему еду, пригоршню снега, однажды даже принес лошадиную кость, кое-как делал перевязки. Когда немцы выбросили почти не подававшего признаков жизни Ефима Даниловича в ров, Габачиев ночью вытащил его оттуда и приволок обратно в барак.

20 января 1943 года части Красной Армии в ходе наступления освободили этот концлагерь. Ефим Данилович (тридцатилетний мужик, военный летчик) весил всего 34 килограмма. Его вынесли из барака на руках в бессознательном состоянии.

Примечателен один эпизод. Заключенными лагеря, советскими военнопленными, готовился организованный массовый побег. Была создана подпольная группа. Каким-то образом подпольщикам удалось договориться с кем-то из немцев. Они завладели оружием и даже грузовиком.

Но немцы обеспечивали только внутреннюю охрану. Внешний периметр лагеря – пулеметные вышки, ворота – обеспечивало подразделение, укомплектованное украинскими националистами. Попытка подпольщиков установить контакт с украинцами привела к провалу. Организаторы группы побега были расстреляны.

Ефим Данилович не попал в их число – из-за невозможности самостоятельно передвигаться его в группу побега не взяли. Габачиев же добровольно решил остаться в плену со своим командиром, и это спасло ему жизнь.

За время плена в семью Парахиных трижды приходила «похоронка» – из полка, из райвоенкомата, из облвоенкомата. Пришли по почте и его личные вещи. Трижды семья оплакивала сына и брата.

После плена – госпиталь в Саратове. Многочисленные операции, пересадка кожи, диетическое питание. Сначала давали в день несколько чайных ложек теплого некрепкого, чуть сладкого чая. Затем – немного компота. Наконец – куриный бульон. Постепенно начинал работать желудок. Появилось непреодолимое, постоянное, все заполняющее собой, сильнее даже боли от ран и ожогов, чувство голода. От слабости не мог двигаться. Со слезами на глазах просил есть. Но нельзя. Пища для него тогда была смертельным ядом.

Приходилось заново учиться ходить, заниматься лечебной гимнастикой, набирать вес, наращивать мышцы. 13 марта 1943 года семья Ефима Даниловича получила от него письмо (первое после похоронок).

В апреле месяце, после излечения, из Саратовского госпиталя Ефим Данилович был направлен в местный орган НКВД. Там должна была решаться его дальнейшая судьба (обратно в полк, или в штрафбат, а может и того хуже…). Все-таки был приказ №227. Все-таки он был в плену.

На улицах города случайно встретил однополчан (прибыли в Саратов получать новые машины). Здесь же, в Саратове был и командир полка полковник Бровко Иван Карпович – «Батя». Силовым решением, минуя НКВД, Бровко И. К. отправил Ефима Даниловича на аэродром, посадил в самолет – и домой, в полк. Полк в то время базировался неподалеку от его родного села Преображенье – в Липецке.

После столь долгого перерыва в полетах (пять месяцев), после перенесенных лишений, командование смогло доверить Ефиму Даниловичу лишь рассыльный У-2 (почта, рекогносцировка местности, перевозка запчастей, экипажей боевых самолетов и прочее).

Но боевой летчик не смирился. Он часами просиживал в кабинах бомбардировщиков на земле. Заново приучал руки и ноги к рычагам и педалям управления самолетом. Давали еще себя знать и ожоги, и швы, и обморожения, и истощение организма. Но надо было возвращаться в строй.

В июне месяце Ефим Данилович несколько раз на своем У-2 прилетал домой, в село Преображенье, «на побывку». Самолет садился на гречишное поле. Какое счастье было для семьи. Какая радость и гордость для односельчан. Желающих он даже катал на самолете.